Турецкий берег, горькая чужбина,
Прибоем яростным шумит седой Босфор,
В шинели старой, выцветшей и длиной,
Шел юнкер без пагонов и без шпор.
Под сапогом поскрипывала галька,
Виски посеребрила седина,
Взор, замутненный кокаинным тальком,
Ведь за спиной у юнкера война.
Да не одна, а две, и без сомненья,
В таком пожаре трудно не сгореть,
О эмиграции не мыслил и мгновенья,
А довелось на горе уцелеть.
И бродит он по берегу чужому,
Без будущего, без друзей и средств,
С тоскою жгучею по Питеру родному,
Навек покинутом, под духовой оркестр.
Страшится он для сна сомкнуть ресницы,
В бреду горячечном мелькают без конца,
Минувших дней, счастливых, вереницы,
Овал, любимый милого лица.
За две войны навоевался вдоволь,
В германской заслужил солдатский крест,
В гражданской, беспощадной и суровой-
Тифозный госпиталь да штыковой надрез.
Все позади: восторг, победы, свет,
И реки крови, и тифозный бред,
Жизнь прожита, хоть смейся, хоть грусти,
А нету юнкеру и двадцати пяти…
В душе изломанной еще живет Россия,
Живей, чем прежде, луг, березки, лес,
Но в сердце поселилась ностальгия,
И вечный спутник - эмигрантский стресс.
Ему мерещится, что он вернется скоро,
Сорвет ромашку в поле, чуть дыша,
Забудет скалы древнего Босфора,
И оживет российская душа.
Напрасные надежды, даже странно,
Кто врет себе, не сознает обмана,
Себя от бедствий кокаином отреша,
По миру мается, несчастная душа.