Этот коктейль ночи возможность посмотреть на мир психоделически.
Давай его выпьем, построим мост из иллюзий и снов,
оставим на кончике волоса код, давичи обналиченных,
брошенных в пыли дум, где горькие капли слов,
как водяные знаки на купюрах памяти, сложенных в стопку
на накрахмаленной, белой скатерти дня. Они служат защитой от подделки
пока лавандово-красная заря, не отправит их в ночи топку,
или оставит если были сказаны не зря, а значит по делу...
Заря, появляющаяся и исчезающая как кашель подъездов, пока бес ночи
лежит и лижет солнца лимонную дольку и стая псов виляют его хвостом.
Простимся с ней, пока её ни догонят новые стихи-скакуны, ещё не очень
подкованные медными гвоздями лучей кузнечика-солнца и… потом,
толпы голых красок осядут, упадут жалящими мечами безликих войн
тьмы и света. Пускай романтичный звон этих старинных монет-слов
останется на какое-то время в раковинах душ, блистающих белизной,
а мы растворимся дыханием у стен вечности, примерим её оковы,
вечности, такой бесконечной, как глупость и сильной, сильней всех стихий.
Догони нас и благослови, нанижи, как бисер молчание на уста
отбери из вышитых кровью ладоней уцелевшие бабочки-стихи,
нанизанные на электрические провода строк натянутого солнечного листа.
А пока пускай ведут свой разговор часы с шуршанием шёлковых штор
и скрипом дверцы шкафа, а в пролётах музыкой постоит молчание.
А потом... хруст за окном льда замёрзшей лужи под каблуком,
разогревающего мотор дня утра, которое ветошью рассвета протрёт дерматин отчаянного
скупого ума и укусы комара-луча света, проткнут грубые подошвы сна.
Ночь окуклится, и бабочка дня вылетит на волю, и мы за ней побежим,
встанем на белые и чёрные клавиши рояля и доиграем до конца
этот иссушенный огрызок пьесы под названием жизнь.