Раскопки Помпеи

Елена Панченко
"венок"

1.
Того, в чём счастья не увидел ты,
слепая тень ведёт тебя по кругу
и, раз не внял глаголу высоты,
проценты и долги взимает грубо.
Ты думаешь: «По младости простят…»
и самомнение меняешь на позёрство.
Тебе и невдомёк – как боги мстят,
как всё, что свято, пожирают монстры.
И завизжат уключины каталок,
и тормоза успеют кое-как,
и сонм заслуг предстанет глуп и жалок,
а обладатель их как в сказке – наг.
И в приступе душевной прямоты
откроются вдруг милые черты…

2.
Откроются вдруг милые черты
случайно, как тогда – в Помпеях.
Настигнет сад у нулевой версты
И песня, вроде той, что Сольвейг пела…
Мистерий вилла… в красном… взгляд сквозной,
где отразилось будущее… Пепел
засыпал память. Ось земная сбой
дала. И мелом не отметил
никто банальным знаком «Здесь был я»
при входе в прошлое дверных проёмов.
А мир зарос кошмарами былья…
(чтоб скрыть начала – нет верней приёма).
Но правда ждёт как строки приговора
под грудой пепла, жизненного сора.

3.
Под грудой пепла, жизненного сора,
никчёмных планов, быта, бытия
укрылось прошлое в немых узорах
из-за которых будто я – не я.
Из-за которых, впрочем, ты – не ты…
Осколки зеркала мешают видеть ясно
и множат мир, лишая простоты,
и поиск истины доводят до коллапса.
Кто знает, может жизнь права,
когда меняет всё вокруг местами
и в лодки превращает острова?
И чтобы точку никогда не ставить –
спят яркие несбывшиеся сны
в глубинах памяти, хмельной от новизны.

4.
В глубинах памяти, хмельной от новизны,
перед лицом своим, нам изначально данным,
как перед Богом  – наги и честны –
мы терпеливо ждём и неустанно
себя самих назад из суеты
гламурно-дискурсных публичных отношений,
мы верим, что не сожжены мосты,
что мы ещё кристально совершенны,
что слышали, куда проложен путь,
и не метали бисер, где не надо,
и руку не стремились оттолкнуть
во имя блага собственного зада…
Ну, что ж… Иллюзия предстанет скоро
усмешкой, символом Судьбы укора.

5.
Усмешкой, символом Судьбы укора,
перстом, разящим шельму с высоты
быть может что угодно: небо, море,
дорога, поле, чёрных птиц кресты,
страницы жёлтые, где тополя уходят,
чужая жизнь, что вдруг да удалась,
по-летнему полётная погода
и солнца злой, но честный красный глаз.
И пусть как грек – ты верил в правду чисел,
как жмот – что сила денег велика,
пусть над людьми себя – как бог возвысил,
но, как бы крепость не была крепка,
крушеньем ложных истин наносных
придёт пора убийственной весны.

6.
Придёт пора убийственной весны,
казнящей смертью смерть пространств бесплодных!
Всё до гроша последнего казны
потрачено! Рекою полноводной
с протянутых ветвей исходит свет –
зелёный! Жизнеутверждающий! Зовущий
жить гордо и свободно сотни лет
с сознанием, что ты на свете – лучший!
Что жизнь – прекрасна! Ветер в паруса
и тот летит  лишь по твоей указке!
Долой учителей – ты можешь сам
создать проект своей отдельной сказки!
Черёмухой запудрены мозги…
Однако, человек, себе не лги.

7.
Однако, человек, себе не лги…
Ведь дать оценку могут только люди,
и то, когда история торги
тебе устроит с головой на блюде.
А так – хоть ты кричи, хоть не кричи,
но если не услышишь голос Бога
и не поймёшь, в какую стену кирпичи
слагать тебе и где твоя дорога,
то ты – никто, и имя твоё – блеф.
Слепцов немало, поражённых славой,
что ждут, на кочку зрения присев,
спасения от раскалённой лавы…
Да покарай нас всех, кто дня не видит!..
Вулкан молчит, сегодня он не лидер.
8.
Вулкан молчит, сегодня он не лидер,
потоп – бессилен и наивен мор.
Сегодня, если Бог в обиде,
он по-бесовски вкрадчив и хитёр,
уборку производит без мороки:
вражда, подмена истин, словоблуд,
бесполый брак и вера лжепророкам
всё к той же гибельной черте ведут.
И Ною больше не собрать ковчег –
мы расплодились в миллионы тварей.
Мы как пароль твердить должны: «Я – человек!»,
чтоб стал возможен отклик мудрый, старый:
«Прощай, мой путник! Душу береги.
Вина забыта, прощены долги».

9.
Вина забыта, прощены долги.
Но битое стекло не станет новым…
С тобой мы не друзья и не враги.
Мы устояли перед странным зовом
родства души. Мы не пошли вперёд,
свернули, не поверили, что просто
даётся счастье… Блок. «Фонарь…» и вот
две тени от него ушли раскосо.
И так же всё как встарь – культурным слоем
укрыла жизнь нас от себя самих.
Мы прошлое от рук своих отмоем,
друг друга не обидев, впишем в стих…
Не любим – потому и не обидим…
Нож вложен в ножны, никому не видим.

10.
Нож вложен в ножны, никому не видим.
Ну, вот и хорошо – хотя бы так…
В салате яблоки сменив на мидий,
выходим в свет и надеваем фрак.
Престиж. Знакомства. Интерьер. Карьера…
Немного душно без живой души
хотя б кошачьей, или пса, к примеру,
чтоб утолить тоску и заглушить
потребность быть влюблённым и любимым
без объяснений, без условий, лжи.
А жизнь толпою уличной проходит мимо,
никто никем, увы, не дорожит –
вскипает норов, зацепи едва…
В ответ волне зевает синева.

11.
В ответ волне зевает синева
и поглощает все земные боли.
Стоусто-стоязыкая молва
ничто перед слияньем с вольной волей.
И вот из первозданной пустоты
желаньем ста любовников стремится
упрямый ветер. Чувство высоты
зовёт, внушая сердцу зоркость птицы,
на много миль вокруг увидеть край
необозримо-светлого! земного!
И дальше, по пути знакомых стай,
отправив как паломника с сумою,
в явь превращает старые секреты
и возвращает к призракам отпетым.

12.
И возвращает к призракам отпетым
забытый сад. Как в дни, когда закат
стихал в беспечной дымке сигаретной,
а в сердце рдяным гласом жил стократ.
И сыпались витиевато фразы
про то да сё, а в общем ни о чём.
И только глаз не отвели ни разу,
и только повод был не изречён…
И потому – что знал как аксиому
и что забыл, дорогою влеком,
теперь ты называешь незнакомым,
сдавая тех, с кем раньше был знаком.
Но, гладь над глубиною разорвав,
сипит волна упрямые слова.

13.
Сипит волна упрямые слова:
«Спит совесть… стыдно… ты предатель, сын мой…
отрёкся… стёр… седеет голова…
по Сеньке шапка…».  Жизнь – что двор гостиный
усеяна пустою шелухой,
недолгой и нетрудною забавой,
и дёшев здесь товар, купец – глухой,
и шавка в будке – вместо волкодава.
А там – в помпейском некогда раю,
на ветхих фресках виллы дама в красном
как прежде, видит будущность твою,
которую не разменял ещё напрасно.
Как прежде там, где пальмы рядом с кедром,
Ритмично море, спорящее с ветром.

14.
Ритмично море, спорящее с ветром.
Сипит волна упрямые слова
и возвращает к призракам отпетым.
В ответ волне зевает синева.
Нож вложен в ножны, никому не видим.
Вина забыта, прощены долги.
Вулкан молчит, сегодня он не лидер.
Однако, человек, себе не лги.
Придёт пора убийственной весны!
Усмешкой, символом Судьбы укора
в глубинах памяти, хмельной от новизны,
под грудой пепла, жизненного сора
откроются вдруг милые черты
того, в чём счастья не увидел ты.