Я есть. Теперь я знаю точно.
Не в центре мироздания, не с краю.
В приподнятости рук непониманья.
Я в том, что следует за многоточьем,
что дышит над прочитанным письмом,
но умирает, захлебнувшись встречей.
Я где-то в междометиях у речи,
у звуков самый верхний обертон.
Не оттого, что мой характер крут,
то не беру, что всякая другая
взяла б. Я – жест, которым не берут.
Я – жест, которым предлагают.
Предложенное мною никогда
себе не находило примененья.
И в этом что-то от самосожженья,
от самосовращения огня.