Я в романе Федора Михайловича Достоевского Братья Карамазовы
05.12.2008
Уважаемые, дорогие и любимые мои читатели, мои возможные читатели, дочитывая ещё последние страницы, я хотел уже написать, написать о себе, написать для себя, но зачем-то сдержал себя, посчитав обязанностью сначала закончить роман.
Роман я начал читать ещё давно, ещё летом, может быть даже весной и дочёл таки до середины первой книги (издание моё – это две книги, два тома, именно первый том я и имею в виду), потом же бросил, бросил за неинтересностью. Такая моя натура. Я читаю от души и всю душу, какая только есть, вкладываю и не могу через силу, не могу без любви. Считаю, что всё необходимо делать по любви. В последние же дни ноября сего (2008) года, с начала недели чисел с 17 по 23 ноября, в душе стали являться какие-то изменения, очень меня удивившие и поразившие; стало являться даже что-то, похожее на подавленное настроение, которого у меня, к слову, никогда не бывает; однако, всё-таки, не оно, а состояние какой-то пустоты и от этого душевной скуки. И во вторник 18ого ноября я снова взял в руки книгу «Братья Карамазовы». И очень быстро и жадно стал читать, как будто стал проводить время с девушкой, с которой не могу нацеловаться. И состояние пустоты ушло, точнее, изменилось, временами в течение той недели продолжая озадачивать мою душу. Что-то творилось интересное в моей жизни. Чего-то следовало-таки ожидать. Оно и произошло. К концу недели, к 21 ноября, я уже докончил почти эту первую книгу – завершив её окончательно в понедельник, а потом, переждав время, приступил ко второй, которую также прочёл за неделю, к концу месяца имея непрочитанными какие-то 70-80 страниц, завязнув исключительно на речи прокурора.
28 ноября мне было сообщено известие о моём увольнении, которое встретил я на удивление спокойно (разумеется, по моим меркам спокойно). Вообще, пишу я сейчас в Печатниках, ночью, также очень спокойно и обстоятельно. Излагаю всё, что хочу, ничего не пропуская, в своё удовольствие, получая от процесса колоссальное удовольствие. Горит свеча (из Вифании моей, из Птицеграда моего), а на столе сидит верблюд (плюшевая игрушка, небольшая, но очаровательная, я её купил в аэропорту Шереметьево, когда летел в Финляндию). Наверное, я бы и не написал об этих вещах, но мысль написать о них мелькнула у меня, когда я только садился за письмо и я всё-таки, как умел, её исполнил. Здесь есть психологизм, есть что-то человеческое, мелочь. А между тем, верблюда я покупал с величайшей целью. Он выполняет очень важную функцию: он поднимает настроение! И наверное, смягчает сердце, хотя увольнение тоже его невероятно смягчило. Кстати, увольнение меня совпало с судом над Митенькой, над Дмитрием Карамазовым, и читая суд, я увидел ту же историю, ту же логику, те же интересные и приключенческие события и тот же факт, который стал налицо: что некого винить и что всё произошло так, как произошло, и совершилась некоторая закономерность жизни, которую хоть и нельзя назвать правдой, но можно назвать именно закономерностью. Но об этом я в своё время ещё скажу. В соседнем подъезде с тем, в котором я нахожусь сейчас, на шестом этаже проживает Ольга, Безклубова, знакомая моя ещё с 2007 года, с лета, которая в плане литературы очень образована и начитана. Узнав, что я читаю роман, она спросила: «Какой твой любимый герой?» И я сказал, будто в шутку: «Грушенька» А потом прибавил: «Алёша нравится, чем-то на меня очень похож». Но в том-то оно и дело, что к тому моменту дочёл я лишь до эпизода, когда Груша устроила сцену в доме Катерины Ивановны в присутствии Алёши. Знал ли я тогда и мог ли я предполагать, считая в том самый момент Аграфену Александровну за хищницу и разнузданную особу, что она станет действительно, моей любимой героиней в этом романе.
Впрочем, однако, прицеплюсь к слову роман. Роман я кончил тем, что вернулся в самое его начало и прочёл предисловие «От Автора» и далее охватил особенности семьи Карамазовых, а именно – старшинство братьев, портреты и натуры двух их мам и черты Федора Павловича. Эти детали я считаю одними из наиболее важных, так называемой, вводной информацией, которая многое может объяснить в последствие. Сейчас же хочу поделиться печалью своей, печалью о истинном романе, который, судя по всему, так и не был написан. А то, что мы имеем, это так называемый, первый роман, предроман, где роль Алёши ещё только готовится, а сам роман получился преимущественно о Митеньке. Ещё на середине романа я сказал Оле: «Ещё Алёша нравится, чем-то на меня очень похож». Но также, увидав в романе Митю, я увидел, что я также, что я также очень и очень похож на него. Наверное, шириной, удалью, безудержем и необузданностью чувств. Искренностью, наивностью и правдивостью в то же время. Размахом. Что-то мне настолько понравилось в нём; а между тем, мне сейчас сложно определить, в чём я действительно похож на него, если похож вообще, а что я выдумал в себе, чтоб быть похожем на него. На Алёшу, на Алёшу я тоже очень похож, но только, наверное, я хуже. «Наверное» - это замечательное слово, которое в романе употребляется, и раньше употреблялось в значении «наверняка». Так вот и я его так употребил. Замечательное существо Алёша. И он русский. И я русский. И вообще, роман о русских. Это характерная черта для всех произведений Достоевского, - это посвящение той великой крови, которая смогла объединить народы. Отец мой, мой папа, говорит: «Русские, как народ, как ветвь славян, велики не потому, что завоёвывали земли и другие народы, а потому, что смогли объединить эти народы вокруг себя». Огромный потенциал России, благодаря глубинным корням её народа – это одна из тем Достоевского. Основная же тема Федора Достоевского – это путь человека к Господу в целом, а на примере – путь русского человека к родному Православию, который оказывается таким извилистым, неудобопроходимым и даже – фантастическим! Вот про этот путь и собирался написать Фёдор Михайлович. И неужели нет продолжения, второго романа, это надо мне будет узнать наутро достоверно. И даже плохо, что я сегодня душой зацепился за эти сведения. Не знай я их, обязательно что-то бы вывел и нафантазировал и из имеющегося текста, обязательно к чему-нибудь да пришёл. А сейчас – тоска по главному герою, который им так и не стал, который только готовится им стать. А может, он уже ступил на великий свой путь, приступил исполнять предназначение своё. И именно так.
В романе живут не лица разных возрастов, а поколения, не фамилии, а моральные устои, не представители сословий, а сами эти сословия. И всё настолько правда, настолько реально, что можно потрогать и увидеть. Это всё живые герои с живой, подвижной психологией, то есть душой. Гоголь рисует оболочки людей, рассказывает приключения и небылицы и получается реалистично и даже исторически – живое получается. Достоевский же рассматривает всё, всё, всё – до абсурда, до мелочности, до плюшевых верблюдов на столе – и получается также – по-настоящему живое. Ибо в этом то верблюде, может, и есть весь человек, и есть всё движение души его. О стольком передумает, со столькими поговорит, и столько поймёт, о верблюде этом размышляя, просто глядя на него. Сердцем умилиться и смягчится. Красота! В сердце красота. И Коля Красоткин вспомнился… Пора спать.
06.12.2008
Без 18ти минут5 утра, Суббота