Меня обычно провожала мать,
Совала всё сердечные таблетки.
Да и кому там было провожать,
Старались, били эти пятилетки,
Отец, мои две младшие сестры…
А я, столичный, - штучка не простая,
В станицу вёз, как шкурки горностая,
Баранки да больничные листы.
Автобус, толчея, потом вагон.
И материнский взгляд уже вдогон,
На ухо просьба – там не пей, сынок.
А по вагону угольный дымок,
Разносит чай смешная проводница.
Вагон качает. Вот она, граница,
Что было и что будет. Перегон.
И далее стучит колёсам вслед,
Усталое, наверно, в сорок лет,
Истерзанное выпивками сердце.
Из года в год всегда одно и то ж.
И сколько ты поступки ни итожь,
Выходит лишь одно - стальная дверца.
Где кочегары пьяные - «в умат»,
Где печи сумасшедшие дымят,
Да ладно, это старая картинка.
Всё это будет, но не в этот год,
Который есть и как-нибудь пройдёт,
А здесь отец в расшнуренных ботинках.
Не мать, а он сегодня на часах
И плещется тоска в его глазах,
Костюмчик серый виснет так беспечно.
Я трогаю костлявое плечо,
И что-то в нос толкает горячо.
Я понимаю – проводы навечно…