ОТ АВТОРА: В 2001-ом году, выйдя на пенсию, я составил книжку, в которую вошли все сохранившиеся письма Сергея Довлатова ко мне и мои письма к нему с приложенными в своё время к моим письмам стихами. Название у книжки звучит так: "Еврей армянского разлива и витязь в еврейской шкуре. Переписка с С. Довлатовым". Книжку готов был издать в Москве Игорь Захаров, а я должен был получить предварительное разрешение на публикацию писем Сергея от его вдовы Елены Довлатовой, поскольку авторские права на эти письма принадлежат ей. После долгих переговоров с Еленой и её дочерью Екатериной никакого разрешения я не получил. Так что книжка моя остаётся неизданной, о чём я несколько сожалею. Впрочем, часть писем Довлатова ко мне давно уже опубликована и широко представлена в Интернете.
Для чего я вообще составил свою книжку? Подобный вопрос задала мне однажды Екатерина Довлатова. Вот что я ей ответил:
"Вы задаёте вопрос, что я хотел своей книжкой сказать. Вопрос мне кажется праздным: всё, что автор имел намерение сказать, должно быть ясно из книжки. Откровенно говоря, я ничего сказать не хотел, я просто собрал и составил в хронологическом порядке письма и стихи, добавив к ним совершенно необходимый комментарий. И тут оказалось, что книжка моя - о двух бедных литераторах в эмиграции, именуемой "третьей". Об их в некотором роде общей судьбе. Не зря же Ваш отец в послесловии к моей книжке стихов написал: "...судьба наша - общая..."
Оказалось ещё, что эти два литератора были неплохими, в сущности, людьми - порядочными, обязательными, интеллигентными.
Разве этого мало?"
Ниже следует отрывок из моей книжки. Думаю, что никто меня к уголовной или гражданской ответственности за эту публикацию не привлечёт.
20 сент. (1986 г.)
Дорогой Наум!
Никак не могу понять, за что мне полагается 120 долларов, но усматриваю в этом какой-то благотворительный подвох, и чек с испугом возвращаю. Когда мне остро нужны деньги, я их легко занимаю направо и налево. Дойдёт очередь и до тебя. Жди.
Рад, что ты с успехом выступил. Видно, что-то в тебе есть. Может быть, глисты?
Я же в говне. «Кнопф» от контракта снова отказывается, и решение вот так меняется уже в четвёртый раз. Жена пилит, щенок гадит, бл.ди требуют внимания и расходов. Заметил ли ты, что русская женщина, оказываясь в ресторане, всегда хочет лобстер (16.99)?
Народные песни – прелесть. «Сижу на велфере» пожиже других. В понедельник препровожу тексты Мише Гулько. Кстати, его первая музыкальная профессия – баянист. К сожалению, он довольно живой и весёлый человек в быту, но абсолютно лишён юмора на сцене, ему кажется, что он Зара Долуханова. Если он не поймёт, отдам песни кому-то другому. В окончательном виде, под музыку, с серьёзным лицом – это должно быть адски смешно.
Митя звонил, и действительно, называл себя Димой. Это напомнило мне два странных литературных факта. Известно, во-первых, что литературовед Натан Венгров подписывал свои статьи псевдонимом «Моисей Венгров». Известно также, что молдавский писатель Витрашко сменил фамилию на «Видрашку».
Понятно ли тебе, что каждый из них выиграл от всего этого? Мир странен…
Недавно перечитал Лескова, какой-то школьный сборник – «Тупейный художник», «Старый гений», «Человек на часах» и так далее. По-моему, гениально, на три головы выше Тургенева. Перечитай.
Гонораров я от Димы не потребовал. Но чтобы дорога окупилась, хотелось бы. А проданные книги составят барыш.
Обнимаю твоё изящное, но содержательное тело. Привет семейству.
Ёр С.Довлатов
[В первом акте оперы «Борщ сквозь слёзы» писатель Мулатов говорит (поёт?):
Как всё печально в этом мире!
На стенах – пятна от дождя.
Собака ходит по квартире
и гадит где ни попадя.
На ужин – гречневая каша.
Жена бранится сгоряча,
за что – не знаю, а мамаша
всё время требует врача.
У сына – радостное детство,
и он мне тем, должно быть, мил,
что по причине малолетства
ещё отцу не нахамил…]
25 сент. 86 г.
Дорогой Сергей!
Получил твоё письмо и чек и решил, что ты ничего не понял, хотя и инженер человеческих душ. Какой благотворительный подвох? Я тебе ясно написал, что продал 15 «Демаршей» по цене 8 долл. штука, выручка идёт тебе, а ты мне отдашь книги. Или ты не собираешься их продавать? Или собираешься продавать, но по цене 12.50? Тогда – извини.
Глистов у меня почему-то нет. Но что-нибудь другое – очевидно, есть. Например, насморк, но он пройдёт.
«Панорама» (№ 284) отколола номер – опубликовала «Физику», указав автора – Леонид Сагаловский. Он, конечно, физик, но стихи ведь мои. Написал Половцу ругательное письмо. Вообще – это хамство. Ты скажешь, что хамство – везде. Таки плохо. Пропадает всякое желание печататься. Остался только журнал «22», но они далеко.
Ничего нового. Злой – на тебя и на Половца. Но это тоже пройдёт.
Дима хотел сделать твоё выступление 12-го октября, но оказывается – в этот день народный праздник Иом-Кипур. Так что надо переносить. И тут евреи жить не дают!
Алла передаёт привет и просит сообщить, что она тоже работает, хотя и временно, чтобы ты меня не очень жалел.
Привет семейству.
Твой фрэнд Наум.
7 ноября 86 г.
Дорогой Сергей!
Ты уехал, а цветы, принесенные тобой, уже увяли, и пришлось их выкинуть на помойку. Такова жизнь.
Мы все получили много удовольствия от общения с тобой, и жаль, что видимся мы крайне редко. Теперь, если не удастся устроить выступление в Нью-Йорке, мы уже долго не увидимся. Остаётся переписка, в которой – моя очередь. (Кстати, написал «7 ноября» и вспомнил, что это бывший праздник. Поздравляю, хотя – неизвестно, с чем).
Звонили Дорита и жаловалась, что книга её не продаётся. Купили несколько экземпляров, а их – тысяча. Я её утешал тем, что книги вообще плохо продаются, тем более её книга стоит то ли 12, то ли 15 долларов – полное сумасшедствие.
А вообще – за неделю ничего не изменилось. Та же тянучка.
Заказал у Камкина сборник Кушнера, но они написали, что сборник уже продан, и жаль.
Будет время – напиши.
Всем привет.
Наум.
19 ноября (1986 г.)
Дор. Наум!
Ты ещё только собираешься продавать 23-го в мою пользу какие-то там книжки, а я, между прочим, уже продал две твоих книги Ларисе Шенкер (старой бл.ди), одну из которых она обещала выслать мрачному Фридриху Горенштейну, написавшему роман «Псалом», превышающий, как считают многие, своими худкачествами – Библию. Библия и Сагаловский – других авторитетов Горенштейн не признаёт.
Твоя подруга Дорита чрезвычайно смущает нас бесчисленными и бесконечными подарками – малахитовыми цветами, ангорскими пледами и т.д. Поразили же мы с Леной её тем, что, в отличие от многих других, ничего у неё не украли. Мне самому уже начинает казаться, что это – доблесть.
Сборник Кушнера есть в новом, 41-м каталоге Камкина, возобнови заказ. Там же следует заказать Эйхенбаума «О поэзии и о прозе».
Могу похвастать тем, что я был объектом многих шутливых стихотворений Кушнера, в частности – его парафразы на тему окуджавиной песни:
Рабчинского мне представляется тихая улица,
Тамара как тополь, как тополь стоит у ворот,
Довлатов не пьёт, Александра Сергеевна прогуливается,
Ах, завтра наверное что-нибудь произойдёт…
На улице Рабчинского я жил, Тамара – мать моей Таллинской дочки, дочку зовут Саша, Александра Сергеевна. Вот так.
А объектом чьих стихов был ты, мизерабль? Фимы Деревянного? Поэтому ты должен меня уважать и не называть мою прозу бестактным словом – говно. В крайнем случае называй её – стул.
Я до сих пор нахожусь под впечатлением твоего благосостояния: машина, дом, продукты.
А наша дочь получила квартиру в Манхэттене за 175 долларов в месяц, проектный дом, будет жить с подругой Антуанетт, в двух спальнях. Боюсь, что мои расходы увеличатся на 175 долларов.
Как твоя опера? Пришли фрагмент.
Заканчиваю песней:
Я люблю тебя, жид!
И надеюсь, что это – взаимно!
Аллу обнимаю, несносному Виктуару – привет!
Наши дети будут лучше нас, что вряд ли.
Твой синсирели ёрс
С.Довлатов
[Фима Деревянный – мой приятель из Киева, жил в Нью-Джерси. Однажды он позвонил мне и спросил, как можно купить половину газеты «Новый американец». Я дал ему координаты Довлатова, а самого Довлатова об этом предупредил. Надо сказать, что Фима вёл себя очень благородно – он купил у Сергея по экземпляру всех его книг и пригласил довлатовскую семью к себе на праздник Благодарения. Довлатов, конечно, тут же отказался, сославшись на мать, младенца и т.д., не знаю, чем ему не понравился Фима. После чего я неоднократно слышал: «Вот, мои друзья – Бродский и другие, а кто твои друзья? Фима Деревянный?..»
Незадолго до этого письма Довлатов побывал в Чикаго с выступлением и останавливался у меня. К тому времени я купил небольшой дом и новую машину, отсюда и «нахожусь под впечатлением твоего благосостояния».
В это же время я начал писать оперу «Борщ сквозь слёзы», о которой и спрашивал Довлатов. Написанные фрагменты я посылал ему.
«Несносный Виктуар» – это мой младший сын Витя.]
25 ноября (1986 г.)
Дорогой Синсирели Ёрс!
(Неплохая фамилия для человека из Бирмы или Таиланда).
Покидая Чикаго в субботу, пришло твоё письмо (тоже неплохо. У Чехова было: «Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа»). Выступил в Торонто «с большим успехом», т.е было человек 80-100, хорошо всё воспринимали и ржали, как недорезанные. Почтил меня своим присутствием писатель Свирский, тоже ржал, а по окончании концерта подошёл и сказал, что такого капустника не слыхал со времён капустников в МГУ. Очевидно, хотел меня обидеть. На это я туманно ответил, что Белинские и Гоголи нам нужны. От писателей хорошего слова не дождёшься, исключая, конечно, тебя. В Торонто о тебе говорят с большим уважением, особенно – женщины, которым ты понравился как мужчина.
Конечно, ты человек знаменитый, но я тоже был объектом шутливых стихотворений. Обо мне ещё дедушка Крылов писал: «И к кому Наум придёт на желудок петь голодный». Так что – не очень.
Опять-таки твои нападки о том, что я твою прозу назвал говном. Не было этого! Говно я упомянул в широком, общечеловеческом смысле: «За деньги можно и говно вывозить», а ты прицепился. Это говорит о том, что даже высокопорядочные и гуманные люди, к каковым принадлежишь ты, позволяют себе мелкие человеческие слабости, а именно – обсерание товарища. Нехорошо.
Моя «зажиточность» не должна тебя смущать. По сравнению с 90% других эмигрантов в Чикаго, я живу, как нищий. Люди уже побывали во всех Европах, а я не могу себе позволить навестить товарища в Иоганнесбурге. Ношу синтетику. И т.д.
На опере кратко остановился. Что-то не идёт. Когда напишу первый акт – пришлю.
Да! Спасибо за многочисленные материалы, присланные мне. Читали с удовольствием.
Прилагаю чек на 48 долл. (8х6=48) за твои книги.
Слышал – Сичкин с кем-то в паре открыл ресторан. Правда ли?
Привет семейству.
Вери трули.
Наум.
«Демарш» пользуется спросом у публики. Жаль, что у нас ничего уже нет.
7 дек. (1986 г.)
Дорогой Наумище!
Чек на 48 долларов получил и положил на счёт, где и без того обрастало пенями долларов этак семь. Увы, я беден, что не помешало моей жене Лене купить недавно шубу из натурального меха. Что за зверь, не знаю, но похож на Моргулиса.
На этом заканчиваю, потому что через два часа у меня выступление в Бруклине. Оттуда звонила тётка месяц назад, пригласила меня, а, договариваясь об условиях, спросила: «Как насчёт ту хандред, о кей?». Я ответил – найс.
Половец всем звонит по телефону и читает твои стихи «Прейскурант». Что не мешает ему быть умеренным ничтожеством.
Всех обнимаю. С.
P.S. Сичкин никакого ресторана не открывал по той не очень сенсационной причине, что у него нет денег. А жаль.
С.
22 декабря 86 г.
Дорогой Сергей!
Поздравляю тебя и семейство с Рождеством Христовым, Ханукой и наступающим Новым годом с пожеланиями всяческих радостей и счастья, а также денег, каковые и есть источник радостей и счастья.
У нас – без изменений. Письмо твоё, написанное в спешке, получил. Я как раз звонил, когда ты уехал выступать, и говорил с Леной. Отослал Половцу кучу стихов, но он печатать не торопится, и хрен с ним. Послал также Вайлю «Прейскурант», который он слышал ранее в твоём исполнении и просил прислать. Наладил переписку с парнем, который перевёл «Архимеда», может, он ещё чего переведёт, для этого послал ему «Витязя».
Кстати, «Демарш» продаёт «Руссика», один мой знакомый у них купил, не знаю – почём. Если у тебя есть ещё экземпляры для продажи, то не можешь ли ты послать одну книжку по адресу: (Адрес). Укажи, сколько это стоит (с пересылкой), и адресат тебе пришлёт чек. Это наш с тобой поклонник, он мне звонил. Если не хочешь – не посылай. Я ему тогда напишу, чтобы обратился в «Руссику».
Кроме того, пришли мне адрес Аксёнова, если у тебя есть. Меня просил об этом мой сосед Ф.Аранович, книжку которого «Надгробие Антокольского» ты, наверно, читал.
Такие дела. Опера идёт туго, я сам не знаю, зачем её затеял, теперь жалко бросить, но не пишется. Жду подъёма и вдохновения. Как насчёт литературной переписки с Мешковицером по поводу коломянковых брюк?
Ещё раз – с праздниками!
Обнимаем. Наум.
Ты обещал Але своё фото в новом, похудевшем качестве. Изволь.
2 янв. (1987 г.)
Дорогой Наум!
Я тоже поздравляю тебя и твоё семейство с Новым Годом. Будьте здоровы и так далее.
Мы никак это дело не отмечали, выпили чаю с какой-то дрянью и в первом часу будничным образом уснули.
Катя где-то развлекается, Коля слегка простужен, мать более или менее здорова, хотя мы, спасаясь от гостей и приглашений, кощунственно лжём окружающим, что она больна. Мама сама разрешила: «Говори, что у меня инфаркт».
Адрес Аксёнова таков: (Адрес)
Я слышал, правда, что он купил дом. Однако письма, посланные по старому адресу, в таких случаях доходят. Значительные публичные фигуры, к каковым принадлежит Аксёнов, оставляют на почте новые координаты.
«Надгробье Антокольского» – рекордно мрачное и плохое название для книги. А так – ничего себе, я её читал.
Посылаю тебе мелкое чтиво. Развивайся гармонично.
У нас ничего нового, денег стало побольше, Катя, живя отдельно, стала к нам получше относиться. Настроение же почему-то гнусное. Дико угнетают какие-то заботы и обязательства. Кроме того, я думаю, меня незаметно убивает халтура на радио: 27 лет я сочиняю всякую заказную галиматью, и конца этому не видно.
Короче, я в печали. Единственное развлечение – новости из Союза. Туда укатили двое моих приятелей: Валера Клеверов (он же Ларни Клевер) – симпатичный оболтус и Юра Галецкий – саксофонист, монах и романтический живописец, рисовал, в основном, бабочек.
Завтра я выступаю в Филадельфии с Мариной Тёмкиной и, кажется, отдам ей (она совершенно нищая) свою часть гонорара, отчего заранее её ненавижу.
Бахчанян говорит, что Горбачёву надо дать Чернобылевскую премию. Или – Чернобелевскую.
Всех обнимаю.
С.
19 января (1987 г.)
Дорогой Сергей!
И скучно, и грустно, и некому руку подать. А третьего дня иду с работы, пол-седьмого вечера, в двух блоках от дома – навстречу трое. Впереди здоровый чёрный, двое сзади, один белый, другого не углядел. Чёрный поровнялся со мной и врезал хорошо кулаком в глаз, повалил и стал требовать денег, которых у меня, естественно, не было. Оборвал все карманы, искал кошелёк. Потом что-то их, очевидно, испугало – удрали. А я пришёл домой с разбитой мордой, весь в крови, и без очков. Вызвал полицию, говорят – unusual. Слава Богу, что живой – могли и зарезать. Писал бы ты сейчас некролог. Совершенно противно на душе. Но – такова жизнь. Раны заживают, рот раскрывается не полностью, на работу хожу.
В остальном – то же. Слышал я, что певец Днепров, которому ты давал сигналы в ресторане, уехал на родину. Туда ему и дорога., ибо песни его – ерундовые, а голос противный. Ещё говорят, что блатной певец В.Токарев тоже просится назад. Как насчёт твоего знакомого Гулько? Не на кого будет пародии писать.
Уже навалило полно снегу, надо вострить лыжи.
Не пишется совсем. Полный застой. Да и кому это всё нужно? Вечный вопрос.
«Инженер человеческих душ» сверху листа – это Лёнькины художества. Балуется с компьютером на работе.
Как видишь, писать не о чем. Настроения нет.
Привет всем домашним.
Наум.
[Письмо написано на бланке, где сверху компьютерным способом нарисованы очки и выведено художественно: «Наум Сагаловский. Инженер человеческих душ».]
30 янв. (1987 г.)
Дорогой Наум!
Ужасно – всё то, что ты рассказал. Я бы рехнулся: совершенно не могу переносить унижения, а с годами это всё тяжелее даётся. И хотя меня в Америке пока никто не грабил (за исключением Меттера), я тебя понимаю и очень тебе сочувствую. Меня в жизни не раз поколачивали, и всегда я потом месяцами подёргивался: наносил кому-то воображаемые хуки и апперкоты. Стыдно своего страха, своей беспомощности и т.д.
В Нью-Йорке – тишина, застой и конформизм. Все со всеми окончательно поссорились, мещане богатеют, художники ушли в себя. Эрнст Неизвестный клянётся, что в Политбюро ЦК только и разговоров – как бы Эрика залучить на родину. Но проклятые коммунисты пригласили не его, а Барышникова. Надеюсь, тот откажется ехать. Гениально станцевать он может только в «Жизели», с пластикой у него порядок, но ни одна экстатическая партия ему не под силу. А знатоков там не меньше, чем в Штатах. Ехать, чтобы провалиться?..
Вообще, по Нью-Йорку ходит эпидемия: все рассказывают друг другу, что их на очень высоком уровне зовут в Союз. Подробности держатся в тайне. Глезера зовут, Халифа зовут, одного меня никуда не зовут, а тебя так вообще чуть не убили.
Толя Днепров был очень самонадеян и глуп, что с отчётливостью выражалось на его цинковой физиономии. И Гулько, и Токарев – умнее и трезвее. Гулько вообще человек не без способностей, но со жлобским налётом. Никто из них, вроде бы, ехать не собирается.
Как твоя опера? Сеня Кудров желает её исполнять. У него пять такси, но время от времени он вылезает на эстраду. Жил бы ты в Нью-Йорке, вы бы напару соорудили смешное обозрение. Серьёзно, из твоих вещей можно скомбинировать дивное обозрение для одного актёра с гитарой. Сделай это немедленно. Потрать одну неделю, придумай эффектное название, напиши связки, укомплектуй всё репризами + пантомима, песенки на твои слова и пр. Сделай, а Кудров сыграет. Подумай. Напиши, как ты к этому относишься.
Обнимаю. Алле и несносному Виктуару – привет. Лёне с женой – при случае.
Твой С.
[Это была пора, когда некоторые эмигранты стали возвращаться в Союз (часть из них потом приехала обратно в США). Тогда уехал и Анатолий Днепров с семейством. С Днепровым я выступал однажды в каком-то концерте в Нью-Йорке. Он пел несколько своих песен, в том числе известную «Радовать, хочу тебя сегодня радовать». Я ещё подумал, что ему не мешает сходить к отолярингологу, очень уж хриплый был у него голос. После концерта он спрашивал: «Ну как, старик? Это новое слово на эстраде!» Не так давно я слышал Днепрова по московскому радио, которое транслируется к нам в Чикаго. К отолярингологу он так и не сходил…]
19 февраля (1987 г.)
Дорогой Сергей!
Я давно не писал тебе, ибо – не о чем. И теперь, собственно, тоже не о чем, просто пришла уже пора, в противном случае – оборвётся нить, которая нас ещё связывает.
Будни заедают, писать не хочется, да и времени нет. Кто-то сказал: «От смиренья не пишутся стихотворенья». Такая жизнь – смирение, послушание, всё по ранжиру.
Читал рецензию в «Панораме» на нашу книгу – бред собачий. Кто такая Кира Сапгир? Имеет ли отношение к Генриху? Вахмистра Каца произвела в ротмистры. Чего доброго, дослужится он до штабс-капитана. Вся рецензия, по-моему, написана для того, чтобы привести дешёвые цитаты неизвестно чьего сочинения. Что значит – он пасаран? Словом, мне не нравится.
Что нового? Пишешь ли чего-нибудь? Как насчёт газеты, которую вы с Вагричем собирались делать и меня соблазняли?
Не хочешь ли подарить мне «Иностранку», хотя я её и ругал? Или проявляешь принципиальность? Ну-ну.
Привет всему семейству.
Обнимаем.
Наум.
27 февр. (1987 г.)
Дорогой Наум!
Не кручинься! – как говаривал мне с похмелья главный собутыльник моей жизни, чемпион СССР по метанию молота Валерий Алексеевич Грубин. Кира Сапгир, естественно – не Белинский, хотя она, действительно, бывшая жена Генриха Сапгира. Я соприкасался с нею в течение шестимесячного Венского карантина и, помню, она научила меня покупать в аптеке дешёвый питьевой спирт. Она пьяница. Пишет слабовато и, что гораздо хуже – вычурно. «Он пассаран» – каламбур, как я понимаю, естественно – ничтожный. Но не бранит, и за то спасибо, а дельной рецензии ты в эмиграции не дождёшься.
Да, вспомнил, что в пору Венских каникул у Киры Сапгир был день рождения, и я, будучи скован в смысле подарков, написал стихи, середина звучала так:
Не поминайте лихом, Кира!
Пускай возвышенная лира,
А не ужасных дней секира,
Звенит над вашей головой.
Ах, тридцать лет, увы, не шутка,
Промчались, как одна минутка,
Дай Бог вам зрелости рассудка,
Она – важнее половой… И т.д.
Всё это малоинтересно.
Я пишу, представь себе, роман – с любовью, с политикой и всякими глупостями, называется – «Филиал», дело происходит вокруг эмигрантского симпозиума «Новая Россия», герой встречает подругу своей юности, в результате – прошлое, настоящее и будущее завязываются в безобразный узел. В общем, то, что ты называешь – «бред собачий».
«Иностранку» посылаю со сдержанной надписью, пока что, извини, все хвалят, в том числе, как минимум, два интеллигентных человека – кинорежиссёр Слава Цукерман, создатель чудовищного фильма «Жидкое небо», и некий филолог Сумеркин, тонкий и умный настолько, что даже педераст. А Боря Шрагин, человек не совсем интеллигентный, но хороший, сказал: «После этой книги мне захотелось жить». Вот так. Короче, не «Капитанская дочка», но всё же, если будут силы, перечитай это дело, ничего страшного там нет.
Стихи, которые ты прислал, как всегда – хорошие, это становится однообразным, пришли что-нибудь гениальное, вроде «Татарского ига» или «Натюрморта». Желаю посмеяться. Пишешь ли ты оперу? Жду крупных форм. Клянусь тебе, писать надо по-возможности длинно.
Привет моей поклоннице Альберте и несносному Виктуару.
Твой знаменитый друг С.Довлатов.
4 марта (1987 г.)
Мой дорогой знаменитый друг!
Спасибо тебе за книжку, которую я у тебя нахально выдурил, ибо ты и не думал сделать товарищу подарок. Ещё раз прости великодушно, что я её назвал нехорошими словами, не держи зла. Если тебе так уж хочется, то она – шедевр, а значит – некий педераст и мистер Цукерман, который из жидкого неба сделал невообразимое дерьмо, – все правы. Сильнее, чем «Фауст» Гёте, это уж точно.
Ничего нового. Гениальных стихов давно не писал – не Бродский. Звонила мне гражданка Лариса Шенкер – собирается сделать мне «творческий вечер» (или утренник) в Нью-Йорке 26-го апреля. Я ей сказал, чтоб высылала билет, теперь она, очевидно, обратится к тебе за моим адресом (если обратится). По-моему, требованием билета я её обидел. 12-го апреля выступлю в Кливленде. Не такой знаменитый, но всё же.
Как тебе Лёнькино творчество в «Панораме»? Весь в отца.
А Виктуар, прочтя на обложке твоей книги письмо Воннегута (по-английски, конечно), возжелал прочесть твои рассказы в «Ньюйоркере», в связи с чем, если не трудно, сообщи, в каких номерах они были. Пусть парень прочтёт – будет сильнее меня уважать за дружбу со столь знаменитым писателем.
Засим – желаю тебе больших успехов в написании романа, и привет всему семейству.
Твой незнаменитый друг и доброжелатель.
(…А поутру они проснулись, кругом помятая трава, в траве сидит баптист Моргулис и шепчет разные слова…
Из песни).
9 марта (1987 г.)
Дорогой Наум!
Лариса Шенкер о твоём вечере говорила, адреса пока не спрашивала. Но назвала твёрдую конкретную дату. Я буду тебя представлять. И всё тебе припомню.
Газету с Лёниными стихами я ещё не получил. Вероятно, это 308-й номер. Что касается «Ньюйоркеров», то я для Виктуара сделаю копии, чтобы не рыться в библиотеке.
Я получил наконец-то контракт на «Наших». Сочиняю продолжение «Компромисса» на амер. материале. Бахчанян советует назвать это продолжение – «Компромиссис».
Тот же Бахчанян сказал про себя, что он «на содержании у своей формы».
Ему же принадлежит такая реплика. Кто-то заговорил о том, что наши дети ничего не читают. Кто-то прибавил: «Ну как они смогут жить без Толстого, без Достоевского?!». А Бахчанян сказал: «Пушкин ведь жил, и ничего».
Ну, всё. Семейству привет. Жду твоего приезда.
С.
18 марта (1987 г.)
Дорогой Сергей!
Спасибо тебе за копии из «New Yorker» и кучу всяких материалов, всё получили. Теперь будем неделю просвещаться, а Виктуар будет, наконец, что-то читать.
Была у нас Белла Ахмадулина, говорят – хорошо выступала. Я не был – пожалел 20 долларов на два билета. И не потому, что я такой жадный, а просто меня возмутила такая цена. Впрочем, Лёнька с Витей снимали выступление на видеокассету – по заказу, им даже что-то уплатили, но кассету тут же забрали, обещав всё же как-нибудь одолжить. Тогда и посмотрю. Поэт она, конечно, хороший.
Аля уже писала, что мы на две недели полетим в Рим. Вернусь – напишу. От Ларисы Шенкер ни слуху, ни духу. А жаль. Всё-таки возможность повидаться. Может, ещё позвонит, – меня, правда, не будет. Витьку оставим с бабушками.
Ничего не пишется, уже и оперу забросил. Не знаю, в чём дело. Вдохновения – нет. Отправил в «Панораму» «Поэму о народном достоянии», а то лежит неопубликованная. «22» мою штуку с Гурфинкелем не печатает – очень уж она еврейская для израильского журнала. Странный мир.
На этом – пока всё. Напишу через три недели.
Всем привет.
Обнимаем. Наум.
26 марта (1987 г.)
Дорогой Наум! Посылаю тебе радио-заметку В.Некрасова, которую я параллельно отослал Половцу.
Лариса Шенкер у нас бывает, поскольку что-то у Лены заказывает. Увижу её – грозно спрошу про Сагаловского. Там ещё Консон с Сичкиным что-то насчёт тебя затевали. В общем, я чувствую, что мы увидимся. Мне так каЭтся.
Я был в Мичигане, мне там не понравилось.
Мне в очередной раз не дали Гугенхеймовскую стипендию.
Жизнь коротка и печальна. Изн’т ит?
Киссис! Киссис! Киссис!
С.
[Передача Виктора Некрасова о нашей книжке «Демарш энтузиастов» называлась «Как важно быть несерьёзным». Там, между прочим, было: «Книжка эта отвечает двум основным требованиям, которые я предъявляю нынешней литературе – быть интересной, желательно с юмором и умещаться в боковом кармане плаща или кожаной курточки, чтоб можно было читать в метро. Эта книжка именно такая – и пусть не обижаются на меня авторы, потому что это похвала».]
13 мая (1987 г.)
Дорогой Наум!
Почему ты молчишь? Ты на что-то обиделся? Валидол получил?
Если у тебя плохое настроение, то пусть оно станет лучше от мысли, что я должен тебе 2 доллара.
Видел в НРС рекламу Нейманиса на нашу книженцию?
По Нью-Йорку расходятся круги от твоего недавнего бенефиса. Вайль и Генис обещали дать в «Панораме» отчёт. Они там вроде бы освещают все события на восточном берегу.
Обнимаю тебя. Всем привет.
С.Довлатов
20 мая (1987 г.)
Дорогой Сергей!
Получил твою записку, которую ты нахально назвал письмом. Я, конечно, шучу, и спасибо, что пишешь, и спасибо за валидол, и вообще спасибо – за всё. Новостей никаких нет.
На-днях был концерт Окуджавы, и я получил огромное удовольствие – и от песен, которые мы, впрочем, давно знаем, и от самого его вида, и от того, что удалось его увидеть. Всё-таки, он человек, нами уважаемый. Порядочный, каких уже нет, и без фокусов. Словом, всё было очень хорошо. Даже Виктуар, который к русскому языку и искусству относится наплевательски, изъявил желание пойти на концерт и был доволен.
Вот это одно – яркое пятно. 6-го июня выступаю в Лос-Анджелесе, пригласили меня по линии клуба песни и поэзии (есть такой), Половец обещал дать объявление в «Панораме». На этом выступления кончаются, ибо я уже был везде, где можно (кроме Бостона, но там что-то не могут организовать выступление, и не надо). Мои знакомые из Кливленда хотят пригласить тебя, я дал им твой телефон. Может быть, нас обоих пригласят в Канзас-Сити, но это будет осенью. Там у меня есть друзья, с домами и бассейнами.
Писать – не пишу, не идёт и не очень хочется. Наверно, займусь подготовкой книжки. Надо всё перепечатать и посмотреть. Наберётся прилично. Но тоже некогда сесть и спокойно это всё сделать. Неохота ходить на работу, но деваться некуда. Впрочем, это вечная история.
Тебе привет от всего семейства, и твоим домашним тоже.
Обнимаем.
Наум.
24 мая (1987 г.)
Дорогой Наум!
Получил твоё бессодержательное письмецо. Окуджава, конечно, хороший поэт, и даже с собственным голосом, хотя на первой стадии у него были пошлые ноты – «Девочка плачет, шарик улетел, её утешают, а шарик летит». Это – слезливая абракадабра.
Вайль и Генис напечатали в «Панораме» отчёт о твоих гастролях – дружелюбный и милый. Спасибо им.
У Вовы Козловского обнаружились камни в почках. У Бочштейна – рак. Из основных ньюйоркских говнюков избегает Божьей кары один Лазарев, он же Лёха Орлов, он же Невский, он же Тагер, он же Крамер – человек непередаваемого свинства.
Мы с Леной приобрели кожаный диван. Наша дочь бросила колледж и поступила на работу в некий «Экспорт-импорт».
Я пишу повесть. Если удастся растянуть её до 175 страниц, буду считать её романом.
Обнимаю тебя и твоих.
Когда будешь читать «Панораму», загляни в статейку некоего Вернера – ты там косвенно присутствуешь.
Твой С.Довлатов
3 июня (1987 г.)
Дорогой Сергей!
Твоё письмо получил, но отвечаю не сразу, ибо замотался – каждую неделю гонят куда-то в командировки, кроме того, ездил в Филадельфию участвовать в «концерте мастеров искусств», теперь на пару дней затишье, но 6-го лечу в Лос-Анджелес выступать, вернусь 7-го вечером. Заработал сотню в Филадельфии, в Лос-Анджелесе – не знаю, как-то мы не очень чётко договорились, и мне всегда противно называть какую-либо сумму. Может, продам штук 30 книг, и то хорошо.
Почему ты назвал моё письмо бессодержательным? Обижаешь, дорогой.
Статья Вайля с Генисом вызвала у меня какие-то отрицательные эмоции. Конечно, спасибо им, что написали; я даже начал писать им благодарственное письмо, но потом изорвал и решил не писать. Написана их статья весело, но упор сделан на то, что я вышел из КВН и капустников, использую анекдоты и непритязательные рифмы и что вообще меня лучше слушать, чем читать. Непонятно только, какое всё это имеет отношение к поэзии, а также – к литературе, именуемой художественной. Мне кажется, что кое-что из того, что я написал (хоть малая часть), имеет к поэзии отношение. Если уже искать какой-то исток (а его и искать не надо), то можно придти к Шолом-Алейхему, ибо у меня почти везде имеют место еврейские интонации и то, что банально называют «смех сквозь слёзы». Сюда же (к Шолом-Алейхему) можно отнести и Вуди Аллена, и Фридриха Горенштейна с его «Бердичевом». А в КВН-ах и капустниках я сроду не участвовал. Это, впрочем, всё не так уж важно. Манией величия я не страдаю. Дело, очевидно, в том, что я читаю стихи, стараясь изображать героев, и это попахивает самодеятельностью, причём невысокого пошиба, ибо я не актёр, к тому же имею дефект речи. Вот этот элемент самодеятельности и заслоняет, может быть, сами стихи. Но Вайль с Генисом ведь не только слушали меня, но и читали, поэтому странно, что они меня так изобразили. Хрен с ними. А если ты придерживаешься их точки зрения, то хрен и с тобой (это сказано для красного словца, не обижайся).
Ты уже, наверно, собираешься на дачу. Будешь на даче или в городе?
Я тут случайно познакомился с Габи Валком, он приезжал с Максимовым и торговал книгами. Взял у меня десяток «Витязей». Какой-то он деловой и шустрый.
Письмо моё, конечно, бессодержательное, но – такова и наша жизнь.
Привет семейству.
Твой Наум.
15 июня 87 г.
Дорогой Сергей!
От тебя ни слуху, ни духу. Я звонил в субботу, два дня назад, но тебя не застал. Из разговора с твоей мамой понял, что что-то у тебя неважно с работой на радио, и это, конечно, печально. Да и скриптов твоих в «Панораме» нету. Может, ещё наладится?
Съездил в Л.А., выступил, продал 40 книг. Народу было человек 180. Половец не пришёл, чем меня несколько удивил. Хотел познакомиться с ним лично, но – так и будет. Довольно приятная публика. Сватал им тебя, они решат – когда и на каких условиях, и дадут знать.
Ребята из клуба песни в Л.А. хотят издать сборник стихов и песен и интересовались, где бы им набрать это дело. Если Лена хочет и имеет время, напиши мне, когда и почём за страницу, а я им передам и дам ваш адрес и телефон.
Вот и все новости. Я понимаю, что ты не в настроении, поэтому не буду писать ерунды. Если будет время – напиши.
Обнимаю.
Наум.
Ты не обижайся, но – если нужны деньги, скажи, я пришлю. Когда будет – отдашь. Я был бы рад тебе помочь, но ты какой-то гордый. Не чужие же мы всё-таки люди.
2 июля (1987 г.)
Дорогой Наум! Писать как будто нечего – всё обсудили по телефону. История с больницей явилась, конечно, шоком, так что, не знаю даже, как дальше потечёт жизнь – с ежемесячными проверками, без водки, сигарет, но зато с рекомендуемой сексуальной воздержанностью. Короче, я должен переродиться в какую-то незнакомую и малосимпатичную фигуру – тихоню и педанта. Чёрт с ним.
Вайль и Генис относятся к тебе настолько хорошо, насколько это позволяет их рижское происхождение и усечённый взгляд на литературу как на весёлое и приятное занятие зажиточных нарядных людей. Я уже говорил и писал когда-то: отсутствие чувства юмора – трагедия для литератора, но отсутствие чувства драмы (случай Вайля и Гениса) тоже плохо.
Что касается Габи Валка, то он – мошенник. Деньги за «Витязей» будет нелегко из Габи достать. Если ошибусь, буду рад.
Ленин адрес и телефон «Клубу песен» смело дай. Пусть договариваются сами, а мы с тобой пусть будем в стороне, ну их.
За деньги спасибо, но они у меня сейчас есть (аванс за книгу + «Ньюйоркер»), так что даже больница меня не полностью разорила. В случае необходимости возьму у тебя в долг без зазрения совести, я всю жизнь этим занимаюсь.
Пиши роман в стихах об эмиграции – в этом твоё лит. бессмертие. Напиши что-то вроде «Гольдензона», но вдвое длиннее и чуть глобальнее. Необходим эмигрантский «Василий Тёркин».
Обнимаю тебя, детей и женщин.
Твой фрэнд и братр С.
[Довлатов рассказывал, что когда он был в больнице, его пришёл навестить Аркадий Львов. Львов принёс какой-то свёрток, сказал: «Это тебе» и положил свёрток на тумбочку. Львов с Довлатовым разговаривали часа два, после чего Львов попрощался, взял свой свёрток и ушёл.
Призывы Сергея к написанию романа в стихах подействовали на меня положительно – я начал его писать, придумал уже какой-то сюжет и вступление, но дело дальше не пошло. Мне кажется, что свой роман я всё-таки написал. Правда, это не роман, а опера «Борщ сквозь слёзы» – там тоже даётся широкая картина эмигрантской жизни. А вступление к ненаписанному роману было такое:
По наущенью С.Довлатова,
в какой-то мере виноватого,
что я утратил аппетит,
пишу роман. Дай Бог умения!
Довлатов был такого мнения,
что мне бессмертье не претит.
Его слова ношу в конверте я:
«Роман, мой друг, залог бессмертия
(литературного. Н.С.)».
И в этом есть крупица истины,
но мне уже полсотни, мистеры,
и жизни, стало быть, в обрез.
Семья, работа – до романа ли?
Читатель мой, тебя обманывали,
что у поэтов лёгкий хлеб.
Глушу коньяк, живу с актрисою
и лёгким пёрышком пописываю?..
Не верь. Такую долю – мне б.
Поэт, известно, к Музе тянется.
Она не дочь мне, а племянница.
Читатель, ты меня прости,
что я спиной своей горбатою
на хлеб насущный зарабатываю,
служа с восьми и до пяти.
Писать стихи – не есть телятину!..
К тебе, старинному приятелю,
я обращаю светлый взор.
Ты – мой герой, моя жемчужина,
недолгий отдых после ужина,
моя любовь и мой позор.
Мы вместе сохнем в эмиграции,
одни считаем ассигнации,
одной молитвою живём.
Всегда в пути, всегда на смене мы –
ты в ресторане за пельменями,
а я – за письменным столом.
Пишу роман. Перо в движении.
Уже в моём воображении
картина некая видна:
ночь, город спит, и в небе светится
Большая сонная Медведица.
Луна над городом, луна…]
22 июля (1987 г.)
Дорогой Наум!
У меня тоже никакой информации. Вышел журнал «Слово» – ничего особенного. Посылаю. Из явных огрехов – нигде не названы фамилии переводчиков, кроме случая с Бродским, где переводчиком является он сам. Рассказ Войновича по уровню – из советского настенного календаря.
У Завалишина рак. Он добрый, хороший и культурный человек, но совершенно разложившийся, увы.
Моё здоровье как-то разом и сильно ухудшилось. Недавно сказал одному приятелю: «Что мне в жизни осталось? Только книжки читать…» А он и говорит: «Ну, это пока зрение хорошее…»
«Литературную газету» ты выписал правильно. Читать её сейчас интереснее, чем «НРС».
Всё же я пишу некое сочинение страниц на 140 про радио «Либерти», после чего меня с этого радио выгонят. Это я к тому, что вопреки болезням тяготение к перу не утихает. Может быть, низость – самое живучее в человеке?
Кстати, ответь мне на вопрос: почему нос у человека растёт до последних дней жизни, а член – ни в коем случае? Ощущаешь метафизику?
Обнимаю всех.
С.
[Ещё из метафизики. Довлатов сказал как-то: «Почему у человека 32 зуба, а член – всего один? Надо, чтоб членов было три – один работает, второй отдыхает, а третий лечится».]