Нет, ты не бойся. Вылези из угла. Дай свою руку, бледную и в прожилках. Можешь оставить себе свой медовый хлам, можешь погладить скерца змею-пружинку, так, напоследок. Это хороший день. Где-то звенят трамваи и берлиозы . Где-то октябрь носится по листве и выжигает ветром сигналы морзе. Где твоя лента в выцвевших волосах? Где твои слезы, кислящие железом? Пенная девочка, алые паруса. Рваное платье, пальчик с косым порезом, вспухшие губы в трещинах и грядах, голые ноги, жаждущие согреться. Знаешь, а я не видела никогда, чтобы так жадно гладили свое скерце.
Так говорила я, подводя ее к мутной воде, где мелочь крутилась рыбья. В небе кружилось- каркало воронье, в сгущенных тучах что-то орало, выло, чувствовало, видать, что идет туда, где, говорят, не помнят, откуда родом. Я уж не знаю, что делала с ней вода, но ее плечи дергались долго-долго.
Мои колени плюхнулись в мягкий дерн, капало с щек и мерзлось еще сильнее. Я еще помнила косточки ее ребр и белизну ее худоватой шеи.
Детские строчки ее ветер разодрал, припорошил лавандой и снежным перцем...
Да, больше я не видела никогда, чтобы так нежно гладили свое скерце.