К 65- ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ СССР НАД ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945 гг.
ЮРИЙ ЧИЧЁВ
ОСКОЛОК В СЕРДЦЕ
Стихи, песни, поэмы,
МОСКВА-2010
Автор называет свое поколение последним живым свидетелем войны. Пусть это свидетельства ребенка, чья память была разбужена гулом вражеских бомбардировщиков, взрывами бомб и тявканьем зениток. Запечатлевшиеся картины военного детства с годами обернулись строками стихотворений и поэм, повести и романа как личного вклада автора в литературу, посвященную Великой Отечественной войне. В сборник включены опубликованные ранее и новые стихотворения, авторские песни, а также поэмы.
Роман «Но тогда была война» и повесть «Женькина война» - на сайте «проза.ру» и на сайте автора www.chichev.ru
Вместо вступления
Видение 9 мая в Сокольниках
9 мая. Сокольники.
Гремит юбилейный салют.
Под ним, как святые угодники,
Бойцы-ветераны встают.
Величия и достоинства
Их ясные лица полны.
Я знаю, небесное воинство
Пополнить в свой срок вы должны.
1
Примкнете вы к горним отрядам
И в тяжкий для Родины час
С солдатами встанете рядом,
Как было в России не раз.
Донского и Невского вои,
А рядом восстанут штыки –
Ведут на врага за собою
Суворов, Кутузов полки.
И бело- и красногвардейцы,
Раздоры свои отложив,
В атаку пойдут на злодейство,
Руси заслоня рубежи.
Врагов отрезвляя от оргий,
Священный справляя поход,
Дивизии Жуков Георгий,
Спасая народ, поведет.
Небесные рати внезапно
Возникли при вспышках ракет...
Виденье последнего залпа
Запомни, запомни, поэт!
Храните, святые угодники,
Бойцов-ветеранов, молю!
9 мая. Сокольники.
Гремит юбилейный салют...
0-20 – 01-00 час ночи, 29 декабря, 2009
ОБЕЛИСК НА ЛАДОНИ
Стихи и песни
(сыну Ване)
Посвящение
Я расскажу, сынок, о той войне,
Которая тебе не будет сниться,
Которая во снах идет ко мне,
Поутру слезы оставляя на ресницах.
Я был малец, такой, как ты сейчас
(Неважно, чуть моложе или старше),
Когда война обрушилась на нас,
Когда страна пошла на фронт
Солдатским маршем.
В атаку я не поднимал бойцов,
Не падал грудью я на пулеметы,
2
Но опалён войной. В конце концов,
В нас, детях той войны,
Солдатское есть что-что.
Над нами тоже выли «мессера»,
Земля под нами вздрагивала тоже.
Убежища могильная дыра,
Эвакопункт, обстрел,
Вагон в колесной дрожи…
На палочке разделенный паек –
Мне мама придвигала свой кусочек.
Из детства в жизнь
К нам горький след пролёг,
Но сердце потерять в годах его не хочет.
Травой зелёной в мир из-под корост
Всех бед войны пробились мы колюче.
Нам наградных не полагалось звёзд,
Но шрам на сердце есть.
Он на всю жизнь получен.
1982
Опять приснилась…
Опять приснилась мне война.
Но в ней не слышно грома пушек.
Ко мне является она
Фанерным холодом окна,
Голодным детством без игрушек.
Война ходила по тылам,
Стучала в окна похоронкой.
Боялись все спросить: «Кто там?»
А вдруг не нам, еще не нам,
А вдруг да обойдет сторонкой…
Нам в сорок первом было пять
И три. Улыбка неуместна.
И мы умеем вспоминать,
И вот опять, и вот опять
Ко мне моё приходит детство.
Война грозит из-за годов
Пожаров черной пеленою,
Неизмеримым горем вдов,
Безмолвием голодных ртов
И всем, что связано с войною…
Уходит сон. И вновь светло.
А ветка клёна за окошком
Стучит застенчиво в стекло
(Ах, сколько лет уж утекло!),
Как будто просит хлеба крошку…
1976
Не отдавайте память
Не отдавайте память о войне
Начавшим лгать о ней – на переплавку.
Нет, не по совести (заказ идёт извне)
Строчат они угодливую главку.
Солдатских сил почуяли исход,
Заводят о Победе злые речи.
Но памятью руководит Народ,
Совсем не те, кто влез ему на плечи.
3
Пока мы живы – в шрамах и в рубцах –
Не троньте нашего о ней понятья
И не толкайте ко врагам в объятья,
На то согласья нет у нас в сердцах.
И на исходе нам достанет сил
Схватиться с тем, кто праздник гнёт
на тризну.
Пускай шипят: «Никто вас не просил
Спасать Европу…» – мы спасли Отчизну.
1990
Неизвестному солдату
Был, может, веселый, а, может, суровый…
Высокий? Кудрявый? Лихой? Чернобровый?
Какой? Сероглазый, скуластый, курносый?
Любил он закаты? Ходил в сенокосы?
А может, любил он кипящий металл?
А может быть, звонкую рифму ковал
И в синие ночи томился стихами?
В дороги России укладывал камень?
Мечтал ли о небе в глубоких и узких
Забоях, врубаясь в энергии сгустки?
А может, ведя самолёты на север,
Он думал о тучных и добрых посевах?
Что было по сердцу: дожди, снегопады,
Осеннего, в золоте, леса наряды?
Как жизнь он любил, как врагов ненавидел?
Какою он землю в мечтах своих видел?
Когда он ушёл от родного двора?
Когда он последнее крикнул ура?
Отцом ли он был или сыном и братом?..
Остался для нас НЕИЗВЕСТНЫМ СОЛДАТОМ.
Но в сердце, товарищ, твоём и моём,
Память пылает ВЕЧНЫМ ОГНЕМ!
1970
Баллада о Маруське
Из тамбовской чернозёмной глуби
К нам пожить Маруська прибыла.
Говорят, девахой доброй, глупой
В пору ту она еще была.
Уж чего она там загадала,
Грея под периной телеса?
Привезла гостинцев: пышек, сала,
Заявила: «Сяду на ЗИСа!»
Посмеялись над Маруськой, только
Вскорости из заводских ворот –
Гляньте-ка, никак она! – трёхтонку
Смело и отчаянно ведёт!
А спала Маруська под сиренью,
Отвергая всякий сон иной.
Вспоминала, видимо, деревню
И любила запах травяной.
- Мань, а Мань! – ночами очень скоро
Кто-то звал и папироски жёг.
4
А потом над стареньким забором
Тень мелькала, слышался прыжок…
Вот он тихо шепчет ей: «Маруся!
Где ты, Мань? Ну, выйди на момент!»
«Вань, уйди, ведь я не промахнуся.
Шоферской чижолый инструмент…»
Шорох. Смех. Недлительная «схватка».
Звук – как будто бьют по колесу.
Мчится тень через забор обратно,
Искры рассыпая на весу…
Плыл июнь над сорок первым годом
Чёрной дрожью вспоротых ночей.
И зенитки, надрываясь горлом,
Били зло в сплетение лучей.
Умотавшись за день за баранкой –
Грузы, люди, грузы и опять… –
Вечером, как будто все в порядке,
Под сирень она ложилась спать.
- Шла бы ты в убежище, есть место,
Или на ночь в дом хотя бы шла!
- Мне в могиле этой с вами тесно,
А у дома крыша тяжела…
Над сиренью завизжит сирена,
И свирепо загудит завод,
А она сопит уже смиренно,
Будто нет войны и нет забот…
Разбудил ее не гром, а шёпот,
Тронул в сердце струночку одну:
«Прощевай! Живи пока без хлопот.
Завтрева иду я на войну.
Слышишь, я пришел к тебе, Мария,
Попрощаться. Навсегда. Навек.
Чтобы обо мне ни говорили,
Я к тебе не злой был человек…»
Словно стон в земле раздался русской,
Будто боль зажглась в ее груди –
Это глухо вскрикнула Маруська,
Сжав траву руками: «По-го-ди!»
Звезды, ночь, земля, трава и ветви –
Все смешалось, сдвинулось, слилось…
Ветер набежал уже не летний,
Над землею чёрный дым пронёс…
Визг осколка. Брызнув соком, хрустнул
Веточки сиреневой сустав…
Под кустом сирени спит Маруська,
Руки безмятежно распластав…
1982
5
Баллада об эскимо
Чёрный дым над вокзалом плыл.
Эшелон отправляли в тыл,
А шинель на отце – колом,
А глядит отец соколом.
Говорит он жене:
- Глаш!
Улыбнись ты разок, уважь.
Ребятишек беречь прошу.
А я с фронта вам напишу…
Прижимал он её к сукну
И твердил всё:
- Не плачь, ну, ну…
А как вздрогнул состав и пополз,
Задохнулась она от слёз…
И поплыл, и поплыл перрон.
А отец вдруг догнал вагон,
Как прощальное детям письмо,
Протянул он им эскимо –
Мирной жизни последний привет,
Золотистых пять эстафет.
Багровел и чернел небосклон.
Тихо шел на восток эшелон.
И на запад к дождям из свинца
Эшелон увозил их отца…
Словно коршун из мрачных туч,
Будто чёрный и жадный луч
На вагоны в пике – бомбовоз,
А под крыльями – смерти гроздь.
Ждал ответа на письма солдат.
Не дождался – вернулись назад.
А в одной из кровавых атак,
Когда пьяно накатывал враг,
- В бой за Родину! - крикнул. - За Ста!..
И застыли его уста.
И упал. И легко, как игла,
Пуля письма у сердца прожгла.
И торчала шинелька колом
Над пробитым свинцом соколом…
Из далёкого далека
Все доносятся крики гудка,
И, зажатая в кулачке,
Тлеет палочка на песке…
И посылку шлёт память опять.
А в посылке – щепочек пять,
Пять обугленных эстафет…
Нет! Нет! Н-е-е-е-т!
1982
6
Ленинграду
О времени, горе и гордость таящем,
О времени, далеко от меня отстоящем,
Пишу во времени настоящем,
Потому что
будь я тогда поэтом,
Наверное, так написал бы
об этом.
* * *
Белы-белые ночи,
Что теперь вас черней?
Враг, погибель пророча,
Встал ордой у дверей,
Кофе пьет в Петергофе,
На фашистский манер
Жирно пачкая кофе
Нежный мрамор Венер.
Жерлом пушечным целит –
Парк обстрелом вскипел
Там, где Пушкин в лицее
Песни первые пел.
В гневе древние греки:
Бьют афинам в лицо
Эти сверхчеловеки
Автоматным свинцом.
Во дворце у них стойла –
Жеребцов во дворец.
Возмутись же, История,
Возмутись, наконец!
Белы-белые стены
Петербургских времён,
Напрягаются нервы
У коринфских колонн.
Под снарядами «Мама!»
Не услышишь никак.
В груде щебня – не мрамор,
А живая рука…
Белы-белые лица.
Горе, горечь и боль,
И желание биться
И поспорить с судьбой…
Словно фугу по нотам
Враг играет налет,
Но вступает пехота
На искромсанный лед,
Вслед – машина, потрогав
Шиной крошево льда…
Означала дорога
Эта НЕТ или ДА.
И водитель в окошке
Губы сжал неспроста:
ДА – осьмушка в ладошке,
НЕТ – ладошка пуста.
ДА – и горе короче,
И теснее ряды.
НЕТ – и тянутся ночи
В ожиданье беды…
7
Леденела дорога –
Стыли кровь и металл.
Из далёка-далёка
Только слышался там
Гордый города голос
За блокадным кольцом.
Как он выглядит, голод?
Голод с детским лицом.
Материнскому сердцу
Увидать – умереть.
Но, как враг ни усердствуй,
Нас с земли не стереть.
И встает каждым утром
Жизнь в свинцовой росе.
В дыме пороха мутном
Умирают не все.
Осторожно потрогай
Руку – чувствуешь пульс?
То ледовой дорогой
Прорывается груз.
И врагу за порогом
Не бывать никогда.
Стала ЖИЗНИ ДОРОГОЙ
Колея изо льда.
1971
Осколок в сердце
Окончен бой, и почернел рассвет.
В деревья, в небо в землю въелся порох.
На двести человек готов обед,
А на обед вернулось только сорок.
И серым треугольником беда
Стучит в осиротевший дом солдата.
Несытая военная еда
У каждого была солоновата…
В больших домах шумливых городов
И в хатах, в избах деревень негромких
Со всех фронтов и ото всех родов
Еще лежат седые похоронки.
С войны, что в мире не было лютей,
Они кричат, истлевшие, в конверте.
Но, как осколок в сердце, у людей
Надежда до сих пор живёт: «Не верьте!»
1973
Обелиск на ладони
Детства дымные годы…
Взрывы в тысячи жал.
В мертвых окнах завода
Бил закатом пожар.
Ночью – яркие стрелы
Между звёзд в перехлёст.
В парусиновках белых
Наблюдательный пост…
8
Обрывается нитка
Недосказанных слов.
Навсегда за калитку
Двадцать бритых голов.
Кинул за спину «тулку»
Твой отец у ворот…
Через год в переулке
Сколько ж будет сирот!
На растопку заборы –
Первый сорт – не дрова.
И гудят разговоры:
- Как Москва? Ох, Москва!
- Разве ж силу удержишь!
- Ох, Господь, помоги!
Восемь бомбоубежищ
Словно восемь могил…
Боевые патроны –
Вот игрушки твои.
Память, надо ли трогать
Эти давние дни?
Столько лет уж, братишка! –
Переплавлена сталь,
И по старым домишкам
Пролегла магистраль.
Ты не так уж и молод,
Только жизнь впереди.
И хранишь ты осколок
Из отцовской груди.
Ты сжимаешь без риска
Грани прошлых смертей…
Он встаёт обелиском
На ладони твоей.
1972
Арифметика
Лежат под лестницею ровно
Пронумерованные брёвна,
Точней – полешки, сушь да жар,
Соседа жадного товар.
Рецепт добычи засекречен.
А нам топить сегодня нечем.
От холода и дрожь и зуд.
Когда ж дровишки привезут!?
У матери радикулит,
И младший брат с утра скулит.
Молчит холодная плита.
Сестра слезами залита,
Легла одетою в кровать.
Белеет школьная тетрадь,
В чернильнице, что возле,
Все суффиксы замёрзли.
9
Домашняя работа
Не клеится чего-то.
- Дровишек дай взаймы дядь Яш?
- А чем, скажи, щенок, отдашь?
Ты брысь отседа, малый,
Не шастай тут, не балуй.
Обрубком пальца погрозя,
Садится в сани и, скользя
И голову набыча,
За новой мчит добычей.
Я в арифметике хитёр.
Беру из-за печи топор,
Хозяйственно, без спешки
Колю его полешки.
Колю их вдоль. Мне в аккурат
Пяти полешек хватит,
Чтоб перестал канючить брат,
Чтоб встала мать с кровати.
Колю нахально – на крыльце,
Но так, чтоб жирный на торце
Остался целым номер,
Чтоб жадина не помер…
От каждого полешка
Я отколю, конечно,
Чуть-чуть. Согреемся мы всласть…
А это называлось – красть!
Был за эту математику
Бит соседом я и матерью.
На ушах моих отметиной
Та пылала арифметика.
1982
Нюрка
- Ах, ты, Нюрка, фронтовая… –
Бабы блякали,
В твою сторону кивая:
- Были хахали…
Что с войны пришла живая
Да с прибытком –
Будто рана ножевая,
Словно пытка.
А подружки – как старушки,
Стали вдовыми,
Похлебать из горькой кружки
Было вдоволь им.
Были ночки у любви
Их короткими.
Очи выплаканы их
Похоронками.
Где ж соколики лежат?
В дом не прибыли…
10
Только Нюрка с горьких жатв
Ходит с прибылью.
Хоть до старости говей –
Кличут тёртою.
И прикрыт ее «трофей»
Гимнастёркою.
И шагает, как сквозь строй –
Где уж прятаться.
Воевала медсестрой,
Станет матерью…
Столько лет промчалось уж,
Не аукали.
Как живётся-то, тёть Нюш,
Нынче с внуками?
1982
Тюря
Тетя Сима кормит Дору
Шоколадом да икрой.
Мы столпились в коридоре,
Наблюдаем за «игрой»:
- Мой брильянтик, мой алмазик,
Мой хрусталик, мой глазок,
Ну, глотни хотя бы разик,
Ну, глотни еще разок
Доре в горе это слушать,
Возит ручкой по лицу
И на мамины воркуши
Отвечает: «Не хоцу!»
Нет терпения в запасе –
Симку ждут ее «дела»,
Симка в трансе и в экстазе
Закусила удила:
- Ешь, негодница, мерзавка!
Ешь, отродье, ешь, шпана!
Заточу в чулан до завтра!
Ешь, тебе сказали, на!
Дора выпустила слёзы,
Возит ручкой по лицу
И на мамины угрозы
Отвечает: «Не хоцу!»
Мы – тёть симины соседи,
На штанах шпагат узлом.
Нам с такой шикарной снедью
Сроду в жизни не везло.
11
Симке непереносима
«Сцена мёртвая» в дверях.
Смотрит косо тетя Сима
На соседкиных нерях.
- Прокорми такую свору,
Накашляют нищеты… –
И с колен сгоняет Дору:
- Поиграй-ка с ними ты.
Мы утаскиваем Дору
От икры и от парчи
Через дверь по коридору
Наши пробовать харчи.
Лук, вода сырая с солью,
Хлеб. И всё. Исчез каприз!
Исполняет Дора сольно
Эту партию на бис.
В нашей детской авантюре
Все грехи невелики:
Уплетает Дора тюрю
Из кастрюли в две руки.
Вроде пир горой и не был,
И не пичкали красу:
Лупит Дора с чёрным хлебом
Подржавевшую хамсу.
Тётя Сима трёхдюймовкой
Вдруг бабахает в дверях:
- Ну-ка, марш домой, чертовка!
Отравилась!.. – Ох и ах…
- Вот за всё твоя награда!
Я несу, рискую… Вот!
Ты же всяческую падаль
Норовишь засунуть в рот!
И за что только Всевышний
Наградил меня тобой!…
Битый час за стекой слышим
Симкин крик и дочкин вой…
И в тепле они, и в тюле,
А у нас в меню всегда
Завлекательная тюря –
Преотменная еда.
И опять качает в дочку
Тетка чёрную икру.
Вспомню всё. Поставлю точку,
Тюрю съем и рот утру.
1975
12
В карауле печали
В палисаднике холмик,
Обелиск и звезда.
Мало кто уж и помнит,
Почему и когда…
А в домишке старинном
Проживает один
Офицерского чина
Обладатель седин.
А мундир заутюжен,
И видать по всему,
Отдых честно заслужен
И положен ему.
Он награду к награде
Раз наденет в году
И замрёт при параде
В день Победы в саду.
В карауле печали
Ветеран-командир.
Тяжелеет плечами
С каждым годом мундир.
Был он храбр и отважен.
Не зазря ордена.
Не царапнула даже,
«пожалела» война.
Возле звёздочки алой
Головою поник
Боевой и бывалый
Офицер-отставник.
Здесь убежище было
Мирных жителей. Здесь
В сорок первом срубило
Корень-род его весь.
И никто не услышит,
Как он стонет в ночи.
Эту рану не впишут
Ему в карту врачи.
1982
Что такое уличный бой
Б.К. Дормидонтову, художнику,
гвардейцу-сталинградцу
Что такое уличный бой,
Мы, ровесник, не знаем с тобой.
Но у деда спроси, у отца,
И ответят, суровость лица
В разговоре нелёгком храня:
13
– Это бой кирпича и свинца,
Это бой, где бетон и броня –
Все обрушивалось на меня.
Это бой, где по окнам плюёт
Озверевший вконец пулемёт,
Где дерутся этаж на этаж –
Верхний наш, а нижний не наш,
Где из фляги глоток вина
Ты отпить товарищу дашь…
Бой на улице – это война,
Где спасенье и смерть – стена…
Что такое уличный бой,
Мы, ровесник, узнаем с тобой
По рассказам, по книгам, кино,
И далёких событий звено
Мы увидим в окраске иной.
Для меня это было давно.
А для тех, кто повенчан с войной
Окружений, блокады кольцом,
Кто суров и сегодня лицом,
Кто в атаки ходил на ура,
Это было недавно. Вчера.
Не смолкает в их сердце война.
Они знают, какая цена
Есть у жизни…
1973
Мария
В деревнях, в городах я встречал много раз
Женщин тихих, святых, как Россия.
Я не знаю имён, только хочется вас
Окликать почему-то: «Мария!»
Ты растила детей, провожала солдат.
Рядом с ними шагала в шинели,
И над вечным огнём опускала свой взгляд,
И вплелись в твои косы метели.
Что судьба отпустила, одно к одному
Испила ты из вдовьих колодцев.
Если кто-нибудь крикнет: «Мария!» – к тому
Пол-России, считай, обернется.
Ну а в праздник никак без тебя не могла
Расплясаться, распеться Россия.
И от песен твоих растворяется мгла
Дочь земли нашей русской – Мария.
В деревнях, в городах повстречаетесь мне.
До земли поклонюсь вам, родные.
Вечно имя Мария в родной стороне
Будет рядом со словом Россия.
14
Мы к Небесной Марии мольбу обратим,
Чтоб спасла от дурного и злого,
Чтобы нас защитила покровом своим,
Перед Сыном замолвила слово.
1980; 2004
Вам, ребятам…
Ю. С. Коняеву
Родился в двадцать пятом,
В семнадцать стал солдатом,
Крещён был под накатом,
Не обошел санбат…
Ах, вам, ребятам,
Кто рвался за комбатом
В атаку в сорок пятом,
Теперь за шестьдесят…
Победу вы встречали,
А те, кто шел в начале?
Над вечностью печали
В их честь огни горят.
Кто рвался с автоматом
В атаку в сорок пятом,
Уже за шестьдесят…
Что вы алмазов твёрже,
То выдумали позже.
Ведь до сих пор под кожей
Осколки боль таят.
Ведь вам, ребятам,
Кто рвался за комбатом
К Победе в сорок пятом,
Пошло за шестьдесят…
Все тяжелее слава,
Гранитная оправа…
Где ваш блиндаж, там травы
Полвека шелестят…
Пусть вам, ребятам,
Кто рвался с автоматом
К рейхстагу в сорок пятом,
Давно за шестьдесят.
На памяти бойцовой
Дождь не грибной – свинцовый.
На фото – образцовый,
До жизни жадный взгляд…
Ну что ж, ребятам,
Кто рвался за комбатом
В атаку в сорок пятом,
Не дашь за шестьдесят.
И кто бойцом остался,
Тот на коврах не мялся,
Он к цели прорывался,
Жлобов сметая ряд.
15
И вам, ребятам,
Кто рвался с автоматом
К Победе в сорок пятом, –
Чуть-чуть за шестьдесят.
Ведь что-то есть, однако,
И посильнее страха.
Последняя атака
Пусть с первой встанет в ряд…
И всем ребятам,
Кто рвался с автоматом
К рейхстагу в сорок пятом,
Жить – сколько захотят!
1985
Военным хирургам
Безжалостно рвала война солдата
Тротилом, сталью, порохом, свинцом…
Но, споря с ней, хирурги медсанбата
Склонялись над израненным бойцом.
Попробуйте, сочтите и измерьте
Спасённые ожившие сердца,
Что были отвоеваны у смерти
Руками медицинского бойца.
Ушла война. И лет прошло уж сколько.
Но память незабвенна и свежа.
Она, как боль от старого осколка,
И здесь не властна магия ножа.
Ушла война. Но есть судьбы дорога –
На все года намечена одна.
Ушла война. Но с прежнею тревогой
Со смертью продолжается война.
В висок ударит кровь смятеньем капель.
Боль зазвенит мелодией своей.
И вновь хирург нацеливает скальпель –
Оружие спасения людей.
1977
Что мы знаем о счастье?
«Что мы знаем о счастье?» -
Порою часто
На эту тему дымим, долдоним...
А бывает, что счастье –
Это пот отереть с виска ладонью,
Когда у щеки щекочет ветер...
Вот послушайте и поверьте.
В метро. Пожилой мужчина. Хорошо сложён.
Седой. С прической слегка взъерошенной.
Вид приличный. Совсем не пижон,
Но одет аккуратно. Костюм хороший.
Вскочил в вагон. Прижался к стене,
Не мешая никому, у выхода.
16
Человек, как многие, но вдруг мне
Не понравилась его непонятная выходка.
Я оценивал ее и так, и сяк,
И уже приготовил язычок остёр свой:
Почему он вдруг виском о косяк
И раз, и другой, и третий потерся?
Ну, до чего же некультурен еще кое-кто!
Деньги зарабатываем кучами,
А вот купить обыкновенный носовой платок –
Этому еще не научены.
Уже целая речь у меня на мази
О внешнем облике и культурном виде…
Вдруг поезд затормозил,
И я это увидел.
Какие мне здесь подобрать слова
Самые великие и самые простые?
Галстук у него новый,
И манжеты сахарные в рукавах,
И рукава…
Пустые.
Беспомощно дернулись в пространстве
Рукава,
И седая скользнула по стеклу голова.
И встал он на место поспешно.
Насмешка моя, ты была не права!
Глупая ты была, насмешка.
А капелька пота у него текла
По седой щеке солёной дорожкой.
И я смотрел на него из стекла,
Мчащего под землей,
Извинительно и осторожно…
Я хочу, чтоб запомнили вы навсегда,
Как давным-давно, в гремящие года
Две большие тёплые человечьи руки
Лежали на вражьем минном запале...
И чтобы последние две строки
Вам в душу навеки запали...
Что мы знаем о счастье? Порою часто
На эту тему дымим, долдоним…
А бывает, что счастье –
Это пот отереть с виска ладонью…
1977
Возвращение юности
Как же получилось,
Удивились мы,
Что в холодных числах
Посреди зимы
Вдруг весна взмахнула
Голубым крылом,
А потом исчезла, а потом
Снова побелело все кругом?
17
Старый друг-товарищ
Молодость моя,
Ты припоминаешь
Давние края,
Где вставали вьюги
На пути крутом,
А потом разлуки, а потом
Звёзды голубые над костром…
Горя побоятся –
Счастья не видать.
Было нам по двадцать
И по двадцать пять.
В полный рост в атаку
Шли в бою лихом.
А потом считали, а потом,
Кто остался на пригорке том…
И опять случится,
Как тогда, давно,
Юность постучится
Поутру в окно:
- К чёрту мемуары,
Кони под седлом!
А потом сочтёмся, а потом
Будет время вспомнить о былом!..
1978
Шутка
Однажды, в шутку, в час ночной прогулки
(хватило у меня тогда ума!),
в каком-то из московских переулков
я крикнул: «Мама!» в сонные дома.
И вздрогнул переулок вспышкой стекол.
Я замер. Слева, справа – каждый дом
Вдруг форточками-крыльями захлопал,
Как вспугнутая птица над гнездом.
И женские встревоженные лица,
Как лики Богородиц из икон,
На них сейчас бы только и молиться, –
Возникли в рамах вспыхнувших окон.
Ушли из дому мальчики-мальчишки,
Кто тридцать лет назад, а кто вчера,
И в каждом доме, домике, домишке
Печальней стали дни и вечера…
Да, «шутка» прозвучала странно, дико.
Я, скованный стыдом, шагнуть не мог.
И кто-то сверху ласково и тихо
Сказал мне: «Ты ступай домой, сынок».
А ночи край бледнел в рассветной сини.
Я шел домой и думу нёс одну:
Сумей мой крик промчаться по России –
Все матери прильнули бы к окну.
1971
18
Родина
Если вдруг тебя к родному дому
Память позовет, – не возражай,
Подчинись обычаю святому,
Далеко ли, близко ль – поезжай.
Но билет мне несчастливый выпал:
Там, где плыл кленовый палисад
И дремал наш старый дом под липой,
Заводские корпуса дымят.
Ничего не связывает с прошлым,
От начальной школы – ни следа.
Под асфальтом детства все дорожки.
Что же тянет так тебя сюда?
Под бомбёжкой начиналось детство.
В школу мы пошли в победный год.
Помнит всё и сберегает сердце.
Детство в сердце до сих пор живёт.
На бечёвке драная подошва.
Голодуха крутит животы.
Много ль в детстве было дней хороших,
Что их часто вспоминаешь ты?
Смысла нет у этого вопроса,
Я сюда приеду всё равно,
Лишь из детства липа осторожно
Постучит под утро мне в окно.
Всё там, в прошлом, близкое до боли –
И беда, и сладкое ситро…
Родина моя, Перово поле,
Я к тебе приеду… на метро!
1986
Сад «Гай»
Все чаще я припоминаю годы
Послевоенной непростой поры,
Железную дорогу с химзаводом
И наши небогатые дворы.
А за дорогой жизнь была другая,
По вечерам плескалась через край –
Там, в зелени и в звуках утопая.
Нас созывал афишами сад «Гай».
«Гай», «Гай», «Гай», кино и танцплощадка.
«Гай», «Гай», сожмётся сердце сладко.
«Гай», «Гай», молодость, прощай,
Только ты не забывай «Гай», «Гай», «Гай».
19
Сюда с печалью приходили вдовы.
Поплачет вдоволь, погрустит вдова:
- Вот здесь отец твой танцевал, бедовый!
Вот здесь он мне шептал свои слова…
А нас в сад «Гай» манила постоянно
Трофейных фильмов буйная волна.
И много лет носила «под Тарзана»
Причёски вся перовская шпана.
«Гай», «Гай», «Гай»…
В очередях стояли мы ночами,
Стереть боялись номер на руке.
Но все печали прочь, когда звучали
Аккорды стильных танцев вдалеке.
В пятнадцать лет любовь не понарошку,
И музыка с лица сгоняла кровь.
Растаял номер мой в твоей ладошке,
Венчая нашу первую любовь.
«Гай», «Гай», «Гай»…
Не фирменно, но чистенько одеты,
Девчонки шли на танцы не спеша.
А я стоял у входа, сжав билеты,
А сзади потешались кореша.
А музыка, а музыка гремела,
Качались над верандой фонари.
Переступали ноги неумело,
И сердце колошматилось внутри.
«Гай», «Гай», «Гай»…
«Верни хоть на мгновенье!» – память трону.
Сад «Гай» давно сломали на дрова.
И, может, только в лиственничных кронах
Та музыка жива и те слова…
За далью жизни светлой полосою
Остался «Гая» пёстрый хоровод.
Глазастую, с тяжёлою косою
Девчонку там всегда мальчишка ждет.
«Гай», «Гай», «Гай», кино и танцплощадка,
«Гай», «Гай», сожмётся сердце сладко.
«Гай», «Гай», молодость, прощай,
Только ты не забывай «Гай», «Гай», «Гай».
1986
Черная кочка
Под какой-то черной кочкой,
Не успевшей перепреть,
Дремлет в ржавой оболочке
Не разряженная смерть.
И под солнцем, и под тучей
Затаился взрыва ад.
Лишь один счастливый случай
В этой дрёме виноват.
20
Мимо кочки той горбатой
В двух шагах от злой судьбы
Часто топают ребята
В лес по ягоды-грибы.
Мимо этой черной кочки
Ездит трактор, бродит лось…
Никому ее на прочность
Испытать не довелось.
Птицы рядом гнёзда свили,
Распевают соловьи…
Но хранит в болотной гнили
Силы смертные свои,
Держит взводом оржавевшим
Равнодушная она
К ягод гроздьям не созревшим,
К птицам, в небо не взлетевшим,
К конным, тракторным и пешим –
Ко всему, чем жизнь полна…
Вот и думаю об этом:
Суждено ль кому судьбой
Наступить на «эстафету»,
Позабытую войной?
Не в болоте ржавом, топком, –
В установке пусковой
Рдеет маленькая кнопка
Как боек беды большой.
И не я, а кто-то где-то
Вдруг наступит ли, нажмёт?
Старт какой, куда планета,
Брызнув клочьями, возьмёт?
В шар земной, в земную кочку
Смертный кто вложил запас –
Не для игрищ, не нарочно,
А сознательно – для нас?
Мы живем не для потравы,
Нам не фраза: «Мир и Труд!».
Человеки мы, не травы,
Что на корм скоту растут.
Не должны мы жить по-травьи –
Шелестеть и ждать косьбы…
Жаждать, требовать мы вправе
Человеческой судьбы. 1985
***
Это время минуло.
Мир шумливый в цвету.
Но молчанья минута
Раз бывает в году.
И встают летописцы
Исторических дней.
Как сердцам не забиться
В ту минуту сильней.
Через годы и дали
Улетает в эфир:
- Это вы отстояли
Для грядущего мир!
1971
21
А память не вянет…
По могилам, по хатам спалённым,
По столицам, размолотым в прах,
Обагрённые кровью знамёна
Пронесли, вознесли на рейхстаг.
Им не надо величья и славы,
Им бы только вернуться домой.
А над павшими травы кровавы
Прорастают весна за весной.
А память не вянет, она не трава.
И в камне, и в песне, и в сердце жива!
Для острастки черкнули автограф
На стенах воровского гнезда.
Где ж ты, дивизионный фотограф,
Щелкнул их бы сейчас, как тогда.
И морщины исчезли бы, словно
Полстолетья слетели с лица,
И готовы за Родину снова
До победы идти. До конца!
А память не вянет, она не трава.
И в камне, и в песне, и в сердце жива!
1995
Три конфетинки
Помню класс с железной печкой,
Школы старенькой тепло.
Помню первое словечко,
Что в тетрадку с губ сошло.
И скрипел пером упрямо
По линеечкам косым,
Выводил, старался: «Ма – ма…»
Стриженный под нолик сын.
А в кармане, в хлебных крошках
Ждал остаток от пайка –
Три конфетинки горошком,
Маме к чаю от сынка.
Школу ту давно сломали,
Но сквозь жизнь, как боль-слезу
Три конфетинки я маме
Все несу, не донесу…
1984
Но тогда была война…
Я как будто вернулся туда,
В те свинцовые злые года.
Столько нищих, сирот и калек,
Словно вспять время крутит свой бег.
Но тогда была война.
Что с тобой, моя страна?
22
И шпана по ночам и ворьё
Снова целятся в детство моё.
В заводских корпусах сквозняки,
Словно в тыл отгрузили станки.
Но тогда была война.
Что с тобой, моя страна?
И как в старых колхозах, народ
Голодает, без денег живёт.
А в районной больничке котёл
Я б гулаговскому предпочел.
Но тогда была война.
Что с тобой моя страна?
И все думаю думу одну:
Мы тогда проиграли войну.
Мы в плену, и на белом коне
Маршал Жуков приснился лишь мне.
Но тогда была война.
Что с тобой, моя страна?
Неужели, с чем жизнь начинал,
С тем и встречу я жизни финал?
Но была ведь Победа! Как быть,
Как самих нам себя победить?
Да, тогда была война.
Поднимись, моя страна!
«Вставай, страна огромная!»
998
Живая память
Кто пал на Куликовом поле,
О тех никто не плачет боле.
Из павших под Бородином
Скорбим хотя бы об одном?
И скоро те, кто брал Берлин
И бил на Волге супостата,
Гамзатовский пополнив клин,
Уйдут, как все ушли когда-то…
И мы уйдём, в конце концов,
Оплакав дедов и отцов.
Живая память станет книжной.
Никто не будет тем унижен.
И время, словно суховей,
Иссушит слезы матерей
И вдов бойцов недавних смут…
И пусть потомки принесут
Цветы к фигурам из металла,
Венки к надгробьям и камням.
А время, что грозило нам,
Для них чтоб строчкой в книге стало.
Дай, Бог, чтоб не было у них
Ни битв таких, ни слез таких.
1997
23
* * *
Горела красная звезда
На падающем вертолёте.
Коль попадёте вы туда,
Тогда лишь это всё поймёте.
Горела красная звезда,
И плавилась броня у танка.
И в речке мёрзлая слюда
Протаивала смертной тайной.
А звезды красные горят.
Глядим на них, разувши очи.
И чёрным красится заря,
И нету, нету нас помочь им.
10 апреля 2002
Снег
Я вернулся с чеченской войны,
Ни судьбы, ни жены, ни струны.
И пустые висят рукава –
Вот и все мои, братцы, права.
Во сне, во сне
Стучит пулемет.
И снег, и снег
Идёт, идёт.
Маме сорок, отцу сорок пять,
Но с порога смотрю – не узнать:
Две седые, как снег, головы –
Неужели, родимые, – вы?
Ты прости меня, слышишь, отец,
Я как дед наш, теперь не боец.
Ты прости, постаревшая мать,
Нечем вас мне при встрече обнять.
Я живой. Ну, а вспомнят ли тех,
Кто упал в окровавленный снег?
И живые-то мы наравне
С перебитыми в отчей стране.
Не уходит из сердца зима.
Я боюсь, не сойду ли с ума:
Снится снег, а под снегом – все мы,
Как холмы, как холмы, как холмы…
Во сне, во сне
Стучит пулемёт.
И снег, и снег
Идёт, идёт…
1995
24
Зачем?
Я родился в тридцать восьмом,
И военная память свежа.
И от памяти в сердце моем
Рана острая, как от ножа.
Сколько покалеченных
По родной стране
От войны отечественной
До войны в Чечне!
По вагонам рыдала гармонь,
И кричали калеки: «Подай!»
Той войны негасимый огонь
В мою душу вмурован впотай.
Был бросок по пескам на Кабул.
За Афганом – Тирасполь, Кавказ.
Кто ж, ребятки, в кирзу вас обул
И на кой же сюда кинул вас?
Ваши деды полвека тому
За Отчизну хватали свинец.
Ну а вы-то служили кому?
Кто вручил вам терновый венец?
И какою закончится век –
То ли малой, а то ли большой?
Сколько ж нас у России калек –
Коль не телом, так, верно, душой?!
Сколько покалеченных
По родной стране
От войны Отечественной
До войны в Чечне!
1995
Баллада
о солдатской матери
Словно птица, потерявшая птенца,
По объятому войной металась краю.
Исходила от конца и до конца.
Сбила ноги: «Где сыночек мой, кто знает?»
И не значился в убитых ее сын,
И не числился он в без вести пропавших.
Ковыли секли по ноженькам босым,
От ветров шатало, порохом пропахших.
Ни комбат ей не помог, ни военком.
Чёрной тенью от рассвета до заката
Шла она через посты, и в каждый дом
Мать стучалась: не встречал ли кто солдата?
25
Фотографию потёртую одну
Всем показывала:
- Вот он, мой сыночек!
Может, где у вас находится в плену,
Может, видел кто, да рассказать не хочет?
Где ж головушку ему пришлось сложить? –
Все звала, искала и не доискалась.
Не нашёлся сын. А мать устала жить,
У нее для жизни силы не осталось.
Вдруг вернула сына алчная война.
А навстречу ему траурные звуки:
- Это мама умерла твоя. Она
Не смогла с тобою вынести разлуки.
- Мама, мама! – взмыло выше тополей. –
Что ж меня ты не встречаешь у крылечка!
Не дождавшихся помянем матерей
И сынов, ушедших из дому навечно.
2000
Софринский спецназ
Труба зовёт. Настало время «Че».
Уходит юность к перевалам горным.
Уходит юность с автоматом на плече,
Бушлаты глухо застегнув под горлом.
Отец и мать, благословите нас,
Благословите нас, глаза комбата.
Уходит на заданье Софринский спецназ,
Крестом нас осените троекратно.
Впишите в «О здравии» каждого имя,
Поставьте свечу к образам.
Молитесь за нас, чтоб вернулись живыми
И невредимыми к отчим домам.
Из-под скалы в нас целятся стволы.
В ущелье ждет бандитская засада.
Всеобщей нам не рассыпайте похвалы,
Хулы напрасной возводить не надо.
Мы по тропе идем из глубины
Ущелья, где ручьи набухли кровью.
И нашей юной кровью там обагрены
Боевиков бетонные гнездовья.
Впишите в «О здравии» каждого имя,
Поставьте свечу к образам.
Молитесь за нас, чтоб вернулись живыми
И невредимыми к отчим домам.
А если вновь нас позовёт приказ,
Труба опять зажжёт похода искру,
Спокойны будьте, сможет Софринский спецназ
По всей России провести зачистку.
Труба зовёт. Настало время «Че».
Уходит юность к перевалам горным.
Уходит юность с автоматом на плече,
Бушлаты глухо застегнув под горлом.
26
Впишите в «О здравии» каждого имя,
Поставьте свечу к образам.
Молитесь за нас, чтоб вернулись живыми
И невредимыми к отчим домам.
2000
Плач русского
Мне тысячи лет. Я двести раз больной.
Мне стало страшно жить в стране родной.
И я прошу, налейте мне с утра
Всего, что запретили доктора.
Мне тысячи лет. Нелегок этот груз.
Привёл домой меня наш предок Рус.
Тупил мой меч и гунн, и печенег,
Набег хазар и половцев набег.
Мне тысячи лет. Ходил я на Царьград.
Меня любил Евпатий Коловрат.
Назвал меня Кутузов храбрецом.
Под Курском в танке обгорел лицом.
Мне тысячи лет. Пахал я целину.
У духов нахлебался я в плену.
А в девяносто третьем, не солгу,
В меня мой брат стрелял, как по врагу.
Мне тысячи лет, а я ещё не жил.
Но вот опять головушку сложил
Свою в Чечне, а дырку в животе
Мне сделал киллер, спутав в темноте.
Мне тысячи лет. Я двести раз больной.
Напрасно, доктор, возишься со мной.
Когда помру, то всякая мура
Тогда пройдёт, зачем мне доктора?
Мне тысячи лет. И тысячи лет стрельба.
Такая, видно, у меня судьба.
Ну, кто ещё мою взалкает кровь?!
Помилуй нас, Господняя Любовь!
1999
Строки мрака
Наши нищие хрупки жилища.
Грохнет взрыв гексогенной лавиной,
И без крова останется тысяча,
И без жизни – ее половина.
С чёрной мыслью уходишь из дома:
Вдруг вернёшься к дымящейся груде?
С чувством страха не выдержат долго
Жить простые нормальные люди.
27
Дом родной мой, Россия, не рухни!
Сердцу дай уцелеть от разрыва…
Обгорелым обоям на кухне
Не смотреться в провал сиротливо.
Дом дымит, обнажая изломы,
Труб кривые дрожат эвольвенты…
На стене убиенного дома
В чёрной раме – портрет президента.
20 апреля 2003
Птенцы
Стираются даты, стираются лица.
И в старом окопе истлели бойцы.
Над ними, на ветке в гнезде у синицы
Пищат молодые птенцы.
Вот так же пищали они над бойцами
В той страшной обвальной атаке, когда
Срубило осколком комочек с птенцами.
И смолк пулемёт навсегда.
Но каждой весной прилетают синицы
И строят на ветках синичьи дворцы.
А ночью за лесом сверкают зарницы –
Дрожат от испуга птенцы.
Накатит на поле безжалостный ветер,
Он горек от дыма, горяч и свинцов.
А где-то в окопах не спят наши дети,
Похожие так на птенцов.
2003
Президенты и дети
Играют в войну
Президенты и дети.
Сдвигают полки
Оловянных фигур.
Но плавится кровь
В огне на планете,
И что-то солдаты
Кричат на бегу.
Ведь только солдаты
В войну не играют.
Они умирают
В дыму и огне.
А дети победы
Себе привирают,
А президенты
Привирают вдвойне.
28
Последнее в жизни
Промолвлено слово,
Последнее солнце,
Последний закат…
А вырастут дети –
Разделятся снова
На президентов
И на солдат…
1972
* * *
Мы дети военной поры,
И не было детства у нас.
Швыряли и в наши дворы
Фашисты смертельный фугас.
Оплыл и травою зарос
Блиндаж там, где берег был крут.
В стволах постаревших берёз
Осколки как память живут.
Чтоб внуки не знали войны,
Мы память по жизни несём
Седые, встаём пацаны,
Склоняясь, перед вечным огнём...
Уже за солдатами в тьму
Уходят друзья-пацаны,
Добавив печаль к моему
Куплету на тему войны.
И стало нас меньше сейчас.
Ушли, не простившись, друзья.
Как будто взорвался фугас,
И песня погасла моя.
2007
* * *
Прощался отец, уходя на войну,
И сына к шинели прижал.
А сын прикоснулся щекою к сукну,
Но всё-таки слёзы сдержал.
Снимает с пилотки суровый солдат,
Кладёт на ладошку звезду.
– Ты жди, мы с победой вернёмся назад, -
Он крикнул уже на ходу.
Идут и идут на войну поезда.
Грохочет она вдалеке.
Зажата с отцовской пилотки звезда
В мальчишеской тонкой руке.
Отец всё махал. Сын держался, как мог.
Прощально кричал паровоз.
А слёз не упавших горячий комок
Сын в сердце по жизни пронёс.
29
Мы, дети войны, мы уже старики –
Схватила виски седина.
Но в сердце кричат паровозов гудки
Глухо рокочет война...
2007, 2009
Живи – держись!
(племяннице Ирине Федоренко )
Уходил на фронт брат Коля.
Провожала его мать.
Уж такая наша доля –
Воевать да воевать.
Только кончилась Гражданка,
Смена новая растёт –
Кто для пушки, кто для танка,
Кто годится в самолёт…
Две прислали тёте Маше
Похоронки – в доме вой.
Уж такая доля наша –
Подавать за упокой.
Но не требовалось свечку –
Плен и тиф. Едва живой
На мосту упал, и в речку
Тело выбросил конвой.
Был тот день и свят, и страшен:
Умер? Нет? Тогда плыви.
Уж такая доля наша –
Коли выжил, так живи.
– Не кричи, враги услышат! –
Тащит Колю из воды
Баба русская. Всевышний!
Ты воздай ей за труды!
Плыл в бреду, шептал-молился:
«Матерь крёстная, спаси!»
Плыл, тонул – не утопился,
Значит, нужен для Руси!
Стойкий духом оказался
Маши Нестеровой сын.
Он окреп. Своих дождался
И потопал на Берлин.
Значит, уж такая доля.
Мать, отец, родня вся – ах! –
В дом с войны вернулся Коля –
И живой, и в орденах!
30
Брат двоюродный мой Коля
Был и крёстным мне отцом.
Уж такая наша доля:
Коли жив – так молодцом!
Помню брата в сорок пятом:
В палисаднике у нас,
Лысый, чёрт (всё тиф проклятый!) –
И медали напоказ.
И женился брат мой Коля –
Дальше жизнь соображай.
Уж такая наша доля:
Хошь-не хошь – детей рожай!
И скажу я не картинно,
Не для красного словца:
Дочь солдатская Ирина –
Ты достойная отца!
Чтишь ты память ветерана,
Энергична и умна,
Начинаешь день свой рано,
Пашешь, пашешь дотемна.
На плечах на женских хрупких
Ты несёшь нелегкий груз.
Мужику не дашь уступки,
Избавляясь от обуз.
Твой родитель-победитель
И его Победы свет
Пусть семьи твоей обитель
Греет много-много лет!
Пусть твой дом качнуть не в силах
Жизни жёсткие ветра.
Чтобы силушка бурлила
У секьюрити Петра.
Чтобы дети, чтобы дети…
Ах, уже и внуки… Что ж…
В общем, чтоб у Иры с Петей
Дом был полной чашей всё ж!
Жизнь – не сахар, ну а соли
Подсыпать умеет жизнь.
Уж такая наша доля:
Хошь-не хошь – живи, держись!
8-9 ноября 2009
31
Гнев
Простите, любители лирики,
Отложим бровям и губам панегирики.
На лирику сердце немо,
Когда кровь закипает от гнева.
Не до ручьёв и цветов,
Не до птичьего спева,
Когда сердце задыхается от боли и гнева...
Это было шёпотом и стоном любви,
Это было смехом беспечным детским,
Это было музыкой, нежной и дерзкой,
Это было надеждой, что усилия твои
Земля окупит шелестящей нивой...
Это было желанием
Утром проснуться счастливым.
Это было силой мужской налитой,
Это было материнским зовом,
Ожиданием минуты жизни святой,
Это было
Зарождающимся в сердце словом,
Глазами любимой, трепетом плоти... –
Это было ЖИЗНЬЮ, ВСЕМ.
На высокой ноте
Залпом с грузинских гор
Плоть превращается в пепел,
Дом – в каменный сор.
Штатов швили-лакей
Взял под козырёк: «О;кей!»
Осетинскою кровью вытекла
Подлая его политика.
Льётся чёрное горе...
Доля войны, как ни возьми, -
Горькая доля, вечная доля,
Непреодолимая покамест людьми.
В каких извилинах, в каком мозгу
Рождается это – понять не могу.
Неужели и над убийц колыбелями
Пели матери песни, неужели?!
Неужели вспыхнет огонь всеобщий?
Неужели не встанем и не возропщем?!
Люди! Не тратьте
По мелочам свой гнев!
Встаньте, люди, к мелочам охладев,
Всю силу и страсть своего гнева
Отдайте во имя чистого неба!
Пусть всех воедино свяжет одно:
НЕТ!
NONE!
NEIN!
NO!
Август 2008
32
Врагам России
Клянут Россию многие…
За что? А что богатая.
Еще за что? Огромная:
«Землёю поделись!» -
Кричали ей убогие
И жадности не прятали,
Как волки, на скоромное,
Урвать кусок рвались.
Ну что сказать, волчары, вам,
Чтоб дуракам не вторили?
Вы оглянитесь в прошлое,
Шагайте по векам,
Закрыв своё кричалово,
Пройдитесь по истории,
Со взглядом огорошенным
Валите по домам.
И нужно вам чего ещё?
Все ваши возражения
И все соображения
Перечеркнёт одно:
МАМАЕВО ПОБОИЩЕ,
ПОЛОТАВСКОЕ СРАЖЕНИЕ
И КУРСКОЕ СРАЖЕНИЕ,
К тому ж – БОРОДИНО!
Август-2009
Солдатам Сокольников
В Сокольниках играли дети
Не в дочки-матери – в войну.
Она пылала на планете;
Такую же на белом свете
Не помнят люди ни одну.
– Сдавайся, фриц! – кричал мальчишка,
Наставив палочку свою.
Из десяти мальцов охрипших
У девяти легли в бою
В атаках , в схватках рукопашных
Отцы, от бомб, торпед и мин…
Обсохший от слезы вчерашней,
Играл в войну сиротка-сын…
Преображались с пацанами
Мы в понарошечных солдат,
А там за нас... А там, за нами
Войны неистовствовал ад.
А мы из палочек стреляли:
– Убит! – Кричали. – Тыр-тыр-тыр!
И в играх этих забывали
Смертельных похоронок горький пир.
33
Ушло на фронт сквозь Майский просек
Бойцов великое число.
И скольким же на косы в проседь
Их вдовам снегу нанесло?!
Тех вдов уж нет, и дети стары,
И внуков метит седина.
Но в песне под струной гитары
Рокочет в памяти война:
Сирены вой и рык бомбёжки,
Крест на серебряном крыле,
Трехзначный номер на ладошке
И похоронка на столе...
Давно гремел салют Победы.
И каждый год гремит эфир.
Спасибо, прадеды и деды
За нерастрелянный наш мир!
Вот в тишине примолкших просек
Проходит ветеран седой,
И майский ветерок доносит
Мальчиший голос молодой:
– Сдавайся, фриц! Готов, сдавайся! –
В войну играют пацаны.
А с танцплощадки звуки вальса
Тревожат памятью войны...
Сокольники, 10-11 декабря 2009
Ветеранам
от внуков и правнуков
Ещй гремят салюты мая,
Парад Победы недалёк.
Мы вслед им песню посылаем –
Пускай летит, как голубок.
Победа! Победа! Победа! –
Во веки не смолкнет эфир!
Спасидо вам, прадеды, деды,
За наш нерастрелянный мир!
Глядят с плакатов и с экранов
Солдаты страшной той войны.
Узнать в них трудно ветеранов,
Но мы запомнить всех должны!
А тех, кто пал, помянем свято,
Пройдем в строю плечом к плечу.
За душу каждого солдата
Зажжем пред Господом свечу.
Победа! Победа! Победа! –
Вовеки не смолкнет эфир.
Спасибо вам, прадеды, деды,
За наш нерастрелянный мир!
2007
34
ПОЭМЫ
ЮНОСТИ ТРОПА
(А.Д. Сидорову, ветерану)
1.
Он шел по тропе партизанской сырой,
И били в лицо индевелые ветви…
Так пишут поэты, не зная порой,
Была ли тропа эта, нет ли.
Ни троп, ни дорог. Сквозь чащобу и топь
Шагал он по ориентирам,
Которых на карте не ставил никто
Обученным командирам.
Был в край партизанский заброшен десант.
И с этим десантным отрядом
Он шёл по дремучим смоленским лесам
Назло патрулям и засадам.
Солдат тренирован к тяжелым делам.
Десант подготовлен на совесть
К большому походу по вражьим тылам,
А он их повел, не готовясь.
Сказал комиссар: «Будет вам проводник»,
Уверенностью обнадежил.
Взглянул командир – растерялся на миг:
- А что, не нашлось «помоложе»?
Увидеть надеялся бородача,
Геройского, знать, мужичину.
А тут, доставая едва до плеча, –
Мальчишка без званья и чину.
- А может быть, лучше по карте я сам?
Для парня ли эта работа?
Но так посмотрел на него комиссар,
Что спорить отпала охота.
И чей-то в строю оборвался смешок.
И грузом оттянуты плечи.
Сказал комиссар:
- Ну, ни пуха Сашок,
А, в общем, до скорой, брат, встречи…
2.
«Нет страшнее горя,
Чем война.
Нет сильнее боли,
Чем война,
Тяжелей работы,
Чем война,
Тягостней заботы,
Чем война.
Выше нет злодейства,
Чем война.
Горше нету детства,
Чем война…
Будь же трижды проклята
Она!» –
35
Так, вздохнув,
Подумал командир
И сказал:
– Давай, Сашок, веди.
И отряд ушёл.
А комиссар
Думал: «Было б лучше,
Если б сам…»
3.
За тысячи лет
Миллионами молний
Нехоженый лес
Искорёжен, изломан.
Врагу на пути –
Живая преграда.
Но нынче пройти
Нам скорей его надо.
Намечен удар
По объектам фашиста,
И надо туда
Незаметно и быстро.
Земля, помоги,
Дай безлунные ночи!
Шагают они,
И никак не помочь им.
На смелость свою
Да удачу надейся.
В смертельном бою
Отомсти за злодейства,
За горе и боль,
И за Родину нашу!
Идут они в бой,
С ними Сидоров Саша.
4.
Через гарь, лощины,
Топи, бурелом
Взрослые мужчины
Шли за пареньком.
Зазвучала резко
Рубленая речь.
Возле перелеска
Им пришлось залечь.
Можно бы… Однако
Есть другой приказ.
Впереди атака
Главная у нас.
И в болотной жиже
Бороду мочи,
Пригибайся ниже
И молчи, молчи…
Обошлось без боя.
И опять вперёд.
Молча за собою
Он отряд ведёт.
36
Старая одёжка,
Стоптанный сапог…
Погоди, немножко
Отдохнём, сынок!
Но в ответ – суровый
Немальчиший взгляд.
И шагает снова
По лесу отряд…
5.
Он шел по тропе партизанской сырой,
И били в лицо индевелые ветви…
Так я написал, и не знаю, герой
Простит мне фантазию, нет ли…
О том, как он вывел на точку отряд,
Написано было в газете.
На кителе старом награды горят –
Они убедительнее говорят,
Чем строчки нескладные эти.
Давно уже в возраст он тот перешёл,
Где отчества требует имя.
Но только по-прежнему кличут «Сашок!»
В день встречи друзья боевые.
А в праздник победы, надев ордена,
Моложе солдаты и краше.
Блестит серебром на висках седина,
А взгляд партизанский у Саши.
Я верю не паспорту, верю глазам,
Хотя и устали немного
Они оттого, что всю жизнь партизан
Шел первым по трудным дорогам.
6.
Когда прикажет время и тебе
Годам прошедшим подводить итоги,
Открой им счёт на той лесной тропе,
С которой начались твои дороги.
И память приведёт издалека
Сюда, в сегодня и поставит рядом
Пропахнувшего дымом паренька
С вернувшимся с задания отрядом.
Их станешь обнимать, а паренёк
В сторонке сядет, автомат отложит…
Но приглядись: тебе и невдомёк,
Что это ты, на тридцать шесть моложе.
Лови момент – фантазией своей
Поэт такой предоставляет случай.
Присядь к нему, и там, в кругу друзей
Рассказ о том, как шли они, послушай.
37
И в памяти былое освежи.
А после строже, чем перед начальством,
Ты карту лет минувших разложи,
За все дороги жизни отчитайся…
7.
Веди меня, юность, веди
Сквозь память военных годин.
Верни, на мгновенье, верни
Костров партизанских огни.
Судьбы партизанской сестра,
Гармошка, запой у костра.
Задумчиво, плавно запой.
Душа не рассталась с тобой.
Знакомою песней скорей
Ты старые раны согрей.
И снова наполнят леса
Друзей боевых голоса.
С далёкой военной поры
Еще не погасли костры.
Они в моем сердце горят
За всех недошедших ребят.
Веди меня, юность, веди
Сквозь память военных годин.
Далёкую песню твою
Я снова сегодня пою.
Упала дождинка в ладонь.
Допела и смолкла гармонь.
Но верность святому огню,
Клянусь, до конца сохраню!
1976
КАМЕНЬ И ОСКОЛОК
На запасных путях – банкет,
Обед прощальный, то бишь.
В домах у вдов такого нет –
Колдуй, не приготовишь.
Ножи над белым кочаном,
Как бабочки, порхают.
Мальчишка с русым хохолком
За Гансом наблюдает.
Журчит, мурлыкает в ладонь
Гармоника губная.
А Гансу кухонный огонь
Камин напоминает:
Как в фатерланде он давно
Поленья жёг в камине,
И пил он рейнское вино
И водку пил на тмине…
38
Потом повесил автомат
На жилистую шею.
Потом притопал в Сталинград
И вмёрз с дерьмом в траншею.
Потом он брел через Москву,
Глаза в брусчатку пряча…
Потом грызя свою тоску,
Задумываться начал…
И вот пришел тот самый час,
Еще чуть-чуть осталось,
Когда колеса застучат:
«Нах хауз, Ганс, нах хауз…»
И Ганс, за много лет впервой,
Почуя вкус надежды,
Трясёт в такт песни головой,
К борщу капусту режет.
Стоят вдоль насыпи столы,
Гудит веселья хаос.
Кипят походные котлы:
«Нах хауз, Ганс, нах хауз!..»
И сердцу хочется добра.
И, увидав мальчишку,
Ганс извлекает из ведра
Большую кочерыжку.
Встряхнув в ладони сладкий груз
И дёрнув чёлкой рыжей,
Он крикнул: «Битте! Кушаль, рус!»
И бросил кочерыжку…
Ванюшка вырос без отца.
Январь сорок второго.
Роддом.
- Веселого мальца
Бог дал тебе, Петрова! –
Сказала няня, принеся
Басистого младенца.–
Не плачь. Ведь жизнь еще не вся.
- Куда ж мне с ними деться?!
Ведь он седьмой. А мой-то, мой
Ушел сам, добровольно…
- Ты, мил-подруга, тут не вой
И так кричат довольно.
Всех бабьих слёз не оботрёшь.
А парня как же назовёшь?
Малец-то без изъяна.
- Пусть в честь отца – Иваном…
Он вырос в бедности войны
И голода знал страхи.
С братьёв донашивал штаны,
Донашивал рубахи…
Случалось, и не раз, хлебать
Такую затируху,
Что нынче даже вслух назвать –
Не то, чтоб съесть, – нет духу.
39
Едва сумел сойти с крыльца
Ступенькою крутою,
А знал уже, что без отца
Растёт он сиротою.
Иван однажды мать спросил:
– А пака где наш, мама?
– Погиб…
– Неправда!
– Правда, сын.
Не верил. Ждал упрямо.
Встречать ходил все поезда.
Мёрз, стоя у откоса.
Стучало сердце: «Да, да, да…»
«Нет, нет» – в ответ колёса…
А если окликал «Сынок!»
Его солдат проезжий,
К нему кидался со всех ног
С отчаянной надеждой.
И снова мчались поезда,
И снова у откоса
Стучало сердце: «Да-да-да»
И «Нет-нет-нет» – колеса…
И получил на свой вопрос
Иван ответ суровый.
Друг батькин фронтовой привёз
Известие Петровым.
Все рассказал он про отца,
Табак на кухне тратя,
Как был до самого конца
С Петровым в медсанбате,
Как тот стонал:
–Не выжить мне!.. –
И прошептал, слабея:
- С-под сердца вот,
Свези семье,
Даю наказ тебе я…
И вынул из тряпицы гость
Кривой кусок металл,
Вложил его Ванюшке в горсть,
И горсть горячей стала…
Он рос. И мысль росла одна.
И в ней он укреплялся:
Все беды принесла война,
Фашисты, фрицы-гансы…
А гансы возводили цех,
Ходили без конвоя,
И долетал их резкий смех
До нашего героя.
И с перетянутой струной
Растущей в тайне мести
Бывал он, как глухонемой,
И цепенел на месте.
40
На первый ряд садился он
В кинотеатре душном,
Сжимая в кулачке патрон –
Любимую игрушку.
И если погибал герой
Военного сюжета,
Рождался у Ивана свой
Сюжет в ответ на это.
И в нем, конечно, был он сам
Отчаянным героем,
И пулемет его «чесал»
Фашистов строй за строем…
А после пленных видел строй,
Совсем не страшных гансов,
Сжимал патрон в кармане свой
И сам в комок сжимался.
Шагал в колонне пленных Ганс,
Худющий – глянуть тошно.
И мать Ивана как-то раз
Дала ему картошки.
И бабы с русской простотой,
Презрев войны разлуки,
Совали что-то им порой
В протянутые руки.
И в детской раненой душе
Мешалось все, болело.
Не знал он, как свершит уже
Обдуманное дело.
И сон, один и тот же сон
Преследовал Ивана:
Ганс, до зубов вооружен,
Палит в него с экрана.
И защищаясь от свинца
Единственным патроном,
Он звал, безгласно звал отца,
Будил полдома стоном.
И наступил тот самый час.
Гудит веселья хаос.
Колёса скоро застучат:
«Нах хауз, Ганс, нах хаус!»
И вот в приливе добрых чувств
Увидел он мальчишку
И крикнул:
– Битте! Кушаль, рус! –
И бросил кочерыжку.
Упал у грязных ног босых
Презент гранёный Ганса.
Иван нагнулся.
Мир затих,
Когда он поднимался.
И Ганса детский взгляд ожёг.
Он растерялся, замер.
Мелькнуло что-то,
И в висок
Его ударил камень.
41
Иван не бросился в бега:
Поддал капустный откуп
Босой ногой и зашагал
Отцовскою походкой.
А Ганс прижал ладонь к виску.
И боль стучала тонко.
И вдруг он ощутил тоску,
Припомнив взгляд ребёнка.
И вдруг он ощутил вину,
Пришедшую мгновенно,
И стыд, молчавший всю войну,
И совесть, что нетленна,
Пока не умер человек
В тебе, каким бы страхам
Режим какой бы ни подверг
Тебя за хлеб и сахар…
Тянул на запад паровоз,
Тревожа ночь гудками.
Домой, на Рейн он Ганса вёз,
А Ганс домой вёз камень.
Тот самый камень, что с виска
Содрал до крови кожу,
Тот самый камень, что слегка
Царапнул душу тоже.
Впервые крепко спал Иван,
Дом стоном не тревожа.
И без войны киноэкран
Впервые снился тоже…
Живёт в одном из городов
Семейством дружным очень
Иван Иванович Петров,
Потомственный рабочий.
Сам пятый – не мала семья
По нынешним-то меркам.
И в том семействе есть своя
Для памяти поверка.
Когда весна приблизит ход
К победному салюту,
Когда вдова слезу прольёт
В молчания минуту,
Выносят внуки на балкон
Портрет Ивана-деда,
Чтоб видел он, чтоб слышал он,
Как вновь трубит Победа!
И в День Победы каждый год
Из недр сервантных полок,
Всегда волнуясь, достает
Иван стальной осколок.
И вновь горит его ладонь.
Несёт, как эстафету,
Сын вечной памяти огонь
К отцовскому портрету.
42
И рюмку, полную вина,
Перед портретом ставит.
Все это Память. И она
Душой Ивана правит.
Мы все поранены войной.
Боль-память здесь, у сердца.
Нас излечить от боли той
Нет у науки средства.
Война – трагедия для нас.
Но предстоит извлечь нам
Ее из памяти не раз,
А память наша вечна!
Она не камень, а родник,
Как взгляд дитя прозрачный.
И кто к нему хоть раз приник,
Тот человек не зряшный.
Она не камень, а набат,
Извечная тревога,
С которой женщины глядят
Солдатам вслед с порога.
Она не камень, а звезда,
Что с сердцем по соседству,
Она горит во мне всегда,
Мое второе сердце.
Она не камень, а броня,
И мужества кристаллы
В ней пламя вечного огня
С людской слезой спаяло…
Стоит на Рейне крепкий дом.
Его построил Йоган.
Семья живет, конечно, в нём
В немецком нраве строгом.
Средь хрусталя хранят в дому
Простой булыжный камень.
Не позволяют никому
Тот камень брать руками.
И только старый Ганс порой
К виску его приложит
И слышит бомб протяжный вой,
И дрожь бежит по коже.
И видит детские глаза,
Прислушиваясь к звукам.
Он этот камень приказал
И детям чтить, и внукам.
1982; 1984
Сестрам Зое и Лиде,
братьям Жене и Саше
Я С ПРОЛЕТАРСКОЙ УЛИЦЫ
Я вырос не в лугах, не у озёр
И не под взглядом льдистых горных шапок,
Не на печёных солнцем камнях, где пасёт
Ленивая волна табун рыбешек шалых.
43
Я не вдыхал целительную синь
Приморских или прочих кислородов…
Я пригорода трудового сын,
Я с Пролетарской улицы булыжной родом.
С откосом рядом шла вдоль полотна,
Блестя спиной рабочею булыжной.
Чуть свет вставала и звала она,
И до Москвы ее бывало слышно.
Гудел над нею властно химзавод,
И люди шли, дымились папиросы,
А на «железке» – дел невпроворот –
Пыхтели работяги-паровозы…
Здесь я родился, сделал первый шаг
И лоб пометил каменной печатью.
Пол-улицы сбежалось – как-никак,
Не хуже паровоза мог кричать я.
Вот наш пейзаж: забор, откос, кювет,
Сады сиренью вспенены махровой…
И места для меня роднее нет,
Чем улица из старого Перова.
Как улица моя судьба – точь-в-точь,
Пути мои дороги с нею схожи…
Вы бомбы, помните, рвались за ночью ночь
И землю всю охватывало дрожью?
Удар войны жизнь натрое рассёк:
На «до войны», саму войну и «после»…
Сырой на щёку сыпался песок
В убежище в далёкую ту осень.
Как мало память помнит о «самой»,
А «до» – от старших, по кино и книгам.
Но «после» – это навсегда со мной,
Ни подкупам не поддается, ни интригам…
Прошлась война по нашим светлым дням,
Сожгла заборы, и в кустах сирени
Зенитки встали, вверх стволы подняв,
И трепетали листья от сирены.
Да что заборы – жизни жгла она,
И землю жгла, и в души била больно.
Будь проклят тот, кому нужна война,
И тот, кто снова затевает войны!
Что было до? Я память тороплю
И обращаюсь к старому альбому.
Подолгу изучать его люблю,
Но заглянуть доверю не любому.
Вот у террасы вся семья. Увы,
Меня пока еще на свете нету.
Я только слышусь в шорохе травы,
И мама, может, думает об этом.
А я и братья – это всё потом,
Отце и маме прибавленье и не снится.
Я – за два дня до Рождества в 38-м,
А в стынь январскую на Рождество в 42-м
Роддом моршанский криком Женьки огласится.
44
А Сашка – после, ближе к январю,
На свет явился к нам в 50-м…
Да что я вам об этом говорь?
Ведь начал я про «до». Ну, что ж, иду обратно.
Щелчок, и у террасного крыльца
Миг жизни той отснят, один из тысяч:
Вот мама, Лида около отца,
Вот Зоя вилкой в сковородку тычет…
Пускай теперь та карточка желта –
Фотограф был неопытен в работе –
И может, кто-то скажет, «Ерунда!»,
Но мне она ценней иных полотен.
Мне карточка – как в прошлое билет.
В него не грех порою возвращаться,
Чтоб в мирный день далёкий постучаться
И в ночь июньскую навек с ним распрощаться,
Пройти войну и после повстречаться
Вновь с мирным днём, сказав всем войнам: «Нет!»
У каждого есть памяти резерв.
Пусть там пылится мелкое. Но надо,
Чтоб иногда взрывалась канонадой
Та клеточка, той грозной темы нерв.
И высветит сознание твоё
Далёких дней багровые наброски,
Обвалы стен, горелое жнивьё
И хат спалённых пепельные горстки.
Нам в прошлое заглядывать не грех
(в нем – многое, и, в том числе, святое)
и обрывать на миг беспечный смех,
у вечного огня в молчанье стоя…
Но о войне.
От горя и тревог
На нашей улице булыжник темен.
И каждый дом не избежал, не смог
В ту пору обойтись без слёз, без помин.
Я знаю, годы, годы пролетят,
Но будут нам всю жизнь бомбежки сниться,
И крики паровозов на путях,
Пожаров и прожекторов зарницы…
Среди кюветов, сточных вод, колёс,
Гудков протяжных маневровой «Щуки»,
Травинкой бледной, колыхаясь, рос,
Свистя простудой, плача с золотухи.
А все война.
Ползла к Москве в огне,
На рельсы, на завод швыряла бомбы.
Но все ж судьба жизнь подарила мне
(Так говорили, сам я мало помню):
Ударил враг в полградуса правей –
В серебряные баки нефтебазы.
Горела нефть, катаясь по траве,
И пять домов могилой стали сразу.
45
Остались жить по щедрости врага:
Спасла всех нас тогда его сверхточность.
Полградуса и радуйся пока,
А мать молись: что завтра будет ночью?
Так день за днём шагал, за ночью ночь,
И груз войны давил, давил на плечи,
Пока не удалось нам растолочь
Гнездо врага, гнездо нечеловечье.
А сколько заплатили мы за то,
Не сосчитает никогда, никто.
Как отзовется нам, еще не знаем,
Ликующая боль? Победным маем?
Сочиться кровью будет вечный след
Той славы нашей с горечью побед.
«Мы за ценой не постоим!» - потом споем.
Да, так поём, но всё ли мы осознаём?
Добит злодей! Закончилась война!
У новой жизни с прежней нету сходства.
Написана уж повесть не одна,
И фильмы сняты про войну, сиротство.
А время шло. И паровоз кричал
О чем-то радостном, о том, что выжил.
Но память приходила по ночам,
Ждала шагов по мостовой булыжной.
А поутру рассветная роса
Настывший камень улицы омочит.
И день заботой высушит глаза,
Уйдет печаль до следующей ночи…
Среди кюветов, сточных вод, колёс,
Гудков протяжных маневровой «Щуки»
Я закалялся все-таки и рос
И кой-какие постигал «науки».
Для лирики пейзажной тут не та,
Конечно, обстановка – дым и свалка.
Но пацанам здесь в хваткости закалка:
Утильсырья на свалке до черта.
Мы не кляли тогда свою судьбу
И у палатки с деловою рожей
Еврею старому свинцовую трубу,
Набив песком, всучали подороже…
Сюжет ночной. Тебя колотит дрожь.
И храбрый ты и, как сурок, трусливый:
Решился на отчаянный «грабеж» –
Ползешь к дядь Яше за незрелой сливой…
А вот у школы маешься с тоски.
День длинный-длинный и конца не видно.
Два дня всей школой ждали пирожки,
Нам обещали вкусные, с «павидлой»…
46
За пятьдесят копеек пирожок.
Я сдал два ре на жареных четыре.
Холодный, клёклый и бесформенный комок...
За два укуса каждый слопать смог,
И каждый был как самый вкусный в мире...
Морозом грязь сковало. Как паркет
Была б она, да жаль, полно колдобин.
В одной руке – «подушечек» пакет,
В другой – буханка. Запах бесподобен.
Ну, как же, школьный выдали паёк:
Хворал – скопилась норма за неделю.
От радости сердечко ёк да ёк –
Вот дома похвалюсь, на всех разделим!
А где ж портфель? А нет его. На мне
В противогазной сумке било сзади
По худенькой мальчишеской спине
Миое добро – учебники, тетради.
Куснуть разочек был велик соблазн,
Заесть конфетой – о, вершина вкуса!
Ну что ж случиться за один-то раз?
Убудет ли от одного укуса?
Шел да мечтал. А как заметил – жуть!
В руке осталась тонкая горбушка…
(Как многое нам хочется вернуть
И повторить, но чтоб без малодушья).
И без конца играли мы в войну,
Из медных трубок гнули самопалы
И, походить желая на шпану,
Блатным старались щегольнуть вокалом.
И на мансарде в праздник портвешок
Семь папцанов без страха и упрёка
Распили весело, не зная, что грешок
Тот сладкий многих заведёт далёко.
И воровали. Было, что скрывать.
За счет войны судья не делал скидки.
И не одна у нас рыдала мать:
И муж погиб, и сына нет – в отсидке.
И всё-таки была она сильна,
Та улица, простая работяга.
Я в доказательство одно скажу хотя бы:
Моей судьбой продолжилась она.
И в день сегодняшний, в судеб лихой черёд
Нет-нет, да оглянись с пригорка,
Не забывай, как вытянул войну народ
На жмыхе, на очистках да на корках…
Качнулся шар земной в двадцатый век,
Сместились вдруг планеты и созвездья.
Вернула нам война двух-трёх калек.
Как восстанавливалось равновесье?
Не вздыбилась булыжная волна.
Шла Пролетарская, беду свою сжимая.
Как будто тризну правила она,
Садами побелев в победном мае.
47
А на железке гукали гудки,
Кричали работяги-паровозы.
Шла смена на завод – мои годки
Шли, разжигая по-отцовски папиросы…
Мы выросли. Мы вынесли войну!
Прошли послевоенные мытарства.
И детство, незабвенную страну
На улице булыжной Пролетарской
Я в памяти ревниво берегу,
Ироний и насмешек не прощаю.
На том оно осталось берегу,
Но я не расстаюсь с его вещами.
Давно я не живу в его стране,
Но память не скупа, мне память светит.
Рабочее начало есть во мне,
Хотя «из служащих» пишу всю жизнь в анкете.
Спасибо, улица, за то, что ты была
Наставницей для нас и педагогом,
Взрастила, научила, подняла,
Благословила каждого в дорогу.
И многих вразумила навсегда,
Дав крепкою рукою твердой встряску.
Я шлю тебе поклон через года:
Спасибо за рабочую закваску!
Когда-нибудь на шарике земли
Мы будем жить, добро даря друг другу,
Так жить, чтоб если встать они смогли,
Погибшие в войне, то нам пожали б руку.
Но нет еще покоя для людей,
Микроб войны все над планетой кружит,
Находит почву для своих идей –
И снова пепел, кровь, и боль, и ужас…
И матери, баюкая детей,
Глядят с тревогой на телеэкраны,
Где каждый день из кадров новостей
Нам свежие показывают раны.
Я вспоминаю улицу свою.
Я думаю о будущем, о внуках.
И в строй борцов стихом своим встаю,
Чтоб внуки мне пожать хотели руку…
Когда ты слышишь чей-то злобный бас,
Когда ты видишь беззащитных тщетность,
Припомни всех равняющий фугас,
Тротила расточительную щедрость.
И если бьют в полградуса правей,
Стволы словес бесчестных целят в друга,
На трассу пуль бросай себя скорей,
Высчитывая отраженья угол.
И слава будет нам одна и честь.
Ты цели этой жизнь отдай и дар свой.
И, может быть, потомки скажут:
– Есть,
Есть доля с улицы булыжной
Пролетарской!
1972
48
БАЛЛАДА
О КАПРАЛЕ БОНАПАРТЕ
(авторская версия)
Жил-был во Франции капрал.
Он много, дерзко воевал,
Стал генералом, славился в народе.
Не ведал поражений он,
Тот Бонапарт Наполеон,
Звал к Равенству и к Братству, и к Свободе...
Но вот же: бравый генерал
Всю власть в стране к руками прибрал,
Сдавались ей соседки-трясогузки.
И в императоры был он
Торжественно произведен,
И ликовал, не чуя бед, народ французский.
О чём мечтал Наполеон?
Всех европейцев мыслил он
Свести в народ единый, став кумиром.
При нём уже не пошалишь!
Ну и, конечно, чтоб Париж
Для всех народов стал столицей мира.
Почти всё вышло у него,
Но не хватало одного:
Ещё бы присоединить Россию.
Россию не уговоришь:
Зачем какой-то нам Париж?
У нас Москва, у нас свои святые.
Но Бонапарта ела страсть:
Мечтал он взять большую власть,
Чтоб под рукой была Европа до Урала.
Беда, коль жаден человек.
Не утолиться он за век,
И сколько ты ни дай, ему всё мало!
Будь в центре Франция - и все
Приткнуться к ней – во всей красе! –
Не нужно нам философов утопий!
И я Россию раздавлю,
Примкнуть, как все, ей к нам велю
И буду властвовать один во всей Европе!
И он воскликнул: «Се ля ви!»
Собрал в кулак войска свои –
Полмиллиона вдалеке от дома.
И крикнул: «Франция, вперёд!
Нас на Москве Победа ждёт!
Оглохнет мир от пушечного грома!»
49
Хоть Родина и дорога,
Мы уходили от врага,
А он искал масштабное решенье.
А мы виляли и вели
С ним арьергардные бои,
Оттягивали главное сраженье.
Барклай де Толли вёл войска
И к ним врага не подпускал.
Багратион вёл армию вторую.
Соединились, наконец!
Смоленск – слияния венец.
Решил француз: «Смоленск я атакую!»
В бой кинул корпус маршал Ней.
Но русский штык был посильней,
Атаку мы его отбили дважды.
И кавалерию Мюрат
К атакам был добавить рад –
Стоял Смоленск! Как богатырь отважный!
Стоял народ за дом родной,
Стоял он каменной стеной,
Не одолеть его французским пушкам.
Тогда велел Наполеон
Казнить Смоленск и триста он
Навел на город пушек равнодушно.
Сгорел Смоленск почти дотла.
А наша армия ушла
Под дым пожаров, грохот пушек вражьих.
Взять Бонапарт Смоленск не смог,
А мы ушли на сто дорог
Лесной дорогою, тропой овражьей...
Обида Бонапарта есть:
Вошёл в оставленный Смоленск,
А не ворвался в русский город с боем.
Войти вошёл, но пленных – нет,
Трофеев – нет... Авторитет
Теряет свой перед самим собою.
Привык он покорять других,
А тут поддал ему под дых
Смоленск непокорённостью своею.
«Но надо русских мне догнать!
Великое сраженье дать
И тем добыть Победу я сумею!»
Вход во Смоленск все ж был успех.
Победа на устах у всех
Французов как бы вроде ликовала.
Но подсчитали вес потерь
И прослезились – верь-не верь:
Сто тысяч и еще полста – не мало!
50
Войсками русскими тогда
Наш царь командовал. Беда,
Коль нет в царе военного таланта.
Наука эта – не пустяк,
А он в ней плавал кое-как,
Как в проруби отрезок аксельбанта.
Смоленск был сдан. И началась
Такая паника у нас!
- Как нам остановить француза силу?!
- Куда податься?
- Как нам быть?
- Как Бонапарту нам разбить?
- Спаси, Господь, и сохрани Россию!
Подняли все министры вой,
К царю являются гурьбой:
- Царь-батюшка, спасти нас от французов
Кто сможет нынче на Руси?
Ты хоть у кучера спроси –
Ответит: генерал наш князь Кутузов!
И потекла благая весть:
У нас теперь Кутузов есть! -
По всем дорогам, городам и весям. –
Ну, что ж, француз, теперь держись!
Теперь не разобьёшь ни в жисть
Ты русских нас, а мы тебе навесим!
Суворова он ученик!
Да мы их расчекрыжим вмиг,
Нашлась бы только посподручней точка.
Под Вязьмой? Нет. Дорогобуж?
Не очень складно и, к тому ж,
Для сбора сил еще нужна отсрочка.
Ну, братцы, хватит нам бежать.
Вон, впереди, уже Можайск.
За ним – Москва родная, древняя столица.
И встали у Бородина.
Команда «Биться здесь!» дана!
Вот так-то лучше. Значит, будем биться!
Сапёры под Шевардином
Редут построили. О нём
Слагать стихи завещано поэтам.
И свой Шевардинский редут
Солдаты к славе приведут,
А офицеров – к новым эполетам.
И пушкарям был дан приказ:
«Не отступать, пока у вас
Верхом не сядет враг-француз на пушки!»
И был жестокий бой. И враг
Не смог за множество атак
Здесь наскрести к Победе ни полушки.
51
Вот левый фланг Бородина.
Здесь наблюдалась слабина.
Багратион тогда построил флеши.
Пытался враг за флешью флешь
Прорвать! Разбить! Да только где ж!
Здесь русский штык в бою себя потешил!
Поэму петь я дальше б мог,
Да уступить приходит срок
(Мне с классиком тягаться страшновато) –
Пусть лучше Лермонтов для вас
Про эту битву свой рассказ
В стихах сейчас поведает, ребята.
Здесь автор отсылает читателя к
стихотворению М. Ю. Лермонтова
«Бородино». На встречах же
в библиотеках читает его после слов:
А я, друзья, сочту за честь
Его «Бородино» прочесть.
Теперь я напишу финал.
Увы, француз не ликовал.
Ни плоенных нет, опять же нет трофеев.
Не дал Кутузов им трофей.
Он был фельдмаршал-корифей
Из всех тогда известных корифеев.
Французов силы – на нуле.
Зря в русской полегли земле.
За что сражались? Что же поимели?
Все зря? А русские полки,
Примкнув горячие штыки,
Ушли Москвой к своей победной цели.
И на Поклонной на горе
Уже в холодном сентябре
Ждал Бонапарт ключи от стен кремлёвских.
Он долго ждал – ну хоть кричи –
Ему не вынесли ключи.
Знай, Бонапарт, народ наш не таковский.
Вошли. Нагадили в церквях,
Летал вокруг пожаров прах....
Что делать дальше – Бонапарт не ведал
Царь русский мира не просил,
Сражаться дальше – нету сил.
Париж далёко. Где же ты, Победа?!
А под Тарутином пока
Кутузов собирал войска,
Чтоб гнать врага долой без остановки.
А партизаны по лесам
Французов били там и сям,
«Мусьям» устраивали мышеловки.
52
Да партизанская война
Их истребить могла одна!
Её француз узнал не понаслышке.
Стратегия борьбы одна:
Врагу чтоб не было ни дна,
Ни дна захватчику, а также ни покрышки!
Был вынужден плестись назад
Домой без боя Бонапарт.
А сзади замерзающих французов
Окрепшим войском подпирал
Битв прошлых славный генерал,
А нынче князь фельдмаршал-свет Кутузов.
И бросив армию одну,
Умчался за Березину,
Плен избежав, тот горе-император.
А к сроку русские полки
Вошли в Париж бодры, легки,
И с ними царь наш Александр как триумфатор.
Пришло возмездие: лишён
Короны был Наполеон,
Приговорен на остров к заточенью.
И лишь теперь ЕВРОСОЮЗ,
Как и мечтал капрал-француз,
Привёл Европу всё ж к объединенью.
И только Русская земля
Стоит под звёздами Кремля!
Лето 2009
Содержание
Вместо вступления 1
Видение 9 мая в Сокольниках 1
Обелиск на ладони 2
(Стихи и песни)
Посвящение 2
Опять приснилась 3
Не отдавайте память 3
Неизвестному солдату 4
Баллада о Маруське 4
Баллада об эскимо 6
Ленинграду 7
Осколок в сердце 8
Обелиск на ладони 8
Арифметика 9
Нюрка 10
Тюря 11
В карауле печали 13
Что такое уличный бой 13
Мария 14
53
Вам, ребятам… 15
Военным хирургам 16
Что мы знаем о счастье? 16
Возвращение юности 17
Шутка 18
Родина 19
Сад «Гай» 19
Чёрная кочка 20
«Это время минуло…» 21
А память не вянет 22
Три конфетинки 22
Но тогда была война… 22
Живая память 23
«Горела красная звезда…» 24
Снег 24
Зачем? 25
Баллада о солдатской матери 25
Софринский спецназ 26
Плач русского 27
Строки мрака 27
Птенцы 28
Президенты и дети 28
«Мы дети военной поры...» 29
«Прощался отец...» 29
Живи – держись! 30
Гнев 32
Врагам России 33
«В Сокольниках играют дети...» 34
Ветеранам от внуков и правнуков 34
Поэмы 35
Юности тропа 35
Камень и осколок 38
Я – с Пролетарской улицы 43
Баллада о капрале Бонапарте 49