Горе горькое по свету мыкалось,
На меня невзначай набрело:
Долгожданный мой, вот мы и свиделись.
И дремотой всего облекло.
Сколько выходило, скольких вымучило,
Проглядело все глазоньки с бельмами,
Всё искало тебя, всё звало тебя,
Месяцами, годами, неделями.
Здрав ли миленький, здрав ли родненький,
Каково у тебя самочувствие?
Дай обнимемся, расцелуемся,
Ты же дорог мне до бесчувствия.
Обходило всего вкруг да около,
Пеленало речами умильными,
Залепляло глаза поволокою,
Ручки ноженьки обессилели.
А оно взгромоздилось на шею мне,
Понукнуло плетьми семихвостыми,
И пошло всё не в такт, то с сумой, то в тюрьме,
Да все встречи, все дружбы с прохвостами.
Навалилося тяжкою ношею,
Окатило всего думкой горькою,
Всё с улыбкою нехорошею,
Тёмной ноченькой, хмурой зорькою.
Горечь я проглотил, в трёх сосёнках блудил,
В лабиринте не видел спасения.
Лихо бдительно, но, вдруг заснуло оно,
Как то в сумерках на воскресение.
Я его снял с себя, взял за ножки любя,
Размахнулся со всей своей моченьки,
И под жалобный вой, об пенёк головой,
Хохотал аж до слёз среди ноченьки.
И оно хвост поджав, от меня убежав,
Всё скулило, трясло жидкой гривою.
Я ж хребёт разогнул, на прощанье махнул,
Вышел в волю походкой игривою.
Ну а где здесь мораль, я отвечу едва ль.
Просто выпало мне испытание.
Только Лихо живо, и, коль встречу его,
То возьму длинный дрын, и примусь за его воспитание.