Из нас сначала извлекут, что Рубик
пытался спутать в девяти мастях,
и взвесят на предмет искусства.
Искусство вечно, Рубик знаменит,
весы – великое изобретенье,
а мы – ещё не люди, но уже лягушки.
Нас препарируют – уже в надежде рифм,
но я, к примеру, буду только квакать,
надеясь на второй прямой эфир.
В стеклянной банке, как бы в тишине
прозрачной и округлой, мне приснится
болото, мошкара, - хотя бы клюква,
которой я не ем, приснится пусть.
Приснится пусть, что гальванисты бдят,
и муравьи средь заячьей капусты
находят кислых сморщенных детей
и тащат сотнями их к королеве-матке.
Чему не быть, то миновать скорей б!
Ну, кто ж так точит скальпель, словно зуб
среди по-детски мстительного страха!
Заморишь червячка цыплятам на смех…
(Звуки над банкой:
- Для фига это?
- Для тля!
- А кто такой тль?
- Он есть!)