Тот, с надменным в анфас характером, нос клубничкой, с заправскими такими ресничками
к месту и нет, на заднем сидении, выдаёт истину за истиной на гора, что мула,
трубит свою правду правдющую, но как-то зазубрено-однобоко, как-то слеплено,
слепо с богом, скучнюще. Раз и два - рассыпается карточный домик.
Рядом нос крючком, зоркий глаз-алмаз, сверху лысина вся в проплешинах
зубы фарфором как огонь блестят,
с хитрыми такими вокруг глаз морщинками, к земле сгорбленный жизнью,
до ужаса весь такой опытный, ну просто не приведи Господь.
Рубль к рублику, уксус слаще мёда. Громче громкого маслом масляным подливает в огонь что ни попади...
На жалость бьёт, сколько можно-то. С ехидцей на затылке.
Третий - один в один штрафбата командир:
"Мы все погибнем, как один, каждый сидит на мине, на бомбе замедленного действия"
паника на лице сверхновыми буквами, на складках морщин предательская испарина,
бугагашеньки, гадость та ещё.
Руки, на тебе, лихорадочно пытаются успеть за мыслями: быстрыми, яркими, скользкими искрами.
Ежедневник нервно подпрыгивает, ударившись о стол: "Мой новый легион, кто здесь чемпион,
вы мне всё ещё не верите, ну ни дети ж вы, ну ни дети?"
Голос плюётся топлёными пулями, вырывает солёную правду из-под ногтей, из под кожи.
Скоро будет исчерпан лимит доверия.
"Вы хотите, чтобы нас здесь не было: меня, тебя и всех вас тоже?"