И гора окурков у телефона резко в площади своей увеличится, и, когда, завершив поклоном фразу "****ое твоё величество", ты выкидываешься к черту, в согнутый мир, испачканный фотохроникой, и выносишь в груди нетронутым, словно чашку на подоконнике, его образ; тут снег, и месяцы будут слабо мерцать в руке, тихо думаешь - перебесится, снимешь плёнку на молоке, будет он на изнанке глобуса не открытой ещё страной, на тебя так кричат в автобусах, так ругаются за спиной. Поначалу всё зло, и ново, шутки остры, мосты дымят, после думаешь, да, хреново, надо что-нибудь предпринять; позже нам не помогают туфли и мороженое-брикет, всё внутри продолжает тухнуть, перезревшее в парнике этих строчек, штрихов, куплетов, глупых шуток, пустых стихов, стонешь, дура, ты не об этом, не спускайся с своих верхов в этот ветер, тоску и слякоть, в эти нахуй и твоюжмать, только ты продолжаешь плакать и не знаешь куда бежать.
Погадай мне по этой лапе, по глазам этим, этой пасти, я наверно спала в салате пока всем раздавали счастье, но молчи если там всё плохо, ничего мне не говори, у меня от любого вздоха может вдребезги всё внутри. Ты тогда лучше ври, что будут три собаки и пять детей, будет свадьба, но не без драки, будет сто человек гостей, или будет квартира, шторы, шум оваций и лимузин, только ври, я не буду спорить, для меня это как бензин, ты скажи, что мне быть нежнее этих девушек из витрин, но собаки всего важнее. Ты скажи, что их будет три.