Сплю на полу в коморке за сенями.
С какой ноги ни встану, все не с той.
Я – дворянин с миланскими корнями.
Я – Буратино Карлович Толстой.
Я мог сгодиться скрипке и кифаре.
На мне бренчал бы каждый ловелас.
В меня почти влюбился Страдивари,
Амати и Гварнери клали глаз.
Но как-то косо пялили гляделки.
Нащупал сук, объевшись беленой,
Обкуренный, нетрезвый самоделкин,
И грязно надругался надо мной.
Он по спине пошлепал ли, по попе ль,
И снова взял клешнею за сучок
И говорит: «Какой красивый шнобель»,
А я ору: «Не шнобель, а смычок!».
Он взял топор, ушам своим не веря,
И саданул под корень топором.
Глухая, криворукая тетеря,
Такого даже молния и гром
Не остановят в гнусном начинанье.
Пенек остался в зарослях травы.
Мои мольбы и дикие стенанья
Он перепутал с шорохом листвы.
А грома нет. Тоскливо плачет тучка.
Всплакнули белка, заяц, ежик, крот.
И вот отец мой – столяр-недоучка,
А я носатый, маленький урод.
Он целый день крошил меня на доски,
Долбил меня щербатым долотом.
А если бы нашел меня Едомский*,
То я бы стал мечтательным котом.
Я рос и плодоносил на пленере.
Земля мне мать. Я мял ее сосцы.
Амати, Страдивари и Гварнери
- Мои потенциальные отцы.
А что Едомский? Вышел на утес он.
Стоит как дуб, рисует старый клен.
А мне кричат, что я недоотесан,
Недообстуган и недодолблен.
Что весь в отца, что страшен и тупица,
Что дуролом, дурында, дурандот.
И я пошел в надежде утопиться.
Все помнят старый, детский анекдот.
Я не тону, но тут мне подфартило:
На отмель, освещенную луной,
Приковыляла грузная Тортила
И подарила ключик разводной.
Назвала мой поступок суицидом
Под злое улюлюканье наяд,
И мне до фени - как мои отцы там
Ваяют или скрипки мастерят.
* Михаил Едомский - петербургский художник и скульптор, в работах которого
превалирует кошачья тематика.