Подборка стихов из цикла "Маленькие рассказы о Великой войне". Здесь собраны рассказы очевидцев - родных, старших коллег.
О шпице Белке и блокаде.
"Мы ушли в Ленинград под немецким обстрелом,
А за нами горело родное село.
Между немцем и нами, мешая прицелу,
По ничейной - по нашей! - оно пролегло...
Мы - в блокаде. Пайка невесомые крохи
Как могли, мы делили с веселым щенком:
Он за нами пришел, и ему было плохо -
Почему мы не поим его молоком?
...И однажды сыночку, голодному Женьке,
Подала я котлеты: "Покушай, сынок!"
Он не ел и искал "убежавшую" Белку,
Отойти от окошка весь вечер не мог.
Дальше было страшней, но об этом не буду...
Может быть, кто-то позже расскажет тебе.
Только Белкиных глаз я вовек не забуду:
Обреченных, покорных собачьей судьбе".
***
Картошка Рассказ блокадницы
«Родня славянская* наша
Ушла в Ленинград от фрицев;
И с нами тетя Наташа.
И надо же так случиться –
С собой два мешка картошки
Мы взяли на первый случай;
Нам было лучше немножко
(А может, намного лучше…)
Когда картошку варили,
Ворчала нам тетя Ната:
« А вы-то вовсе не жили!
Очистки сберечь бы надо…»
И позже, лютой зимою,
Варила – лучший на свете –
Не клей столярный – помои!,
А суп из очисток этих.
И только дед наш угрюмо
Бубнил: «Вот бурда какая!
Сказал – не буду!» И умер.
От голода.
Нас спасая».
* Из пригородной Московской Славянки, что стояла на Московском шоссе
***
Ленинградские матери. Рассказ бойца МПВО
"Все туже, все тесней кольцо блокады.
Уже желудки голодом свело.
И в патрулях идут по Ленинграду
Девчонки нашей Местной ПВО.
От Спаса-на-Крови на Ленэнерго
Пошли ракеты, выдавая цель,
И летчики немецкие, наверно,
Уже внесли поправки в свой прицел.
Не знали на ракетчика управы,
Который день охотились за ним –
Но уходил он от любой облавы,
В любой засаде был неуловим…
Пошли вперед, приглядываясь к окнам.
-Смотри! Ракета из того окна!
Их пропуская, женщина с ребенком
Спускалась вниз по лестнице одна.
И все же развернули одеяльце –
Не кукла? Но сомнений больше нет:
Ребенок плачет. Вдруг наткнулись пальцы
На спрятанный поглубже пистолет.
Ракетница, ракеты… -Ах ты, сука!
Конечно, не могли тебя поймать!
И вот тогда она сказала глухо:
-Я жить хотела. Я всего лишь мать".
***
Ленинградские матери. Рассказ соседки
«Я жила на Фонтанке, с угла, где Египетский мостик,
Там, где бомба лежит до сих пор, не взорвавшись, на дне.
Мы соседками были, ходили по праздникам в гости,
Сообща отправляли гостинцы в деревню родне.
Здесь она родила в декабре сорок первого года;
Был в сто двадцать пять граммов блокадного хлеба паек.
А за окнами снегом дворы замела непогода;
Путь на Землю Большую еще из блокады не лег.
Нет в груди молока, минус десять в промерзшей квартире,
И последний подарок для первенца – быстрая смерть…
У окна положила, и створки раскрыла пошире,
И ворвалась в квартиру метели шальной круговерть.
Только к вечеру плач прекратился. Не знаю, что было
С ней потом; только помню, что метко умела стрелять,
Как и все мы тогда – нас страна обороне учила...
А на что не способна ребенка убившая мать?»
***
Инженер. Блокада. 1941
Из цикла "Маленькие рассказы о Великой войне"
«Блокадный порт. Что может быть страшней?
Ржавели пароходы у причалов,
И смерть портовиков уже встречала,
Сжав голодом, как парою клешней.
Мой дядя – он портовый инженер –
Уже лежал, не в силах встать с кровати,
И думал, сил оставшихся не хватит,
Чтоб за пайком подняться, например.
К нему пришли: «Чихалов – это вы?
На выход. Захватите документы…».
Как ёкнуло в груди! «… и инструменты –
Чертёжные, которые нужны».
КБ, врачи, лекарства, доппаёк –
И на листах рождаются причалы,
Подъезды, склады – для пути начало,
Что до Кобоны Ладогой пролёг.
Везли Дороги Жизни чертежи –
А в Коккорево ждали их сапёры,
Работа шла напористо и споро:
Скорее, лёд, полуторки держи!
Он выжил сам, своей работой спас
Десятки или сотни тысяч жизней…»
…
Ты помнишь о Чихалове, Отчизна?
Поклон и Память Виктору от нас.
***
Ладога
«Ах, как нам было холодно, ребятки,
На ладожском декабрьском ветру!
Вмерзали в лед армейские палатки,
И выли «мессершмитты» поутру...
А нам, девчонкам, восемнадцать – двадцать,
Дорогу Жизни строит батальон;
Костров не жечь, на льду не выделяться –
Открыты мы огню со всех сторон.
От «юнкерса» не выроешь окопчик,
От бомб вода фонтаном темным льет;
Как рады были, что фашистский летчик,
Ломая крылья, уходил под лед.
А мимо шли машины – без бензина,
На газогенераторном ходу…
Не знала я тогда, что до Берлина
Каких-то километров не дойду».
***
«Я – житель блокадного Ленинграда.
В то время – воспитанник детского сада.
Мы знали: в тяжелое время блокады
И взрослым, и детям – держаться надо.
Старались детишек кормить получше:
Бывал на обед хоть пустой – все же супчик.
В судочке дорогой давно мне знакомой
Я супчик тащил – из детсада к дому.
И тут, как назло, почти рядом – грохот.
Упал я на снег. Ах, как было мне плохо!
Совсем не от боли – меня не задело;
И не от испуга – привык к обстрелу.
Но суп! И ревел от несносной досады
Я – житель блокадного Ленинграда».
***
Семейный архив
Нам сейчас говорят – устоял Ленинград
В той тяжелой блокадной беде
Лишь арестами всех слабовольных подряд,
Только страхом пред НКВД.
И продажным писакам за давностью лет
Не умеют ответить порой;
Но держу я в руках комсомольский билет:
Год вступления – сорок второй.
***
Дезертир. Блокада
«Остался дома сын, жена Екатерина;
Отправлен он один на сутки в Ленинград.
Он заглянул к своим, чтобы увидеть сына,
Паек оставил им, и встрече был он рад.
О чем продумал ночь? - про то решайте сами;
И гнал ли мысли прочь, оттягивая час,
Какими «да» и «нет» он взвешивал весами –
Неведом нам ответ. Он не вернулся в часть...
Пронзая кровлю крыш, шипели «зажигалки»,
Их, щурясь от жары, тушили пацаны;
Он прятался от них, нахальных, словно галки,
И ждал полков чужих, и ждал конца войны…
...
Конвой и «воронок», застывший у ограды;
Он вышел на порог… Как люди далеки!
И все ж сквозь полумрак презрительные взгляды
Кололи в спину, как граненые штыки.
Да, он не предавал – он жить хотел всего лишь,
А кто-то умирал – в атаке, в полный рост.
Последний взгляд – в окно, где Женька-несмышлёныш
К стеклу уже давно прижал курносый нос.
...
Сын вырос – без друзей, без отчества, часами
На кухоньке своей читая за столом…
Но род на нем угас, как на осине пламя,
И думал он подчас, что, значит, поделом».
***
Рассказ ветерана. О друге Иване
«Он был помладше нас – всего семнадцать,
Но крепок; а настал военный год –
Наверное, с фашистами сражаться
Хотел, как все; но взяли на завод.
Семья его не вынесла блокады:
Угасли, словно свечи на ветру.
На доски Ване выписав наряды,
Ворчал привычно мастер поутру:
«Никак, опять? Вот времена лихие…
Да ты, Иван, гляжу, ядрена вошь,
Таким манером наши мастерские
За месяц на гробы переведешь!»
Но помогал, поддерживал мальчишку.
А тот, от дистрофии чуть живой,
Пошел в военкомат: иначе – крышка;
И военком, качая головой,
Призвал его досрочно; подлечили,
Отправили на фронт. Что было с ним?
Исправно воевал, как нас учили
В кружках и тирах ОСАВИАХИМ…
В Германии закончил. На Параде
В Москве прошел за Ленинградский фронт.
Работал на Ижорском. Дочка Надя,
Потом Марина, младшая. Ну, вот…
В «горячем» цехе – годы, неустанно…
А как работал! – пел в руках металл!
Простой рассказ про русского Ивана –
О том, как жил, как выжил, кем он стал».
***
Письмо с Ленинградского фронта
«Мы шили ватники, шинели,
Стучал меж сводок метроном;
Нет писем пятую неделю –
О брате нет вестей родном…
И все-таки дождалась часа –
Вот треугольник с парой строк:
«Идем на пушечное мясо.
С утра – на Невский пятачок.
Прощай!» Цензура проглядела?
Как сквозь нее могло пройти
Письмо с «неверьем в наше дело»,
С последним пунктом их пути?
А может – верьте, иль не верьте –
Но разрешалось ВСЁ уже
Им, списанным в расход до смерти
На страшном Невском рубеже...
Он не вернулся. Пал безвестно –
Ни похоронки, ни наград.
Но в тех боях, по сводкам – местных,
Мы отстояли Ленинград».
***
Косметический прогноз
«А что помогло тебе, мама, понять,
Что немцы уже не возьмут Ленинграда?»
И мне, улыбаясь, ответила мать:
«Ты знаешь, сыночек, губная помада.
Шел сорок второй, наступила весна.
Мы чистили город, мы живы и рады;
И люди, очнувшись от зимнего сна,
Вдруг вспомнили, что существует помада.
Идет ленинградка, худа и бледна,
С рук сажа не смыта, тревога во взгляде –
Но губы подкрашены. Я поняла:
Фашисту уже не бывать в Ленинграде».
***
В блокаде. Рассказ Евдокии Михайловны
«Когда напал германец, мне вдовой
Стать не пришлось, хотя призвали многих.
В России войн хватало: на одной
Муж потерял простреленные ноги.
«Раз инвалид – в блокаде не жилец» –
Считали все, ведь на осьмушке хлеба
Детей подчас голодный ждал конец,
А тут – мужик; но он обузой не был.
Работать стал в сапожной мастерской,
Его туда на саночках возила.
Конечно, тяжело… Не мне ж одной –
Другим, поди, несладко тоже было.
А к лету увеличили паёк,
Турнепс подрос на личном огороде:
Хоть путь пешком до Марсова далёк,
Был урожай (дал Бог!) под стать погоде.
Турнепсом откормила я его,
Обед носила прямо в мастерскую.
Бывало, ест без хлеба (ничего!),
Я с ним о «Сводках» не спеша толкую.
А мастера смеялись: «Николай!
Теперь понятно: так работать ловко,
Держаться друг за друга – так и знай! –
Вам помогает тёртая морковка!»
Потом – Победа...
И скажу тебе:
Раз горя край, и немец на пороге,
То встанет за Россию и безногий.
Такая вот зарубка на судьбе…»
***
Под обстрелом
«Обычный ясный летний день,
Июнь, блокада;
И не кружится крыльев тень
Над Ленинградом.
Беспечно тощий паренек
Педали вертит:
Вновь увеличили паек –
Забудь о смерти!
Вдруг полушелест, полусвист –
Войны аккорды,
И кровь толчками хлещет из
Его аорты,
И от осколков – красный дым
Кирпичной крошки;
Он был бы цел и невредим
Правей немножко…
Так ехал он, живой на вид,
Крутя педали,
И понимал, что был убит,
Уже едва ли».
***
Снайперы. Рассказ артиллерийского наблюдателя
«Мне каждая рытвина, каждый пригорок
Здесь с детства знакомы, на Пулковском склоне.
Паек батарейный по-питерски горек –
Два выстрела в сутки, коль ты в обороне.
Частенько со снайпером шёл я в засаду –
В четыре-то глаза удобней работа;
И если на мелочь жалел я снаряды,
На снайпера сваливал эти заботы.
Блеснет ли бинокля стекло на рассвете,
Светляк сигареты мелькнет на закате –
Фашист за оплошности эти ответит:
И кровью, и жизнью своею заплатит.
- Вон, видишь, упал? У воронки, правее…
Убил? Иль желание кажется явью?
Не видел, но знаю: работать умеет,
И в снайперской книжке я подпись поставлю.
А наши снаряды оставим на завтра:
Там кухня в ложбинке – по дымке похоже.
Когда соберутся фашисты на завтрак,
Мы пару осколочных в кромку положим».
***
В блокаде. Рассказ мамы о службе в МПВО
«Из пригорода как-то, от родни,
Подруге переслали банку меда.
Медовый Спас, пригожая погода.
Мы пили чай… Тревога! И одни
На Кирочную, в зону артобстрела,
Под гром разрывов поспешили с ней…
Наряд МПВО – там, где страшней;
Всегда девчонкам находилось дело:
О пораженья очагах узнать,
И раненому сделать перевязку,
И к строгому дежурному с повязкой
В убежище прохожего загнать.
Вот снова шелест; близко. Мы – в подъезд.
Рвануло сильно. Выждали мгновенье;
Подруга – первой в дверь. И – на колени
Упала, сникла… тишина окрест.
Осколок прямо в голову. Тяжёлый.
Отдельно – каска рядышком, а в ней…
Нет, ты не слушай… В памяти моей
Она живет красивой и весёлой.
Могла и я шагнуть на тот порог…
Но я жива. И помнится сквозь годы:
На тумбочке стояла банка меда.
И кто-то сверху положил паёк».
***
Ленинградский салют
«Город вздрогнул – били корабли
Со стоянок невских на заре.
В лазареты раненых везли
В том, сорок четвертом, январе.
Стрельна, Пушкин, Павловск, Петергоф…
Ропша! И захлопнулось кольцо:
И вели по улицам врагов,
Что смотреть боялись мне в лицо.
Город ждал – придет заветный час,
Час, когда товарищ Левитан
Зачитает сталинский Приказ
И Москва отсалютует нам.
Ждали подтверждения побед…
Слушайте! «Произвести салют…
В Ленинграде…» Не ошибка? Нет?
Москвичи нам честь передают!
Как же он торжественно гремел!
Ликовал на улицах народ:
«Всё! Не повторится артобстрел…»
А ракеты рвали небосвод;
Ввысь взлетев, над кружевом оград
Рассыпались, искрами дрожа…
Вот когда увидел Ленинград
Слезы на глазах у горожан».