КАДР В КАДРЕ
Давным-давно, в маленьком южном городе, мы вышли с женой из кинотеатра после ночного сеанса. Фильм был об Италии, о времени правления диктатора Муссолини, и герои фильма, живущие в маленьком южном городе, - рабочие, учителя, врачи, парикмахеры, крестьяне, чиновники, - поразительно напоминали людей, окружающих меня и жену в этом маленьком советском городе, затерянном на самом юге тоталитарной империи. Не было никакой разницы между жизнью людей в далекой провинциальной Италии, отдаленной от нас более чем сорока годами времени, войной, победой, и массой последующих событий, а также тысячами километров, - не было никакой разницы между жизнью з д е с ь и т а м. И там, и здесь была диктатура, и было странно и дико, даже кошмарно видеть сцены из жизни диктаторского режима с их несправедливостью, насилием, кровью и ужасом, так похожие на сцены твоей собственной жизни. Зрители в кинотеатре словно бы смотрелись в странное зеркало, видя на экране самих себя, видя свои кривые, мощеные булыжником улочки, свои кипарисы, свою набережную, и свое лежащее рядом, тихое, теплое и сонное море, и сознавая, быть может не совсем отчетливо, что т а м все уже давно изменилось, а з д е с ь до сих пор ничего не меняется. Что здесь, в тоталитарной советской империи, продолжаются насилие и террор, что здесь по-прежнему ломаются судьбы, и люди делятся на тех, кто, бездумно глядя на экран, стараются ничего не понимать и не прозревать, и на тех, кто все понимает, и готов от невыносимого ужаса или покончить с собой, или бежать без оглядки куда глаза глядят, сжав руками пульсирующие кровью виски.
Впрочем, толпа, расходившаяся по городу после ночного сеанса, была внешне спокойна, никто не сжимал руками виски, никто никуда не бежал, совсем рядом лежало спокойное летнее море, вонзались в ночную синь стрелы стоящих шеренгами кипарисов, что-то весело щебетала жена, рассказывая о событиях, совсем не относящихся к фильму, и это в конце концов успокоило меня. Мы медленно шли по притихшему городу, внимая звукам и шорохам притихшей южной природы, и только лишь одно ощущение долго еще не покидало меня, - странное ощущение того, что в фильме я видел себя самого, что это словно бы был кадр в кадре, действительность, наслоенная на действительность, некое фантастическое смещение времени, которого в принципе просто не может быть. Впрочем, внешне, повторяю, все для меня успокоилось довольно быстро, мы дошли наконец-то с женой до дома, поблагодарили соседей, которые смотрели за спящим ребенком, достали из холодильника бутылку вина, и неспеша выпили ее, сидя на выходящей в сад лоджии и внимая шорохам летней ночи. Жена давно уже не говорила о фильме, а, смеясь, рассказывала что-то смешное о жизни школы, в которой работала учительницей, а я, вполуха внимая ей, видел как бы кадр в кадре, как бы два слоя действительности, разделенные между собой четырьмя десятилетиями, которые внезапно наслоились один на другого, как будто этих десятилетий не было вовсе. Жизнь маленького итальянского городка сороковых годов двадцатого века накладывалась на жизнь маленького южного городка времен Советской империи, и это странное наложение, иногда полностью совпадавшее, этот кадр в кадре, стояли у меня перед глазами еще многие годы. Иногда, видя эту поразительную картину, я начинал безумно смеяться, иногда безудержно плакать, и даже сейчас, спустя годы, не успокоился до конца. Ужас узнаваемости, ужас того, что все уже было, что ты это уже когда-то видел, что вокруг есть всего лишь повторение давно пройденного, что ты не в силах вырваться из этого порочного круга действительности время от времени вновь приходит ко мне. Думаю, что так происходит не только со мной. Доподлинно известно, что нечто подобное испытывали некогда Платон и Ницше, выдумавший, кстати, идею Вечного Возвращения… А тоталитарный советский строй, между прочим, начал разваливаться через год после описываемых событий. Но кадр в кадре, увиденный на экране провинциального кинотеатра, остался со мной навсегда.
16.12.2001г.