Что там борей и время носят, что поднимают вновь на щит? –
тщету и сор. Ты заперт в осень, военнопленный той тщеты.
И зябкой азбукою морзе с рефреном жалящим одним
который век трезвонит морось по кровлям града жестяным,
как лепта в милостынной кружке. И вся война твоя и мир –
круженье над гнездом кукушки, пальба из глиняных мортир,
блужданье в сумерках по следу цикад в безмолвных дебрях трав.
Но будет твой глагол последний, как в детстве, темен и картав.
Вот всё, что горнему завхозу предъявишь в срок, и всё же ты,
цепляясь пальцами за воздух, идёшь по терниям воды,
по этой слякоти гремящей, и шелестит листвой с небес
всё ближе, явственней и чаще воздухоплавающий лес,
шумит прощальной небылицей, итогом всех потешных вер.
Там из разбуженной грибницы растут грибы звучащих сфер,
пыльцу и споры сыплет ветер, и жизни призрачный поток
бурлит вдали, и бредит смертью тоски нетленный мотылек,
перелетая век за веком в своем легчайшем естестве
от человека к человеку – из тьмы на свет, из тьмы на свет…