Февраль в Выру

Игорь Голишников
И вновь, февраль – великий враль,
Нас всех собою обольщает.
Нет, он весны не обещает,
Ему нисколько нас не жаль.
Он, старый плут и точно знает,
Зима пройдёт и лёд растает.
Но, это он не обещает.
Он, лишь, лукаво смотрит в даль.

Февраль зиме наводит плаху.
И я, в ветвях, услышав, трель.
Вдруг, улыбнулся милой птахе.
Как нас с ней радует капель!
Герой-апрель, что силы копит.
Огнём небесным лёд растопит.
И встрепенувшись ото сна.
На мир обрушится весна.

Морозец утра вдаль поманит.
Восток окрасится зарёй.
Щекочет ноздри и дурманит.
Так, пахнет углем дым печной.

Какой восторг, в сосновых лапах,
Вдыхать душистой хвои запах!
Я свой, среди смолистых шпал.
Я тот, кто ранен, но не пал.
Кто, так свою лелеял грусть.
Мой разум спит под наста хруст.
Мой разум пуст. Мой разум весь,
По новому рождался здесь.

Здесь, двухэтажные, рядами,
С резными проймами окон,
Стоят дома. И перед нами,
Однообразная Чухонь.
Здесь, есть иллюзия покоя,
Здесь, даже, что-то есть ТАКОЕ.
Так звук стрелы пронзает тишь,
Поверх их черепичных крыш.

Наверно, бес скитания позвал,
Меня сюда, смешав, пути-дороги.
Приют мой, – маленький, прокуренный подвал.
Где твой фантом мерцает на пороге.
Меня здесь нет. Я мыслями летаю.
Моя печаль во мне, сгорая, тает.
Дым сигарет, в них привкус есть тревоги.
Сижу, пью пиво, очень мёрзнут ноги.

И тихо грежу, ты вошла, и пусть;
Ты не одна, с тобой потасканная грусть.
Что ж, здесь в пивной, в Эстонии далёкой,
Уже не буду в этот вечер одиноким.

Вошла, присев; тонка, лучиста, гибка.
В больших глазах плескается улыбка.
На крае стула, на коленях руки.
Открыт сосуд, где обитают муки.

Мгновенно, боль иглой войдёт под вздох, как прежде,
Я вспомню вновь, как хоронил надежды,
Как звал тебя, как выл, как жаждал чуда.
Сегодня, память окунать в бокал я буду.
Неси, хозяин, пенный эликсир!
Он даст для жизни мне сейчас немного сил,
В гнетущий год пронзительной печали.
Ловлю твой взгляд: - Что, черти накачали?
Не веришь; я до этого не пил…
И мне казалось, я ещё любил…

Ночь и зима мой хрупкий мозг сковали,
В тот год отчаяния; но где-то подо льдом,
Я, словно силою неведомой, влеком,
Тянул за край забвенья покрывало.
Ломая пальцы хрупкие, сквозь силу,
Без заступа, в движеньях мерных туп.
В который раз я разрывал могилу.
И на меня, смотрел с улыбкой труп.
Взгляд тех же глаз, но в них не таял снег.
И память, так пронзительно кричала;
Глаза, улыбка, голос, звонкий смех;
Всего лишь год, но что со мною стало!?..

Февральский вечер, снова мы одни,
Как в прежние, промотанные дни.
В глазах твоих, сквозь мглистый тюль печали,
Мне грезится, о чём вчера молчали.
Ты не со мной, и это в тайне жаль.
Но, жить мешает лютая печаль.
Мне прошлых дней достаточно вполне.
Правы пропойцы, – истина в вине!

Чужая, абсолютно, сторона.
Как странно мне напомнила она,
Размытым пейзажем из дорог,
Что от себя я убежать не смог.
Не помня, как попал в такую даль,
В каком бреду, от дома отлучился,
Стряхнув, оцепенение и хмарь,
Умыл лицо, встал в рост, и излечился…