Я красила раму. Истаивал день выходной;
И, словно картина волшебная в раме окна,
И небо, и двор, и посадки густая стена -
Все жило своею особою жизнью.
Сперва
Тихонько, украдкой раздвинулась туч пелена
И вдруг, неожиданно хлынула вниз синева,
Желая напомнить, что в мире бывает весна.
Но что-то никто из деревьев весны не хотел,
Лишь пара ворон кувыркалась, вопя невпопад;
И Тот, кто всевидящим оком наш мир оглядел,
Решил, что сегодня уместней всего снегопад.
И тучи расслабили серые рыбьи тела,
В которых снега, как икринки, несли до сих пор,
И прянула вниз круговерть, и метель замела,
И белыми хлопьями стал наполняться наш двор:
Вот вишне по пояс, вот сливе по плечи, вот груше по грудь...
Крещендо - летели снежинки быстрей и быстрей,
Как будто бы мог сомневаться еще кто-нибудь,
Что этот - обильнейший снегом из всех январей.
А я еще красила раму, безбожно стремясь
Сравнять белизну ее с той, что кипела в котле,
Где мчались и мчались снежинки, толкаясь, смеясь,
Готовые дочиста выбелить все на земле.
Их белый, бесшумный, безумный, крутящийся вал
Весь мир завораживал, нежил, подхватывал, нес,
И рос, и вздымался стеной, и уже доставал
До вскинутых пальцев стоящих поодаль берез.
Березы под снег уходили одна за одной,
Дивясь, что попали нежданно в такой переплет,
А также тому, что белейшей такой белизной
Из темного неба такого заносит и бьет.
Тем временем исподволь вечер лиловый в права
Вступал, и метель спохватилась, заметив: "Пора!";
Березы и вишню обратно вернула сперва,
Потом уложила снега - и ушла со двора.
Искрилась, как елка, хрустящая снежная плоть,
И новорожденных сугробов тугих купола.
Не знаю, за что, но привел мне всеблагий Господь
Покрасить окно в воскресенье... Такие дела -
Я красила раму...
1993