часть первая. Ночной разговор

               
      "Последняя ночь Холстомера"
по мотивам повести Л.Толстого "Холстомер"
            (История лошади)


                Часть первая   
             "Ночной разговор"

Над полем опускается небесное светило,
Оно устало за день и хочет отдохнуть,
Вот -вот, и разольётся ночь чернилом,
А звёзды нам откроют млечный путь.

И жадно наблюдая за закатом,
Стараясь ничего не упустить,
Седой табунщик улыбнётся, веря свято,
Что всё ещё возможно повторить.

Вот этот день и запах сочных трав,
Трещание сверчка у старого сарая,
И он по своему конечно прав,
Всё можно повторить или начать с начала.

Любя поглаживая по бокам коней,
Он с ними говорит о чём-то нужном,
Среди коней он как среди друзей,
И кони отвечают ему дружбой.

Не торопливо день идёт к концу,
Чтоб раствориться в этих сочных травах,
И прикоснётся ночь к табунщика лицу,
Он вытрет пот со лба рукой усталой.

И снова он посмотрит на закат,
Кряхтя присядет на остывший камень,
И всё что было много лет назад
Вдруг растревожит его душу память.

Он многое забыл и безутешно,
На старость он свою махнёт рукой.
Из табуна похрапывая нежно,
Качая головой, к нему подходит конь.

Он чувствует табунщика печаль,
И ткнувши старика огромной мордой,
Он говорит ему: "Не всматривайся в даль,
От дали на душе бывает больно.

Мы все когда нибудь уйдём туда, не вдруг
Нас встретят там друзья ушедшие когда-то,
Жизнь снова совершит свой длинный путь.
Вот только торопить её не надо..."

Вздохнул старик: "Пожалуй это так,
Тогда давай дождёмся мы рассвета,
Поговорим с тобой про то, про это,
И скоротаем время до утра."

И белый конь по прозвищу Тюльпан
В ответ кивнул и благосклонно молвил:
"Я это предложить хотел и сам,
Так как историю одну  я только что припомнил.

Её рассказывала мне рябая мать,
Её в народе Мухой называли,
Произошла она лет сто тому назад,
"История о лошади" её тогда назвали.

В России экипажи и бега
Считались в те года хорошим вкусом,
Тобром клеймённые и златом удила
Да дорогая сбруя -не тяжёлым грузом.

А стригункам в степи одно раздолье,
Я сам был стригунком, я это знаю,
И пота вкус, что выступает солью,
И боль торба на шкуре вспоминаю.
 
Порой за племенного жеребца
Иной повеса отдавал имения.
Не правда ли, чудные времена?
Во истину, лихое поколение!

Накрыла полночь степь, погас костёр,
Но всё ещё трещат не истлевшие паления,
И продолжается их тихий разговор,
И кони слушают его, прервать не смея.