Сборник стихотворений
Эпитафия
Как беспощадный шквал проносится сквозь лес,
Всему придёт предел, но мы его не знаем,
Я смутно понимал, что времени в обрез,
И всё, что не успел, останется за краем.
Мгновения губя, твердил себе: Живи.
Ты заслужил сполна всё то, что есть и было,
Две жизни у тебя, поскольку две любви –
Но жизнь была одна – и жизни не хватило.
1995.
Письмо оттуда
(Написанное здесь)
Как вилы по воде – судьба моя писала,
Где я окончу дни – где соль в воде горька,
Подонки есть везде, но здесь их просто мало,
А может быть, они уехали пока.
Спустившись до основ, я расправляю плечи,
Мне близок этот дух, как детству – теплый дом,
Шероховатость слов, гортанность быстрой речи
Не услаждают слух, но музыка в другом:
Я отряхну с колен кедровые столетья,
Сжигая корабли (как долго им пылать!)
Древнее этих стен не водится на свете,
Священнее земли бессмысленно искать.
И не узнает тот, кто встречному любому,
Чей облик я тащу, поклонится, любя –
За этот переход от прошлого к былому
Я каждого прощу, но только не себя.
1998.
* * *
Я умер на земле, где солнце бьёт навскидку,
Где бороды длинны, где шляпы, как зонты,
Я плыл на корабле туда воздушном, прытко
Продав за полцены последние мосты.
Я разрешил устам твердить чужие звуки,
Каких досель не знал, но принял без труда,
Не став своим ни там, откуда выпал в муке,
Ни там, куда попал – такая вот беда.
В украинском селе дожди стучат по крыше,
Куда теперь, скажи, влечёт тебя опять?
Нет правды на земле как нет её и выше –
И ради этой лжи не жалко умирать.
1999.
* * *
Легче воздуха, выше звонниц,
Сквозь враждебные вихри сна,
Я живу чередой бессонниц,
Ночь любая от них черна!
Как Исаака ждала Ревекка,
По пустыне бредя земной,
Я стою на исходе века,
Изувеченного не мной.
Наяву мне всё чаще снится:
Удалось – сквозь какую муть! –
Заглянуть за его границы,
В недоступное заглянуть.
И теперь, навсегда в обиде
На безвременный тот предел,
Потому ли живу, что видел,
Оттого ль, что не разглядел...
1999.
Расставание
В наш век чудес, в наш столь чудесный век,
Когда наук суждения весомы,
Под микроскопом виден человек,
Весь, целиком – но в форме хромосомы.
Причудливое дерево семьи
Раскручивает листики свои,
Измятые уродливо-жестоко,
Листва растёт без веток, от корней,
Но нет на свете дерева верней,
Поскольку ветви высохли до срока.
И будто жирной точкою в конце,
В когда-то чьём-то муже и отце
Чудовищное зреет подозреье:
Местоименьем тягостным распят,
Я не увижу собственных внучат –
А это то, за что бы отдал зренье.
2000.
* * *
Пробивают родные тяжёлую дверь –
Пусть Авророю встанет из тьмы
Та страна, о которой всё чаще теперь
Говорим или думаем мы.
Там на завтрак с утра апельсиновый сок,
Но не рвётся туда претендент,
За окном зеленеет мой скромный кусок,
Мой осколок семейных легенд.
Там любой, кто захочет, сподобится вдруг
Побеседовать с б-гом любым,
Там пустыня с морями смыкается в круг –
Красным, розовым и голубым.
Но когда обоймёт непроглядная ночь,
Удивляюсь – ну что за дела?
Что никак не поймёт меня младшая дочь,
Вот и старшая – не поняла.
Отшучусь, как умею, хоть больно глазам
И минувшего жалко до слёз,
Ни о чём не жалею, где ни был бы сам –
Только я бы их понял всерьёз.
2000.
* * *
Не думал, что толкнёт истерика
Решать заочно, как смогу,
Проблемы Западного берега
Здесь, на восточном берегу.
Друзья туда умчались сразу все
И дочь звонит оттуда вдруг,
Где пальмы высятся в оазисе,
Где Иордан течёт на юг.
И на своём далёком севере,
Где от жары не убежать,
Почти отчаиваясь, верю я,
Что всё ж увижу их опять.
2001.
22.12.03
N.N.
Я, наконец, признался – не во всём,
И всё же вдруг холодный этот дом
Вдруг потеплел, лишь ты сказала: «Знаю...»
И это был мой самый светлый день
И самый краткий – те, кому не лень,
Пускай на дату глянут, не зевая.
Как неохота ехать – и куда?
Скорей, откуда. Зимняя звезда
Навряд укажет путь – хотя, пожалуй,
Под рождество любой возможен взлёт.
В конце концов, дорога приведёт
Туда, где редок снег, хотя бы талый.
Неужто так горька моя судьба –
Упрямого не видеть больше лба
Над серыми огромными глазами
Хоть изредка? – и хуже нет беды,
Шары Фортуны дьявольски тверды,
Их не смягчить напрасными слезами.
В какую лузу скатимся потом?
Терзаю музу, чёрную лицом,
Ей всё обрыдло в этой канители
Пусть обо мне, что смогут говорят,
Но думаю, что хуже во сто крат,
Коль мы с тобой расстаться б не успели.
Сентиментальность – страшная беда,
Из-за неё сдавали города,
И я сдаю – иль попросту старею
С тех пор, как начал справа ставить свет,
Учась писать, как следует еврею –
Других пока не ведаю примет.
2002.
* * *
N.N.
Дни летят, точно пули, и каждый – как брешь в глазу,
Я не знаю, смогу ли оставить тебе слезу,
В этой местности зыбкой, где горы скрывают даль,
Не согреешь улыбкой любимую, как ни жаль.
В неуверенном свете (декабрь, на дворе темно)
Я впервые заметил, что выросла ты давно,
На былое в обиде, что вечно спешит, греша,
Я впервые увидел, как рвётся к тебе душа.
Если только бы с нами – но сколько таких кругом!
Отдираем кусками, пластами и двор, и дом,
Пусть в безумие дверца откроется, мозг дробя –
Не отделишь от сердца проросшую в нём тебя.
Над планетою воя моторами – груб, но цел,
Надрывается «Боинг», заправленный сотней тел,
Но за ширью земною, за чистой морской волной
Ты пребудешь со мною – пусть даже такой ценой.
30.12.02.
* * *
N.N.
Вороша ожиданья, приходится жить вперёд,
Ненавистно прощанье, длиною в неполный год,
Хоть пронзай тебя взглядом насквозь, до подкожных жил,
Ураганное «надо» вовсю набирает пыл.
Так гружёный баркас, надорвавшись, идёт ко дну –
Чтоб обнять тебя раз, мне пришлось поменять страну,
Из железного плена я вырвался без потерь,
Кроме той, драгоценной, которая ты, поверь!
А увидеть друг друга навряд доведётся вновь:
Мы поднимемся к Югу, хоть Север поднимет бровь,*
Да из прошлого века усмешка мелькнёт порой:
Потерять человека, который и так не твой.
И с такой высоты, где экватор почти в ногах,
Резче видишься ты и безоблачный взор шелах,*
Мой серебряный лучик, скрываешься ты во тьме,
Точно солнце за тучу – навстречу большой зиме.
____________________
Примечания:
* – репатрианты в Израиль «поднимаются» (алия – «подъём»).
** – твой (иврит).
2003.
* * *
Человек привыкает ко многому, ко всему,
Из бумажного рая я строил себе тюрьму,
Думал в ней отсидеться, но случай решил: «Пора-с...»,
Если выдержит сердце – ещё напишу не раз.
От седьмого колодца* до наших долин и гор
Только тот доберётся, кто крут на подъём и скор,
Мне ж такого азарта не хватит, и где б ни сел –
Позади только карта с огромною буквой Л.
Зря подошвы горели, по-честному – чистый лист
Невозможен на деле, будь ты, как Гомер, речист
И учён, как Михайла, что тоже стихи слагал –
Не бывает начала на пепле других начал.
Я пишу тебе это сегодня, пока цела
Эта искорка света, что общей у нас была,
И совсем не в обиде, что в час, когда всюду тьма,
Ты её не увидишь, поскольку светла сама.
__________________
* Беэр-Шева- Колодец семи
(иврит, один из вариантов перевода).
2003.
* * *
От шампанского пробка впивается в потолок,
Что мы празднуем робко – начало? конец? итог?
Загадать бы желанье, я знаю, чего желать:
Убери расставанье, а радость оставь дышать.
Кто-то меряет двери, готовя шкафы под снос,
Как не хочется верить, что это уже всерьёз!
Но с упорством ребёнка я вечера жду давно,
Хоть потёртая плёнка в привычном моём кино.
Засыпает планета, Луне подставляя бок,
Если верить приметам, мы скоро уйдём в песок,
В этой жизни лукавой нет места пустым мечтам,
Если скептики правы, то лучше остаться там,
В жёлто-серой пустыне, что меньше любой другой,
С городком посредине, который почти что мой,
От восторга немея пред всем, с чем душа слилась,
И с тобою, точнее, стопою к тебе стремясь.
Но из Мёртвого моря не выпить живой воды,
И, сумятице вторя, бледнеют твои следы,
Есть дорога к Парижу и солнечный свет над ней,
Но тебя не увижу – и это всего больней.
2002.
* * *
Е.С.
Как сужается конус, вершиною целя в лоб,
Всё сжирающий Кронос детьми набивает зоб,
На задворках апреля, хоть март не померк в лице,
Чуть нежней менестреля вещаю (ани роце*).
Я, чьё имя Бессонов, Бездомнов, короче – без…
«У любви не бывает законов, она вразрез…
Говорю, обрывая внутри водопады слов,
– Возле самого края оставить тебя – готов!»
Я дозрел, и порукой – топтанье у двух границ,
Визы пахнут разлукой и тушью твоих ресниц,
Как обычно, некстати судьба раздаёт места
И срывает печати с зашитого тайной рта...
Два изношенных фото да пара других бумаг
Поменяли широты, долготы, язык и флаг,
Но расстаться с Еленой – как в чёрную пасть дыру
Из последней Вселенной, в которой теперь умру.
-----------------------------------
* – я (так) хочу (иврит).
13 марта 2003.
* * *
/ Война в Ираке /
Этот март на порядок печальней. В нём дух тоски,
Во дворах возле грядок копаются старики,
Мимо движется Пурим к Наврузу, до Пасхи срок,
Шар вбивается в лузу, и танки ползут в песок.
Я спешу неуклонно навстречу своей судьбе
Чуть правей Вавилона, где трудно найти тебе
Хоть какое-то место, и в этом моя беда:
Будь ты даже невеста – не вывезешь никуда,
А точней – не ввезёшь самый хрупкий на свете груз,
Ежедневная ложь безразличья сбивает вкус,
Здесь ломаются спички и плохо горит свеча,
Там – другие привычки, да рубит война сплеча.
Обжигает глаза говорящий экран в углу,
Зря давить тормоза – опоздали, назад стрелу
Не утянешь, царевич, в колчан у ферганских вод,
И с толпою во чреве снижается самолёт
На просторную площадь, где милая ждёт родня,
Где из масличной рощи Деметра зовёт меня,
Здесь кончается клевер, но много зелёных гор,
Обернуться на Север – увидеть тебя в упор
Хоть ещё на мгновенье, но вытекла вся вода
Из часов в океан, в реку времени, в никуда,
Ты теряешься в хламе последних моих стихов,
У меня – только память, которой не надо слов.
2003.
* * *
/ Война в Ираке /
На окраине марта мы робко возносим хвалу
Сочетанью погод, слишком щедрой руке Водолея,
Равноденствие завтра, земля повернётся к теплу,
Но от этих щедрот не становится нынче теплее.
Видно, снова до самого края доходит она,
Жизнь, с которой не раз были поводы вдруг распрощаться,
Я, любитель зелёного чая и крепкого сна,
Успеваю сейчас всем, что дорого, всласть надышаться.
Миновавшая рифы волна в средиземную даль
Точно обухом бьёт – и циклон надрывается соло,
И глагольная рифма сегодня смущает едва ль,
Потому что не жжёт больше сердце звучанье глагола.
Преклоняя колени пред всем, что не требует виз,
Что во все времена презирало забвения реки,
Обращаюсь к Елене, которой не нужен Парис,
Потому что война слишком многих уносит навеки:
– Мир, где бродят Усамы, где пахнет напалмом трава,
Недостоин тебя, и подобно любому герою,
Я найду тебе самые светлые в жизни слова,
Раскопаю, трубя, неизвестную новую Трою.
После львиного рыка не радует солнечный свет,
Зря судьба бережёт всё, что столько был вынужден красть я,
Мне видны с Гиссарлыка разрывы далёких ракет –
Человечество лжёт о земле беззаботного счастья.
Вновь перо шевельнётся, готовясь писать в никуда,
Сквозь поток ледяной к унесённому вытяну руку,
Пусть тебя не коснётся вовек никакая беда,
Остальное за мной – потому что не верю в разлуку.
2003.
* * *
Незнакомые лица в заморской мерещатся мгле,
Кто-то встретит, любя, кто хихикнет насмешливо в спину,
Ты осталась частицей на брошенной мною земле
И теперь без тебя не сложить мирозданья картину.
Всюду рушатся стены, вчерашний Рокфеллер убог,
То ль диковинный сон, то ли вправду всё это со мною:
Я стою у арены, где хищник готовит прыжок,
Но страшнее, чем он, бормотанье толпы за спиною.
До последнего мига я белый не выброшу флаг,
Ожиданье звонка – уж не иго татарское ты ли?
Телефонная книга – ненужная стопка бумаг,
Переплёт пустяка, дорогая подставка для пыли.
Показная весёлость, ты сердцу милее всего,
Но скорее умру, чем отдам проводок этот тонкий-
Твой медлительный голос с протяжным и ласковым «o»
Прожигает дыру в зараставшей досель перепонке.
Как бы ни было скверно, не жду удивлённого «нет»,
Ни хмельного огня, ни присяги торжественной кровью,
Так и будет, наверно, на лучшей из этих планет,
Одарившей меня незабвенной и чистой любовью.
2003.
* * *
Там, где всё незнакомо, сливаюсь с толпою, сиречь...
Жду, что скажет другой новичок, коих очень немало,
Возле самого дома я слушаю русскую речь
И другую порой, что роднее со временем стала.
После долгого брода усохла пустая слеза,
Тут и песни поют те, что каждому с детства знакомы,
Как глоток кислорода – горячее солнце в глаза
И прохладный уют, если в полдень находишься дома.
Точно глаз папарацци, здесь рядом – невидимый друг,
Так последний герой пустоту побеждает на пляже,
Здесь нельзя потеряться, и всё, что любимо вокруг,
Отступает порой перед натиском новых пейзажей,
Что со временем будет – наверное, знает Господь,
Но в купели такой у любого расправятся плечи,
Здесь обычные люди, из праха рождённая плоть,
Говорят меж собой на старинном библейском наречье.
Значит, всё же не зря я поверил в немеркнущий свет
И сжигал корабли, как затягивал петлю на шее,
И теперь посылаю отнюдь не последний привет
С этой тёплой земли, что с тобою бы стала теплее.
2003.
* * *
Мир неделим, Земля почти свободна,
И кто сказал, что адрес – это крест?
Страна, что приняла меня сегодня,
Отнюдь не хуже разных прочих мест.
Мне камни Акко или Назарета
Не возвратят последнюю любовь,
Не поменяешь воздуха и света,
Не разведёшь густеющую кровь.
Я проживу с пропискою любою,
Ища звезду родную вдалеке,
И только дни, что связаны с тобою –
Как тающие льдинки на реке.
2003.
* * *
Заброшенный судьбой туда, где страсти пылки,
Где зёрнышку в песке – особая цена,
Я увозил с собой Камоэнса и Рильке,
Два томика в руке – и ты в душе одна.
Грядущее дробя в неведомой купели,
Я встречу здесь сердца, что искренне чисты,
И только без тебя зрачки осиротели,
И вижу – нет конца у этой темноты.
2003.
* * *
N.N.
Помнит тело стойку на голове,
Помнят ноги педали велосипеда,
Больше помнить придётся моей вдове
Да и детям, когда я (когда?) уеду.
Но оттуда, из холода темноты,
Свысока на далёкую землю глядя,
Буду знать я, что лучшее помнишь ты,
Пусть оно уместилось в одной тетради.
2003.
* * *
Прощание, запрещающее печаль.
Джон Донн.
Когда б мы это видели вначале,
Всё б так бездарно кончилось едва ль,
Прощанье запрещало нам печали,
И лишь потом достала нас печаль.
В стране, где жить – как в реку окунуться,
Где ты ещё до края не доплыл,
Настали дни, когда пора очнуться –
Оглядываться нету больше сил.
Не перечесть всего, что на бумагу
Давно легло бы, будь я чуть умней,
Предметы здесь накапливают влагу,
А кактусы с дороги рвутся к ней.
Здесь сам Господь в удобное оконце
Глядит с небес, чтоб каждому помочь,
Здесь только свет и солнце, свет и солнце,
И ночь, и свет, и солнце – день и ночь.
Здесь по утрам проносится, взлетая,
Тетёрка-осень, вырвавшись из тьмы,
Точь-в-точь, как там, у врат земного рая,
Где некогда с тобою жили мы.
И если б знать, что скоро чёрной сотней
Ворвётся нечисть, всплывшая со дна,
Тогда б давно ещё бесповоротней
Я поменял места и времена.
Чтоб из угла бежать к тебе немедля
Под бормотанье тесное в груди,
Чтоб жизнь плыла в своей корзинке летней,
Бат-ямский пляж оставив позади,
Чтоб нам весна была обоим впору,
Пространства открывая и миры –
Но не видна уже дорога в гору,
И всё быстрее катишься с горы.
Пусть эти грозы редкие зимою
И водопады тёплого дождя
Смывают всё. Одну тебя не смою –
Так дверь не закрывают, уходя.
2004.
Звонок домой
N.N.
Начавши жить, как с чистого листа,
В стране, где не писал ещё ни строчки,
Я добавляю к перечню места,
Где мы с тобой опять поодиночке.
Овал Земли, приправленный тоской,
Теряет кривизну, и в этой дали
Всё больше бесприютности людской
И разглядишь ушедшее едва ли.
И складывая карту пополам
По незнакомой линии изгиба,
Я наконец оказываюсь там,
Где мы с тобой увидеться могли бы.
Но не найти покоя на земле,
Пока они не превратятся в третью,
Две точки телефонные во мгле
И голоса под спутниковой сетью.
2004.
* * *
Старый причал – не последнее чудо природы,
Но от него изумрудная кромка видна,
Я и не знал, для чего Средиземные воды –
Чтобы на них неустанно глядеть из окна.
И потому я ни с чем больше в жизни не спорю,
Веря в её неутешенных слёз торжество,
Здесь, возле неба, где пальмы спускаются к морю,
Там, возле моря, где небо растёт из него.
2005.
* * *
Здесь, где недавно почуял свободу, ту, чьи амбары пусты,
Бережно ставлю в стеклянную воду тонкой пластмассы цветы,
В чистое небо из твёрдого сплава птиц запускаю стальных,
Зорко налево гляжу и направо в поисках истин земных.
Минуло третье в субтропиках лето с жаром его и водой,
И анемичное сердце поэта бьётся под новой звездой,
Бренное тело не знает покоя, в нём и усталости нет:
Где б померещилось прежде такое – жизнь, как библейский сюжет?
Казни Египта тебе не грозили, даже встречаясь в упор,
И остаётся пожизненно в силе с Господом твой договор,
Только не очень понятно доныне, что Ему наша судьба,
Если не смог Он и в этой пустыне верного вспомнить раба.
Кровью текли вавилонские реки, в прах уносившие нас,
Храм неразрушенный есть в человеке, факел его не угас,
И у Стены, что доныне не пала, в гордой её высоте,
Не одолеть тебя злобному жалу здесь, на последней черте.
Дни пролетают в торжественной близи взора Его и руки,
Только презренные мыши изгрызли вечных томов уголки,
Но для того, кто не хлебом единым, разницы мало, и вот,
Так и горит, не сгорая доныне, куст, да маслина цветёт.
24.01.06.
* * *
Солнце и суша – жемчужина морем одета,
Ночью огни позволяют рассеяться мгле,
Даже боксёрские груши здесь белого цвета –
Что ещё надо на крохотной этой земле?
Жизнь при хамсинах отнюдь не становится проще,
Небо в насмешку дождём поливает слегка,
Редки осины, зато в эвкалиптовых рощах
Ясень альпийский тебе не ответит пока,
Где же любимая, где она, где она, где ты…
Сколько бы радости было на каждом шагу,
Здесь, где русалкою плещется долгое лето,
Где никогда города не утонут в снегу,
Где торжество мимолётное вечностью длится
И в высоте над Иевусом солнце несёт,
Где никого, только новые милые лица –
Жалко, не те, за которые отдал бы всё.
21.04.06.
* * *
Е.С.
Даже утвари скромной вместить не сумел саквояж:
Я приехал сюда без ножей и тарелок, и вилок,
Жизнь сегодня – огромный подаренный кем-то мираж,
А поверх миража мне минувшее дышит в затылок.
Безотрадно скорбя, но стервятникам-мойрам назло,
(Прялки их далеки, и достанут ли скоро, не знаю),
Я оставил тебя там, где родины рвётся крыло
На цветные клочки – и они загораются с краю.
Пусть российские дали тебя не узнали тотчас,
Там степная трава, там типчак не роднее полыни,
Нас и прежде не ждали, и родина бросила нас,
Не затем, что черства, а за то, что бродили в пустыне.
Ни быкам фараона, ни нынешним грозным судам,
Что взлетают смешно, но порой приземляются в море,
Не очистить кессоны, и воздух, которого там,
В альвеолах, полно – ни в одном не отыщешь соборе.
Он накоплен устало, где свалены книги гуртом,
Где урок не готов разве только по случаю вздора,
Там, где ты избегала любых разговоров о том,
Что не требует слов – и любого важней разговора.
Всё, что истинным мнилось, в пустую не влезло графу –
А потом хоть порви паспорта безнадёжные эти!
– Я открыл, как открылась, неровную эту строфу,
Для последней любви на заброшеной мною планете.
20.05.06.
* * *
N.N.
У скромной средиземной полосы,
Приюта красоты не очень смелой,
Сверяю я песочные часы
С морскою пеной медленной дебелой.
Я не хочу преследовать фантом
И по кустам гремучей шарить сплетней,
Но мой герой не ведает о том –
Он вырос там, где не было заветней
Когда-то вдруг покинутой земли,
Где ты жила, светла, как нереида,
Той, что сегодня светится вдали
Жемчужиной нерыночного вида.
Я проиграл свой солнечный билет,
Когда ещё не ведал о потере,
И ревность глубиною в сорок лет
Теперь опять распахивает двери.
Последний волосок из бороды,
Волшебное, но горькое бесстыдство:
В тебе чужие сыскивать следы,
И снова клясть себя за любопытство…
Хоть пуповиной к родине прирос,
Но время наступило рвать и это,
Я дожил до седых своих волос
На берегах, где вечно только лето.
Но для того ль сбегаются слова
К земле, родной для всякого еврея,
Где ловится по радио Москва,
Как Би-Би-Си, но чуточку левее?
Где словно капли падали в песок,
Когда вверху, над гребнями Парнаса,
Я вёз в себе оторванный кусок
Сердечного трепещущего мяса!
Не ведал зла. Не рвался на постой,
Презрел замысловатые затеи –
И жизнь прошла под этой красотой
Низвергнутой холодной Галатеи.
Мне б заново – чтоб стало по плечу
Крутую перемалывать науку,
Но всё ж тебя увидеть не хочу –
Поскольку не снести такую муку.
23.09.06.
* * *
N.N.
Там, где будни ложатся крестом,
Что успел у свободы украсть я,
Я колдую над белым листом
Без малейшего шанса на счастье.
Доведётся ль ещё прочитать
Хоть письмо среди жёваной массы,
Как твою из картинок тетрадь,
Пережившую старшие классы?
Перерезана верой мечта
В то, что сбыться не может, однако,
Но и ты – неужели не та,
Мой тринадцатый знак Зодиака?
Точно птиц, перестрелянных влёт,
Нас по Гринвичу время калечит,
И гостиницы чёрный пролёт
Не обнимет счастливые плечи.
И какое Господне серсо,
Жарких солнц заслонившее пятна,
Остановит моё колесо
И крутнёт шестерёнки обратно?
Пусть кругом – семистопная ложь
И судьба безвозвратною стала –
Я дождусь. Ты ещё подрастёшь,
Чтоб понять, что напрасно искала.
27.09.06.
* * * N.N.
Ты снилась мне опять, и там, воочью
Увидел – и сегодня не смолчу:
Не след обиняками красться ночью,
Как дерзкий тать, завидевший парчу.
Коль уберечь тебя сегодня всё же
От жадных глаз – не выросла стена,
Прямая речь мне косвенной дороже,
Пусть за неё отмерится сполна!
Но в суете дневной едва спокоен
За этих дней сумятицу и дым:
Меня читают те, кто недостоин
Держать лицо пред именем твоим.
Ещё не раз припомнится такое,
Когда в астрале сходятся сердца –
Но настигает озеро покоя
Любого изощрённого пловца.
И пусть тогда в высоты мирозданья
Проникнет, непокорное судьбе,
Невнятное ночное бормотанье,
Как одинокий памятник тебе.
21.10.06.
* * *
N.N.
Который год всё тот же вижу сон я:
Вращаются колёса, грохоча,
Никто не ждет у первого вагона
И не бежит за поездом, крича.
Два облачка, осёдланные нами,
Сливаются, как в огненный комок,
Где мельница с латунными крылами
Проносится, сбивая рощу с ног.
Не задохнуться – тяжкая работа
В глубоком сне, где хочется вздохнуть,
Но просыпаться тоже неохота,
Поскольку там со мною ты чуть-чуть…
Здесь из живых оливок давят масло,
А я другие помню семена…
Твоя свеча в окне давно погасла,
И будто вовсе не было окна.
А я всё на него смотрю с дороги
В свой маленький старинный телескоп,
В бессонное отечество тревоги
С твоим лицом: глаза, улыбка, лоб.
И той фантасмагории расцветшей
Нисколько посторонний не поймёт –
Но с этих пор писал, как сумасшедший,
Каким, наверно, был в тот самый год.
Ты так шутя наигрывала скерцо,
Как будто нет и завтрашнего дня,
Но жить, не останавливая сердца,
Не получалось сроду у меня.
Не удивлюсь, коль голосом печальным
Объявят вдруг, что был приговорён
К твоим глазам, где золотом сусальным
Большой переливался махаон.
Что лишь тебя преследовал, на милость
Сдаваясь каждый выстраданный миг,
А всё, что после этого случилось –
Зияющий лакуной черновик…
Всё это ложь. Но так, на всякий случай,
Скажу, перебирая адреса:
Ты не поймёшь. И это даже лучше,
Чем если б все сбывались чудеса.
26.11.06.
* * *
N.N.
…А жизнь тут совершенно не сложна:
Надел носки (ночами мёрзнут ноги),
С утра газеты – «будет ли война?» –
А вечером прошёл до синагоги.
На «Эй, руси!» смеёшься невпопад,
Чтоб подддержать приветствие соседа…
И дни летят, и полночи летят,
И лишь тоски не вянет костоеда.
Здесь не понять, что вправду, наяву,
Напрасно выворачивая шею,
Я без тебя – но всё ещё живу
И в ужасе опомниться не смею.
И проще взять билет на самолёт
Туда, где все… Где всё когда-то было,
Где бормотанье ночи напролёт
К твоим вратам меня не пригвоздило,
Туда, где невредимый мой фантом
Скользит по стенам скромного жилища…
И ищет губы в облаке густом,
Последнее накрывшем пепелище.
24.12.06.