I
Свершилось; день настал, и мы ползем ежами
(спиртованное мясо с иголками-штыками),
долбанку в стыки рельс вписав в реестр грез.
Гудел аэроплан, в высь торя виражами
прозрачный коридор под душ отлетный брос,
а пьяный офицер о Боге что-то нес.
Державная война; два трона, два царя;
всему суть - дуализм, но жизнь на все одна:
лишь рвется пополам - двоиться не годна.
И (так же, как и жизнь, на всех одна) заря
лучами в сердце шепчет:”зря вы, детки, зря.”
II
Стрельба; в обход руин, церквей, станиц;
безрезультатно - все бомбится без разбору,
поблажек нет. И мы так перли в гору,
когда позволили в пальбу открыться спору.
Из Книги Жизни рвутся тысячи страниц
не разделенных по цветам на белый, черный,
но как траурно атаку трубят горны! -
знать, это им; а выплетают с Паркой норны
НАМ отступать до кровью черченных границ.
III
Привал; картечь ласкает слух, как щебет мертвых птиц;
собор в подметки не годится древней Трое:
в прорехи стен мы окунаемся по трое
и там ютимся от визжащих стаек жниц.
Молчим; радужка ловит блиц, но живчик-блик,
скользнув по криво битой плитке храма, сник
И, спрыгнув в пыль, простерся плоско ниц;
но вровень с ним сердца уходят в пятки-
от геометрии небесной нет в нас взятки,
мы траекторией греха не в храмов тишь - гробниц!
IV
Кольцо железное сжимает нас в кулак,
метелят щеки куполов снаряды дерзко,
лазурной росписи ссыпается известка
усохшим небом от пожаров пылких драк.
Прошило, изломав в шаманском танце,
Иглой без нити - пулеметною струей-
парнишку, что таскал в походном ранце
молитвенник и рьяно всем убитым чел “За упокой”.
Багровый холмик надувается, как шарик
всплывающий под кожей: мертв радист.
Шлепки осколков, брань осколков, свист
артиллерийский, липнут кляксы гари к
самодержавия иконам и распятьям.
Застигнутые заревом в соитном преступленьи,
в щелях, укрывшись ящерками, жмутся крошки тени:
им жутко, как братья в клочки рвут мясо братьям.
V
Проста мечта солдата под огнем,
но тем она чиста и не болтлива-
в тылу нагородив потом затрем-замнем,
а эта наливается, как черной кровью слива:
немного папирос (что были - отсырели),
глоток спиртяги терпкой(а лучше все же два),
поспать часок в сухой без гнид и вшей постели
и высказать от сердца всех недовольств слова,
ведь жаждя говорить душа всегда права
и не всегда она желает литься в трели.
VI
“Враг Государства? Бросьте, мне-то чем он неугоден?
Иначе молится, гульбанит, говорит?!
А мне хоть джапанакский, хоть иврит;
пастух их паствы с нашим в сути сходен,
и есть ли разница кто кровь пьет Вотан или Один?!
Иль земли, что отходят генералам
не пахнут смертью по весне над снегом талым!?
Герои? - Подневольно прем в атаку,
свои ж грозятся отступивших застрелить,
а если взрежем вражьи буераки-
еще день быть и жить, и могут даже наградить.”
VII
“Смысл дезертировать? Куда? На ржавый штык
в окоп врага?! Да и родимый трибунал
расстрел предателей еще не отменял-
по плану должен быть велик
самодержавия в народе монолит,
но ныне, правда, воплощенный грубо
изломанно-зубастой кашей серых плит,
тянущий к плоти хищно окопов черных губы.
Когда б Завет не запрещал пресечь враз муку,
когда б кишки нам не наматывать на руку,
мы б тоже, может быть, решились на сэппуку!”
VIII
Последний фронт; грозой очертит ночь границы;
за ними тоже ждут, оттягивая бой;
жуя голодным сапогом фарш черепицы,
они в гостях, а мы вернулись (мать их так) домой!
Тошнит свинцом (плевались им в начале),-
пьем воздух(трением глинтвейно перегрет).
Кончая пленных, безвозвратно одичали
и хорошо - цивилизации уже здесь нет.
Гулка дробь канонады, и хлопки
гранат как ладушки со смертью,
и лица не щетиной-шерстью
топорщатся оборкой под клыки.
Звериная сутулость, прищур угольками
сверлит взрывную взвесь; безумно ал закат,
как аварийный свет, а трупы в ряд мешками
бесформицы и душам не годятся на прокат.
IX
Налет; опять бомбят, и ужина не жди,
а завтрак не увидит каждый пятый,
и в унисон назло пальбу ведут дожди,
а в носоглотке запершило жесткой ватой.
Вот так и опускаются в герои,
когда бесцветна высь и сверху шлют привет
подарочно-осколочно: фугасов рои-
бронируйте места в заоблачный корвет!
Вот только ждут ли нас в заоблачной-то дали?
И если да, то для чего? Не рекрутирует ли в миг
в святое воинство архангел-вербовщик?
Хотелось б на пиру с валькирией в Валхале…
А если вдуматься, хватило б просто сна…Да что ж это за крик?!
“Эй там, заткните ему глотку!...Да хоть и пристрелить!...
Куда? Небось в живот?!...Я так и думал…Дай попить,
от копоти аж на зубах скрипит…
Э-э-э, что это шипи…?”
X
Наш генерал шатался спьяну нараспашку;
отхлестан в усмерть струями дождя,
в упор расстрелян туч очередями;
он каялся не в том, что дал промашку,
а в том, что не карьерничал штабами:
искать внутри себя крестового вождя,
обрясть раба, что обречен гнить вровень с нами!
Подшили норны тут дыры возмездно стяжку:
как гильза скачет генеральская фуражка-
патрон отстрелян, порох духа с облаками,
став газом,улетучился. Но нам как прежде тяжко.
“Теперь уж точно всем хана! Вы слышали на флангах
под корень всех в багровый венегрет?”
“Шипучки сбросили, от них спасенья нет!”
“Кончай травить: война и есть война! Кто в рангах?”
“Никто…никто не выжил, господа все вышли!”
“Ну все…Тогда завязывай курить, а ну ка, братцы, дружно хором
прощальную затягивай душевно да повыше…
Эх, черный ворон…”
ноябрь 2009