Я проснулся в ночь на Ивана Купалу, но уже ближе к приходу белесого утра,
узкий убывающий месяц светился, как дужка ногтя на пальце, поднесенном к свече,
или как шкурка плода из райского сада, тусклый, ущербно-красивый -
словно с приступки шагнув, хотел отвалить от черной Майневы-горы,
но его рог, как якоря лапа, вонзился ей в горб, не отпуская совсем.
И это вожделенное зрелище, даром доставшееся,
слой за слоем, или как веко от века, отделяло меня от дремоты.
с английского
Gerard Manley Hopkins
Moonrise
I awoke in the Midsummer not to call night, | in the white and the walk of the morning:
The moon, dwindled and thinned to the fringe | of a finger-nail held to the candle,
Or paring of paradisaical fruit, | lovely in waning but lustreless,
Stepped from the stool, drew back from the barrow, | of dark Maenefa the mountain;
A cusp still clasped him, a fluke yet fanged him, | entangled him, not quite utterly.
This was the prized, the desirable sight, | unsought, presented so easily,
Parted me leaf and leaf, divided me, | eyelid and eyelid of slumber.