Уходя, я возможно и знал:
что найти утешения Родине
в той стране невозможно,
как отогреть и узкие плечи матери,
обернув иноземным платком,
и тебя, осыпая награбленным золотом,
успокоить буду не в силах,
весь в грехах и удачах, как в ранах,
к неудаче последней вернувшись.
Уходя, я возможно и знал:
что ни слез не сотру, и обид не убавлю
своим пушечным голосом,
блеском сабли своей не добьюсь вам
и гордости нищих,
никогда не знакомой,
и поднять не сумею с коленей
вас, привыкших к ним и в трудах,
и во вскормленной вами же подлости.
Уходя, я возможно и знал:
Что уклад этой жизни
пронизанный черствостью к близким,
и древней и прочнее порушенных мной городов,
и жарче пожаров, сотворивших сосульки,
меня ослепивших,
ослепленного прежде,
несвойственной здесь надеждой
задолго до проруби, где утопят меня,
уже утонувшего
в ярости к долгому вашему плачу!