Здесь тихо так, что ели за окном
качаются, как в cinema немом:
податливы, и, будто, пустотелы;
к тому же, беспросветно черно-белы.
А мне уже не хочется смотреть,
как, снегом покрываемая твердь, –
корней (подагрой скрученных), подмяв кость,
приобретает вынужденно мягкость.
Но, это есть – иллюзия одна:
вот, кажется, что если не видна
уродливая, в сущности, основа,
то всё сложней открытого, простого.
И мысль эта, пусть и даст покой,
но временный;
такой покой – на кой?
И понимаешь: суета пустая –
как, где-то выше, рифма составная.
Но всё же, насладишься не спеша
строкой, сошедшей вдруг с карандаша,
и зачеркнёшь, и вновь напишешь сверху,
как спрятанную приоткроешь дверку.
Но, на поверку,
та же тишина
и там, и здесь, и в глубине окна,
в котором беспросветно, еле-еле
качаются податливые ели.