ЧУЖАЯ РИФМА - 1
Мне понравилась строчка из чужого стихотворения, даже не строчка, а отрывок из нее: «в безумном октябре». Этот «безумный октябрь» долго не давал мне покоя, отчасти потому, что я сам родился в октябре, и действительно считал этот месяц безумным, а еще и потому, что эти безумства я связываю с конкретным городом, в котором родился, - с Алуштой. И город, и месяц, и моя жизнь здесь безумны до невозможности, и потому я страстно желал, заполучив этот стихотворный отрывок всего из двух слов (кстати, имеющий отношение к Ялте, и написанный ялтинским поэтом), - я страстно желал сделать его своим, и написать стихотворение, в котором бы он присутствовал. И я написал неплохой первый куплет из этого стихотворения:
Проклятый город на заре,
В безумном октябре,
Я, как распятый Назорей,
Торчу в твоей ноздре.
Город этот действительно по многим причинам стал для меня проклятым, я много раз бежал из него, и хочу бежать сейчас, и этот первый куплет чрезвычайно вдохновил меня, обещая скорое продолжение, но… Но скорого продолжения не было, и я бился с этим простым и естественным, как мне казалось, продолжением, чрезвычайно измучась и изведя километры бумаги. Но все было тщетно – стихотворение мне не давалось. Когда я особо усердствовал, и требовал от Муз некоего конечного результата, выходило в прямом смысле черти-что: распятый Назорей оборачивался неким черепом, причем роль черепа играл сам город, то есть Алушта, а в его мертвой страшной ноздре торчал я сам. Может быть, так и было в некоем метафизическом смысле, ибо жизнь моя во все времена в этом городе была очень тягостной, но в таком виде заканчивать стихотворение было нельзя. Я пробовал и так, и эдак, я мучился со стихом этим долгое время, чуть не сошел с ума, пытаясь его закончить. Но закончить его было нельзя: что-то мешало этому. Кто-то очень настойчиво мешал мне, громоздя одну чертовщину на другой в таких странных и страшных пропорциях, словно хотел отучить меня пользоваться чужой рифмой. И постепенно смысл этого, - использование чужой рифмы, - стал доходить до моего измученного поэтического сознания. Мне дали понять, что чужую рифму использовать нельзя, что она послана не тебе, а другому, что она фактически рождена из ничего, из призрачного поэтического небытия для другого человека, для другого поэта, и принадлежит только ему. Рифмы, как прекрасные, блестящие в призрачном свете солнца вечной Поэзии, выкапываются из песка Времени душами спящих поэтов, и приходят к ним легко и играючи во время бодрствования. Любая конкретная рифма принадлежит данному конкретному поэту, и не может быть использована никем, кроме него. Поэт и рифма навечно связаны друг с другом в Вечности, в Поэзии, еще до рождения рифмовальщика. У каждого поэта своя судьба и своя собственная рифма. Нельзя повторить чужую судьбу и нельзя присвоить чужую рифму, ибо этому препятствуют боги и Музы. И я наконец-то понял это, и прекратил свои попытки написать стихотворение, используя чужую рифму. Ибо если бы я продолжил их, я бы или сошел с ума, или погиб. Что, собственно говоря, одно и то же. А от всех этих усилий остался первый куплет незаконченного стихотворения:
Проклятый город на заре
В безумном октябре,
Я, как распятый Назорей,
Торчу в твоей ноздре.
Вот такая случилась история.
5.06.2006г.