Цикл стихов
***
Я услышал слово «растополье» –
и сперва подумал, что оно
то ли с тополями,
то ли с полем
смыслом корневым сопряжено.
Но обозначает это слово
половодье,
натиск вешних вод.
«Растополья» скрытая основа
в «ростепели» явственно живёт.
…Тёмною водой снега набрякли.
Ростепель идёт – и на пути
силой наливается по капле,
чтобы в растополье перейти.
И неповоротливые льдины
вот уж потащила вдаль река
и, приняв ручьи
в поток единый,
с маху затопляет берега.
Рёв реки,
да страх людской, да бурный –
растополье! – натиск вешних вод…
Дерево, поваленное бурей,
за последней льдиною плывёт.
Стручки акаций
Слышу их. Слышу их. Приближаются. Шуршат...
Дж. Менюк, «Гадюки»
Их ветер гнал.
И, легки,
по сумеречной аллее
извилистые стручки
акаций - ползли, как змеи.
Был слабо их слышен шип,
но ветер
рванулся круче
и, парк переполошив,
шипеньем его озвучил.
И были -
вблизи, вдали -
страшны стручки кочевые,
как будто бы яд несли,
а не семена живые.
Перед грозой
Плотью и душою ощущаешь
в меркнущем пространстве, в полумгле
воздуха болезненную тяжесть,
тучами прижатого к земле.
До чего темны и плотны листья,
что искрились на свету с утра!
Тень легла
на стены, кроны, лица -
смертной тени младшая сестра.
И под рокот
медленно-зловещий
(лучше бы уж грянуло скорей!)
вспоминают существа и вещи
с ужасом - о бренности своей.
Вспоминают пред грозою летней...
И от одури предгрозовой
чувству, что приходит миг последний,
очень просто завладеть душой.
Но когда обрушится на землю
животворный мощи торжество,
смертный свой удел
легко приемлет
все, что в мире этом не мертво.
Ночной ливень
Так быстро и жутко стемнело
вблизи и вдали,
и молнии темное небо
пронзили, прожгли.
По крышам, дворам и оврагу,
незрима в ночи,
ударила резкая влага,
вздувая ручьи.
Поилица - или же злая
разора сестра?
Она бушевала, не зная
ни зла, ни добра.
И знать ничего не хотела -
неслась напролом;
шипела, стучала и пела
в пространстве ночном.
Лавина
Гроза бурлила, не слабея.
С горы в лесу
воды лавина, свирепея,
в ручей внизу
неслась, овражки прорезая,
резка и зла,-
и живность пряталась лесная
куда могла.
Поток, нежданная могила
цветов и трав:
вода их супесью накрыла,
прибив и смяв.
В разбухшую до исступленья
струю ручья
тащила сучья и каменья,
клохча, рыча.
Лишь ночью унялась лавина.
Во тьме исчез
затопленный наполовину
стонавший лес.
...Разогнала природа тучи,
грозна, слепа.
Она живет, грызя и муча
сама себя.
Смятенье
О чем ты воешь, ветр ночной?
Ф.Тютчев
Был ветр ночной,
как сгусток гнева,
давила темь все тяжелей,
и тщетно помощи у неба
просили ветви тополей.
Не выносящая застоя,
природа выхлестнулась зло -
и разрушение слепое
ее вело.
И лютой ураганной ночью,
покуда ветр не стих вдали,
сквозь темень
видел я воочью
смятенье вздыбленной земли.
* * *
К чему непогода клонит,
когда в суматошной мгле
тяжелые кроны клонит
к земле?
Зачем разрушеньем дышит,
разором грозит, когда
то шифер сшибает с крыши,
то с треском
рвет провода?
Быть может, неутомима,
считает, начав налет,
что пересозданью мира
уже подошел черед?
***
Не умещаясь в берега,
не покоряясь прежней доле,
стал Бык
похожим на быка,
что рвется из ярма на волю.
Разгневан и нетерпелив,
вздымает судорожно воды,
врасплох машины захватив,
залив шоссе и огороды.
Он под мостом закрыл проезд,
окраинным грозит он хатам...
Бык поднялся.
А если Днестр
взъярится, как в семидесятом?
Льют ливни...
Вдруг он, как тогда,
в набег пойдет, широк и жуток, -
и будет бурая вода
тащить живых свиней и уток...
До дня до самого мутна,
с земли, захваченной на время,
кусты поволочет она,
куски штакетника, деревья.
И будут проплывать подчас,
разбоя тягостные знаки,
коровы мертвые, собаки, -
точно живые шевелясь...
Охота
Нутро дремучей страстью обожгло...
Он выстрелил, и началась охота,
и перекувыркнулся тяжело
последний волк,
подстрелен с вертолёта.
Гудят винты. Степям предела нет,
Охотник твёрд,
хоть нервы на пределе.
И, послана последней лани вслед,
пробив ей мозг,
достигла пуля цели.
Летит охотник в горы и леса,
и рушатся, прощаясь со Вселенной,
последние – кабан, медведь, лиса,
последний барс
и лев, и зубр последний.
Последний рухнул лебедь,
сбитый влет, –
и землю белизною ослепило,
как будто, прожигая небосвод,
с высот низверглось
древнее светило.
Природа, ты приблизилась к концу?
Охотник бьёт без промаха, природа.
И он доволен,
видно по лицу:
отличная, отличная охота!
Предположенье
Когда накроет города
волна потопа,
и по свету
землетрясений череда
пройдет, перекроив планету,
когда разверзнется земля,
былое поглотив навеки,
и яд на долы и поля
отравленные выльют реки, -
быть может, горсточка людей,
тех, что к вершинам горным ближе,
среди бушующих зыбей
сумеет уцелеть и выжить.
Вода высокая спадет,
толчки утихнут понемногу,
и в муках человечий род
торить начнет свою дорогу.
И, утверждаясь на крови,
сплотит сообщество людское
простой завет:
"В ладу живи
с землею, воздухом, водою."
После бури
После бури, о которой не забыли
ни деревья, ни дома, ни мы с тобой,
в небе тучи фиолетовые были,
фиолетовые тучи
шли гурьбой.
Солнце яростно-багровое закрывши,
шли над городом
неведомо куда.
Фиолетовым отсвечивали крыши,
стены, окна, и листва, и провода.
И петуний фиолетовые гребни,
что на клумбах в полуметре от земли
колыхались тяжело,
как тучи в небе, -
угрожающий оттенок обрели.
Фиолетовым был воздух перегружен,
будто с привязи планета сорвалась,
и сгущенная космическая стужа
обступает, обволакивает нас...
Сумерки на морском берегу
Белесо-бледна,
из тягучей пучины небесной
всплыла. Отчертания зыбки и неясны.
Плывет над морской
притихшей к вечеру бездной
медуза луны.
Видит она:
на город мглу напуская -
влажно-соленую клубящуюся пелену -
колышется еле приметно
бездна морская,
ворочается, приготавливаясь ко сну.
И город, пропахший
алычой и пылью,
нагретым булыжником, стариной,
успокаивается, небыли и были
под густой хороня тишиной.
Медузе, плывущей небом вечерним,
с землею сблизиться не дано.
Что же ей делать
с неодолимым влеченьем
к тайнам, которых город исполнен
и море полно?
Только и может она,
этой тягой томима,
смотреть, источая слабый свет, как свеча,
на город и море,
два накрепко сросшихся мира,
различье и сходство меж ними ища.
В час ледяной
Слышу: возникло шуршанье,
тишь подминая.
Снег по аллее кружил,
да иссяк. И теперь
голые ветви сечет крупа ледяная,
точно когтями корябает дерево зверь.
И во мгновение ока стали иными
люди, деревья, дома,
дворы и огни,
очередями частыми ледяными
один от другого
отрезаны, разобщены.
Было б не так уж страшно
у льда во власти,
но нестерпимо видеть: лед-властелин,
землю хлеща с размаху,
дробит на части
мир, что от сотворенья един.
Небо темней, как к ночи.
То четче, то глуше
скребущийся звук,
назойливо-тусклый напев.
Жги, сатанея,
крупою своей колючей!
Сгинешь, извечно сущее не одолев.
1985-1987 гг.