Юродивых извечно на Руси
любили и боялись непременно;
они брели, шепча: «Еси, еси…
о Господи, еси ты несомненно…»
И в рубищах останки бренных тел
скрывали от дождя и лютой стужи,
являя в Мир терпения предел,
тем беспредельность Духа обнаружив.
Но мир юродства Миру не понять,
он сам в себе и по своим Заветам
вещает всем живущим благодать,
умом не отличая Тьмы от Света.
А Мир в страстях бушует напоказ:
парад амбиций и приемов пышных,
борьба за власть, а в искупленья час
стенания и ужас пред Всевышним.
За золото нательного креста
цепляясь обессилевшей рукою,
дрожит всесильный царь, и неспроста,
он Жизнь брал за грудки и головою,
(но не своей!) за все грехи платил.
Свои грехи. Пред Богом и Державой,
которую Господь ему вручил
чтоб правил честно, праведно, со славой.
Но в час держать ответ – кишка тонка,
нет верных судий, преданных придворных,
а жизнь земная – пенка с молока,
тонка и словно ящерка проворна,
и глазом не моргнул, а вот и твой черед
приспел и в дверь настойчиво стучится,
вопрос звучит: «Ну как там твой народ?
Он счастлив? Отчего же грустны лица?»
Да что там царь! Известно – власть грешна
в своей основе присно и навеки,
она – и бунт, и подлость, и война,
к ней тянутся не только человеки…
А как ответ держать намерен тот,
который так набожен и смиренен,
но всех хулит, прикрыв ладонью рот,
и пред Тельцом на согнутых коленях?!
Убейте, не пойму, что станет бормотать
он на Суде, где все без слов открылось,
слова ведь – ложь! Они лишь то скрывать
назначены, что в мыслях затаилось.
А вот юродивый, бормочущий «Еси…»,
взирающий пытливо прямо в очи,
на все ответит, лишь его спроси,
ему неважно, что услышать хочешь.
Ему неважно, ставит кто вопрос,
и кто ответ услышит им творимый!
Лишь задрожит копна седых волос
вокруг чела. Толь нимбом, толи дымом…