Безделье, безлюдье, безверье.
Мой Бог, одичала, как зверь, я.
Как лев в трехсаженной тюрьме,
страх мечется в тесном уме,
как клен в оконном проеме,
в земле напружинив корни,
мохнатыми лапами рвет
весь в белой трухе небосвод,
как, изгнанный, преданный, нищий,
Турин опереточный Ницше
обходит брезгливым шагом,
так жалоба эта – бумагу.
И жалок, и грозен львиный
не рык, а рывок. Невинны
Турины мои. Доколе
мне их избывать в неволе?
Но сон о прекрасной доле
не тешит, не ранит боле.
Финал же (любой) – в ажуре,
к канканной пристроюсь буре,
и может, кулиса скроет,
чего этот вымах стоит
ноги из чернильных кружев,
уже никому не нужен.