. . . . . . . . . .Куда уходит детство? В недальние края,
. . . . . . . . . .К ребятам по соседству, таким же, как и я.
. . . . . . . . . . . . . .(Из песни на слова Л. Дербенёва)
. . . . . . . . . .Прости за жестокую память
. . . . . . . . . .О прежних косичках твоих.
. . . . . . . . . . . .(Из песни «Давно не бывал я в Донбассе»)
Мне не забыть блокадную весну.
На Малой Невке лёд темнел метровый.
Мой город, помрачневший за войну,
Раскинулся, тревожный и суровый,
Не пряча шрамы строгого лица.
Вот жуткий след бомбёжек изуверских, –
Руины трехэтажного дворца
Усадьбы Белосельских-Белозерских…
Здесь до войны, привольно и широко,
В приморском парке, вотчине князей,
Вокруг дворца роскошного барокко
Резвилось детство всех моих друзей.
Мы от дождя скрывались под балконы,
И, спрятавшись среди кариатид,
Внимали, как шумят листвою клёны,
Как старый парк стал зелен и умыт.
Мальчишечьи несносные привычки
Мы тоже не изжили до конца:
Нам интересно, взяв свечу и спички,
Бродить в подвалах старого дворца.
Там, в подземелье винных погребов,
Мы закрывали за собою двери
И отправлялись в сказочной пещере
На поиски сокровищ и врагов…
Жестокая блокадная зима
Нам детство беззаботное сломала.
Застыло всё: трамваи и дома;
Еды, тепла почти совсем не стало.
Занятья отменили в нашей школе.
Забыты парта, книга и тетрадь.
Мы рано изучили поневоле
Суровую НАУКУ ВЫЖИВАТЬ.
На чердаках тушили зажигалки,
У взрослых узурпировав права.
В сараях добывали щепки, палки –
Печей-буржуек скудные дрова.
Хозяева сараев и дворов,
Мы, как могли, свой город защищали
И «юнкерсов» вибрирующий рёв
От наших самолётов отличали.
Когда ж весна наш город отогрела,
И в школу пригласили снова нас,
Её порог переступив несмело,
Мы не узнали свой весёлый класс.
Серьёзный не по-детски разговор,
Худые, озабоченные лица…
Мы поняли, что детства нет с тех пор,
Что жизни перевёрнута страница.
А скольких потеряли мы друзей…
Их парты сиротливо опустели.
Была эвакуация детей,
Но многие уехать не успели.
Они остались в городе своём.
Блокада лишь немногих пощадила.
Сдаётся мне, что мы за них живём.
Не зря тебе мы почесть воздаём,
На Пискарёвке братская могила.
Однако в жизни так бывает редко,
Чтоб только горе нам, печаль, страданье.
И мне досталась новая соседка
По школьной парте – милое созданье.
Ржаные волосы и длинные ресницы,
Глаза – как будто зацветает лён;
А голос – так поют весною птицы…
И в эту девочку я до сих пор влюблён.
Её лицо здоровьем не сияло, –
Ни бледность щёк, ни губ бескровный цвет.
Она зимой блокадной получала
По карточке сухарь взамен конфет.
Уверен я: прошло немного лет,
Военные отгрохотали грозы,
И ей сказал восторженно поэт:
«Такой красы ещё не видел свет!
Ваш юный лик прекрасней свежей розы!»
Мне имя не запомнилось её,
Запомнилась фамилия – Маркевич.
Ей вдохновенье отдал бы своё,
Марылею назвав, Адам Мицкевич.
Землячкою великого поэта,
Возможно, эта девочка была.
И в хате белорусского села
Была ей колыбельная пропета.
Спасалась от врагов её семья,
Но угодила в пламя из огня.
Зелёный Неман, синий небосклон, –
Их девочка так часто вспоминала.
А наш крестовский, питерский жаргон
Она с трудом, наверно, понимала…
С тех пор промчалось много, много лет.
Исчезло всё, что было сердцу мило.
И девочка, которой краше нет,
Фамилию давно уж изменила.
Наверно, внуки радуют её,
И седина посеребрила волос…
Но я узнал бы (слово в том моё)
Её глаза, её звенящий голос.
Но не Руслан я, не Иван-царевич,
Чтоб за невестой за моря идти.
И девочку с фамилией Маркевич
Мне никогда не суждено найти.
В чужих краях (моя ли в том вина?)
Мне жить пришлось, клин вышибая клином.
Прошло пять лет, как кончилась война, –
Я в город свой вернулся блудным сыном.
Крестовский остров, родина моя,
Встречал меня приветливо и строго.
Разъехались куда-то все друзья,
У каждого из них своя дорога.
А вот и старый княжеский дворец.
Казалось, слышал я его слова:
«В гнездо вернулся ты свое, птенец…»
Как в шлеме богатырском голова,
Склонился набок купол величавый
На плечи мощных рушащихся стен.
Так витязь, завершивший бой кровавый,
Предпочитает умереть со славой,
Чем испытать позор и вражий плен.
А люди проходили стороной,
Таким обеспокоены соседством.
Дворец прощался, видимо, со мной,
Как старый друг, а я прощался с детством.
Уж нет ступеней милых мне крылец –
Домов, где жил, и школы, где учился.
Но почему-то княжеский дворец
Живою болью в сердце мне внедрился.
Моя утрата княжеской больней:
У Белосельских есть дворец отличный
На Невском, возле клодтовских коней.
А с чем же я остался, горемычный?
Разорвана связующая нить
Сурового военного наследства:
Дворец тогда могли восстановить,
Но не вернуть загубленного детства.
Пришел рассказу этому конец,
Осталось попрощаться для порядка.
На месте, где тогда стоял дворец,
Теперь разбита детская площадка.
Там целый день – мельканье детских ног,
Там девочка с глазами голубыми.
И никому, конечно, невдомёк,
Что чье-то детство спрятано под ними.
К 8 сентября 2001 года,
60-й годовщине начала ленинградской блокады
Post scriptum
к стихотворению «Прощание с детством»
Добро и в наше время есть.
В честИ и праведное дело.
Недавно радостная весть
Ко мне на крыльях прилетела.
На Малой Родине моей
(Ведь вам известно я откуда?)
Руками добрыми людей
Воздвигнуто большое чудо.
Мечта свершилась наконец,
Я снова в детстве очутился:
Войной разрушенный дворец,
Как птица Феникс, возродился.
Я помню чистое раздолье
В приморском парке у реки.
По Малой Невке шли на взморье
Суда, минуя островки.
И помню светлый дом отцовский
(Бомбёжек варварских объект),
Зелёный остров мой Крестовский,
На нём – Крестовский мой проспект.
Родной мой город, верный друг,
Пускай минёт тебя стихия!
Спасибо, Новый Петербург!
Спасибо, Новая Россия!
Твоё великое соседство
Судьбу мне скрасит на чужбине,
И возвращусь я снова в детство,
И путь найду к своей святыне.
Увижу княжеский дворец,
Гранит старинного причала,
Услышу стук родных сердец…
Ах, не начать ли жизнь сначала?
Январь 2009
На фото: Санкт-Петербург. Июль 2009 г. Восстановленный дворец Белосельских-Белозерских.
Автор - справа.