Один из прототипов Бегемота в "Мастере и Маргарите"
*Едят ли Бегемоты мух?
О ЗНАМЕНИТОМ КОТЕ БЕГЕМОТЕ ПИСАНО-ПЕРЕПИСАНО МНОГО. Поэтому большую часть уже известных изысканий повторять не будем.
Ну, разве что поправим и уточним кое-что. Многие исследователи пишут, что имя Бегемота, равно как Азазелло и Абадонны, восходит к Ветхому Завету и традиционной христианской демонологии. Однако на самом деле в виде мифического чудовища Бегемот изображён только в ветхозаветных апокрифах, то есть в книгах, не вошедших в канонический текст Библии. Что касается самого Ветхого Завета, в книге Иова бегемот описывается как обычное животное. Бог говорит Иову:
«Вот бегемот, которого Я создал как и тебя; он ест траву как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его…» (Книга Иова, стихи 15-16).
Далее, даже признавая, что бегемот – самое необыкновенное животное из всех сотворённых, Господь, однако, описывает обычную «нильскую лошадь», которая питается травой на холмах, лежит под нильским деревом, прячется в болотном тростнике…
Зато в апокрифических сказаниях (например, в Книге Ездры) Бегемот – чудовищный зверь, царь млекопитающих. Он настолько громаден, что может выпить сразу целую реку и съесть за один присест тысячу гор. Имя Бегемота упоминается в энциклопедическом словаре Гранат, который особо почитали в семье Булгаковых, поскольку в нём была статья о главе семейства, Афанасии Ивановиче.
Христианская католическая демонология называет именем Бегемота беса, воплощающего в себе неумеренное обжорство. Отметим при этом, что речь не идёт о православии: православные отцы церкви ассоциировали бегемота исключительно с африканским животным, и не более того.
А вот описание беса Бегемота даёт Михаил Орлов в «Истории сношений человека с дьяволом», где рассказывается о том, как бесы, бесчинствуя во Франции XVII века, вселились в луденских монахинь. В частности, игуменья Луденского монастыря Анна Дезанж была одержима семью дьяволами: Асмодеем, Амоном, Грезилем, Левиафаном, Бегемотом, Баламом и Изакароном:
«Пятый бес был Бегемот, происходивший из чина Престолов. Пребывание его было во чреве игуменьи, а в знак своего выхода из неё, он должен был подбросить её на аршин вверх. Этот бес изображался в виде чудовища со слоновой головой, с хоботом и клыками. Руки у него были человеческого фасона, а громаднейший живот, коротенький хвостик и толстые задние лапы, как у бегемота, напоминали о носимом им имени».
Таким же предстаёт этот бес и на рисунке Колина де Планси в «Dictionnaire infernal» с подписью – «Бегемот, демон желаний желудка».
Надо заметить, что в ранней редакции романа Бегемот также больше соответствует своему «демонологическому» собрату:
«На зов из черной пасти камина вылез чёрный кот на толстых, словно дутых лапах...».
Слоноподобные лапы писатель в конце концов убрал, а вот руки «человеческого фасона» сохранил: ими Бегемот протягивает кондукторше гривенник, листает паспорт Поплавского, режет ананасы, пьёт водку из стакана и так далее.
БЕГЕМОТ ПОЛНОСТЬЮ ОПРАВДЫВАЕТ своё бесовское чревоугодие. На страницах «Мастера и Маргариты» он то и дело что-то жрёт или пьёт. Вот каким его видит ошалевший Стёпа Лиходеев:
«…На ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно – жутких размеров чёрный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой».
Аппетит Бегемота отражается и в его «мюнхгаузеновских» байках:
«-Тигров нельзя есть, - сказала Гелла.
-Вы полагаете? Тогда прошу послушать, - отозвался кот и, жмурясь от удовольствия, рассказал о том, как однажды он скитался в течение девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого им тигра. Все с интересом слушали это занимательное повествование, а когда Бегемот кончил его, все хором воскликнули:
-Враньё!..
-Ах, так? Враньё? – воскликнул кот, и все подумали, что он начнёт протестовать, но он только тихо сказал: - История нас рассудит».
В свете ветхозаветных преданий о чудовище Бегемоте, ожидающем часа своего пробуждения, последняя фраза звучит зловеще…
Надо отметить ещё одну особенность. Бегемот совершенно не различает вкуса того, что он пожирает. Об этом свидетельствует не только эпизод в торгсине, где «демон желудка» целиком заглатывает мандарины и ест шоколадки вместе с обёртками, но и сцена в начале главы «Извлечение мастера»:
«Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул стопку спирта, что все зааплодировали..
Маргарита… смотрела, как Бегемот намазывает горчицей устрицу.
-Ты ещё винограду сверху положи, - тихо сказала Гелла, пихнув в бок кота.
-Попрошу меня не учить, - ответил Бегемот, - сиживал за столом, не беспокойтесь, сиживал!»
Оно, конечно, может, и сиживал, и едал, а вот получал ли удовольствие от съеденного – это вопрос.
Но почему же Булгаков так жестоко обошёлся с «обаятельным» Бегемотом? Ответ несложен. Здесь сказалось влияние народного поверья о том, что черти не различают вкуса (оно распространено среди многих народов христианского мира). Немецкая пословица, к примеру, утверждает: «Чёрт и мух жрёт». В русских и немецких сказках его постоянно дурачат: суют вместо ореха пулю, вместо сыра – камень, и бес покорно жуёт всю эту пакость, да ещё и удивляется, что люди находят в ней хорошего.
Любопытно, впрочем, отметить, что Булгаков узнал об этой особенности чертей не ранее 1934 года. Потому что в черновиках, которые относятся к январю 1934-го, Бегемот более разборчив:
«Спутник Коровьева передал примус Коровьеву, взял верхний мандарин, облупил его в один взмах и тут же, чавкнув, сожрал его, а затем принялся за второй».
Точно так же не упоминается о том, что кот ест шоколадки вместе с обёртками.
**Едят ли Бегемоты тигров?
В СВЯЗИ С ЭПИЗОДОМ О ТИГРЕ, КОТОРЫМ ПИТАЛСЯ Бегемот во время своих долгих странствий по пустыне, хочу обратить внимание на одно издание. В 1926 году в Москве, в сборнике Государственной академии художественных наук вышел обширный очерк Сергея Львовича Толстого «Фёдор Толстой Американец». Сергей Львович повествует о своём предке - графе Фёдоре Ивановиче Толстом. О том самом Толстом-Американце, который выступал (хотя неудачно) сватом Пушкина к Наталье Николаевне Гончаровой.
Автор очерка рассказывает, как 1804 году граф Толстой принял участие в знаменитой морской экспедиции капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича фон Крузенштерна. Он числился кавалером посольства Резанова в чине поручика гвардии. Того самого Резанова, который более известен нам по поэме Андрея Вознесенского «Авось» и мюзиклу «Юнона и Авось». Как мы увидим далее, Фёдор Иванович отличался нравом чрезвычайно весёлым, буйным и, что называется, «бесовским». В конце концов своим поведением Толстой довёл Крузенштерна до белого каления, и тот предпочёл расстаться с неудобным спутником.
Если верить С.Л.Толстому, его предок был переведён с «Надежды» Крузенштерна на «Неву» Лисянского, а уже капитан Лисянский (видимо, тоже не вытерпевший диких проказ Фёдора Ивановича, которому в то время исполнился всего 21 год) высадил графа на острове Ситха - недалеко от канад¬ского берега Северной Америки, восточнее Алеутских островов. Здесь обитало племя, которое русские называли Колошами. Как долго Толстой пробыл на острове, неизвестно. В конце концов его подобрало какое-то судно и доставило в Петропавловский порт. Отсюда в начале 1805 года он через всю Сибирь отправился в Россию.
И ВОТ ТУТ МЫ СТАЛКИВАЕМСЯ С ЭПИЗОДОМ, который прямо соотносится с бегемотовым «поеданием тигра». Один из знакомых Толстого-Американца, Д. В. Грудев, позднее вспоминал байки неистового графа о пребывании на острове:
«При нём была обезьяна; с нею он пошёл гулять, а потом рассказывал для смеха, что первые дни своего одиночества он питался своей обезьяной».
Тот же самый рассказ передавали и другие приятели Фёдора Ивановича.
Случайное совпадение? Верится с трудом. Вернее, совершенно не верится. Напомню, что в 30-е годы Булгаков работал над пьесой «Александр Пушкин». Скорее всего, в это время он и знакомится с очерком Сергея Толстого. Во всяком случае, эпизод с Бегемотом и тигром появляется в конце 30-х годов. То, что Булгаков интересовался фигурой Американца, несомненно. Ведь именно Фёдора Толстого молва обвиняла в том, что он в период ссылки молодого Александра Пушкина на юг распустил о поэте грязную сплетню: якобы Пушкина, перед тем как удалить из столицы, высекли розгами. Из-за этого между Пушкиным и Толстым едва не состоялась дуэль, которой, впрочем, удалось избежать.
Судя по последним изысканиям, обвинение было несправедливо. Это, видимо, понял и Пушкин, позднее доверивший Толстому роль своего свата. Однако надо признать, что подобная выходка вполне соответствовала характеру и наклонностям весёлого графа.
Заметим, что мотив позорной экзекуции Пушкина появляется в самом начале пьесы «Александр Пушкин», хотя имя Толстого при этом не называется. Совершенно исключено, будто Булгаков мог не знать о предполагаемом авторе слухов, тем более что консультировал Михаила Афанасьевича сам Викентий Викентьевич Вересаев – известный пушкинист. В 30-е годы версия о Толстом как о клеветнике на «великого арапа» была в пушкинистике основополагающей. Многие авторы работ о Пушкине повторяют её до сих пор.
Лишь в очерке Сергея Толстого эта версия полностью опровергается. То, что Булгаков не счёл нужным упоминать об Американце в связи с историей сплетни, косвенно свидетельствует о том, что он был знаком с работой Сергея Львовича.
Сопоставление же булгаковского эпизода с поеданием тигра и толстовского – с поеданием обезьяны укрепляют нас в этом мнении.
Ещё несколько слов о путешествии Американца с обезьяной. Возможно, это всего лишь такая же небылица, как история Бегемота, который девятнадцать дней питался в пустыне тигром. Американец был мастером такого рода баек. Однако не исключено, что так оно и было. Если верить неплохо знавшему Толстого Вигелю, Фёдор Иванович с юных лет проявлял жестокость: в отрочестве он любил ловить крыс и лягушек, «перочинным ножом разрезывал им брюхо и по целым часам тешился их смертельной мукой». (Нелюбовь к крысам тоже указывает на родство графа с булгаковским котом).
НО СВЯЗЬ ТОЛСТОГО И БЕГЕМОТА не исчерпывается одним лишь эпизодом. Бросается в глаза типическое сходство характеров булгаковского персонажа и реального графа. Толстой-Американец был совершеннейшим баламутом – весёлым и опасным одновременно. Сергей Толстой так характеризовал своего предка:
«В ту эпоху в известной среде поощрялась удаль, в чем бы она ни выражалась; удальцом считался не только человек храбрый на войне, но и смелый человек, пренебрегающий опасностью, общепринятыми формами жизни и даже уголовщиной. Рискованные и нередко предосудительные поступки делались ради шутки, для выигрыша пари, для некоторой славы геростратовского пошиба или просто для собственного удовольствия. Такого рода удаль вполне соответствовала характеру Фёдора Ивановича. К этому его побуждал его буйный нрав, а также некоторого рода тщеславие, желание выдвинуться, заставить о себе говорить. Толстой был «человек эксцентрический, — говорит про него Ф. Булгарин, — т. е. имел особый характер, выходивший из обыкновенных светских форм, и во всём любил одни крайности».
Ну чем же не любимый подручный Воланда – чёрный кот? Тем более что мемуарист в описании портрета Американца подчёркивает его черноту:
«Толстой был среднего роста, плотен, силён, красив и хорошо сложен, чёрные волосы вились, чёрные глаза блестели, а когда он сердился, страшно было в них заглянуть».
Тот же Фаддей Булгарин так отзывался о Толстом:
««Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, любил музыку и литературу, много читал и охотно сближался с артистами, литераторами и любителями словесности и искусств. Умён он был как демон и удивительно красноречив. Он любил софизмы и парадоксы, и с ним трудно было спорить».
Тут впору вспомнить слова Бегемота о его мудрых силлогизмах, «которые оценили бы по достоинству такие знатоки как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель».
Не менее чем умом, Толстой-Американец славился и редкостным остроумием. Правда, его остроумие часто переходило в злобное издевательство и безжалостные насмешки. Вот парочка примеров из путешествия графа с экспедицией Крузенштерна. Самая известная проказа - случай с орангутангом, который жил на судне:
«Раз, когда Крузенштерн отплыл на катере куда-то на берег, Толстой затащил орангутанга в его каюту, открыл тетради с его записками, положил их на стол, сверху положил лист чистой бумаги и на глазах обезьяны стал марать и поливать чернилами белый лист. Обезьяна внимательно смотрела. Тогда Фёдор Иванович снял с записок замазанный лист, положил его себе в карман и вышел из каюты. Орангутанг, оставшись один, так усердно стал подражать Федору Ивановичу, что уничтожил все записи Крузенштерна».
А двоюродная племянница Толстого Мария Фёдоровна Каменская вспоминала следующий случай, который любил рассказывать её дядя:
«Старичок корабельный священник был слаб на вино. Фёдор Иванович напоил его до сложения риз и, когда священник как мёртвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казённой печатью, украденной у Крузенштерна. Припечатал и сидел над ним; а когда священник проснулся и хотел приподняться, Фёдор Иванович крикнул: «Лежи, не смей! Видишь, казённая печать!» Пришлось бороду подстричь под самый подбородок».
Интересно не только то, что наглому издевательству подвергается священнослужитель. Любопытна и другая деталь: казённая печать! От неё легко протянуть нить к тем казённым печатям (в частности, на двери покойного Берлиоза в «нехорошей квартире»), к которым страшились притронуться перепуганные обыватели в сталинской России. Казённая печать как мистический символ верховного ужаса…
СУЩЕСТВУЕТ ТАКЖЕ «ШУТОВСКАЯ» ПАРАЛЛЕЛЬ между Американцем и Бегемотом. Граф Толстой был так называемым «пробочником» - кавалером шуточного «ордена пробки». К ордену сему принадлежали, например, Денис Давыдов, Василий Львович Пушкин (дядя поэта), поэт Константин Батюшков и многие другие яркие личности той эпохи. Отличались они, помимо любви к безудержному веселью, таким же безудержным пристрастием к обильным возлияниям (о чём говорит и название ордена). Вот отрывок из своеобразного гимна «рыцарей пробки»:
«Поклонись сосед соседу,
Сосед любит пить вино.
Обойми сосед соседа,
Сосед любит пить вино.
Поцелуй сосед соседа,
Сосед любит пить вино».
О Толстом в связи с этим ходило множество разных анекдотов. Например, такой: у кого-то на обеде подавали лакомую закуску. Толстой отказался от неё, но хлебосольный хозяин начал нахваливать блюдо:
-Возьми, Толстой, ты увидишь, как это хорошо. Тотчас отобьёт весь хмель.
-Ах, боже мой, - воскликнул Американец. – За что же я два часа трудился? Нет, слуга покорный, хочу остаться при своём.
Как мы знаем, чёрный котище из булгаковского романа тоже то и дело выпивает – то водку, то чистый спирт, а на Великом балу у сатаны даже нырнул в фонтан с коньяком.
«Остроумный, страстный и живой», Фёдор Толстой-Американец, как пишет о нём автор монографии, «был привлекателен не только для женщин, но и для тех своих товарищей, с которыми дружил или отношениями с которыми дорожил». Как мы помним, Азазелло в сцене первой встречи с Маргаритой тоже подчёркивает «обаятельность» Бегемота.
ОДНАКО ОБАЯНИЕ АМЕРИКАНЦА распространялось далеко не на всех. Боратынский, познакомившись с Фёдором Толстым, писал:
«Занимательный человек! Смотрит добряком, и всякий, кто не слыхал про него, ошибётся».
С этим замечанием нельзя не согласиться. Граф был оттаянным бретёром и не упускал возможности сойтись на дуэли с кем-либо из тех, кого не особо жаловал. Поединков на счету у Американца было великое множество. При этом оружием граф владел блестяще. Фаддей Булгарин писал про него:
«Он был опасный соперник, потому что стрелял превосходно из пистолета, фехтовал не хуже Севербека (известный учитель фехтования того времени. - А.С.) и рубился мастерски на саблях».
Меткость Толстого была у всех на устах. Рассказывали, например, что однажды, чтобы продемонстрировать своё искусство владения пистолетом, он велел стать жене на стол и прострелил ей каблук башмака. Сергей Львович Толстой также обращал внимание на то, что Американца Пушкин вывел в «Евгении Онегине» в образе Зарецкого. «Толстой явится у меня во всём блеске в 4-й песне Онегина», - писал поэт брату. А Зарецкий, как мы помним, был отменным стрелком:
«Бывало, льстивый голос света
В нём злую храбрость восхвалял:
Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал…».
Автор монографии о Толстом-Американце замечает также, что некоторые черты этого замечательного человека отразились и в пушкинском Сильвио из повести «Выстрел» - тоже необычайно меткого стрелка.
Тут мне могут заметить, что Бегемот стрелял-таки неважнецки:
«Кот сидел насупившись во время опыта со стрельбой и вдруг объявил:
-Берусь перекрыть рекорд с семёркой.
Азазелло в ответ на это что-то прорычал. Но кот был упорен и потребовал не один, а два револьвера. Азазелло вынул второй револьвер из второго заднего кармана брюк и вместе с первым, презрительно кривя рот, протянул их хвастуну. Наметили два очка на семёрке. Кот долго приготовлялся, отвернувшись от подушки… Кот выстрелил из обоих револьверов, после чего сейчас же взвизгнула Гелла, убитая сова упала с камина и разбитые часы остановились…
…Коровьев подул на простреленный палец Геллы, и тот зажил. Я не могу стрелять, когда под руку говорят! – кричал Бегемот…
Достали из-под подушки карту, проверили. Ни одно очко, кроме того, что было прострелено Азазелло, не было затронуто.
-Этого не может быть, - утверждал кот, глядя сквозь карту на свет канделябра».
Казалось бы, какая уж тут «графская» меткость? Но вспомним реплику Воланда по поводу описанной выше стрельбы:
«Держу пари, - сказал Воланд, улыбаясь Маргарите, - что проделал он эту штуку нарочно. Он стреляет порядочно».
Как не поверить дьяволу? Он-то знает своих подельников, надо думать, неплохо…
Есть, впрочем, и другое свидетельство кошачьего пристрастия к стрельбе. Так, 7 февраля 1934 года Булгаков пишет одну из редакций сцены встречи Маргариты со своим любовником у Воланда (тогда мастер ещё звался поэтом). Бегемот и Фиелло освобождают поэта из сталинского концлагеря и доставляют в «нехорошую квартиру». Воланд интересуется у «сладкой парочки»:
«-Надеюсь, вы никого не застрелили?
-Обращайтесь к коту, мессир, - отозвался Фиелло.
Хозяин перевёл взгляд на кота. Тот раздулся от важности и похлопал по кобуре лапой.
-Ах, Бегемот, - сказал хозяин, - и зачем тебя выучили стрелять! Ты слишком скор на руку».
Заметим, что в «скорости на руку» булгаковский кот похож на Толстого-Американца, уложившего на дуэлях одиннадцать человек.
ОТ ЗАРЕЦКОГО БЕГЕМОТ ПЕРЕНЯЛ не только искусность в стрельбе, но и много других черт. Вспомним описание этого пушкинского персонажа:
«Зарецкий, некогда буян,
Картёжной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный…
Бывало, он трунил забавно,
Умел морочить дурака
И умного морочить славно,
Иль явно, иль исподтишка…
Умел он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать…».
Не менее ярко запечатлел необузданного графа и Грибоедов в своём «Горе от ума» (книге, которая тоже отразилась в булгаковском романе):
«Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист:
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж о честности великой говорит,
Каким-то демоном внушаем,
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем».
Легко заметить, что в обоих отрывках подчёркнута склонность героев к мошенничеству, карточному плутовству. И действительно, Фёдор Иванович Толстой отменно жульничал при игре в карты. Как замечает его потомок и хроникёр, «слава о нём как о шулере прочно установилась». Д.В.Грудев слышал про игру Толстого следующий рассказ: «На чей-то вопрос: “ведь ты играешь наверняка”, Толстой отвечал: “Только дураки играют на счастье”». Сам Толстой подводил под своё шулерство солидную философскую основу:
«Фёдор Иванович… не советовал играть с ним в карты, говоря откровенно, что в игре, как в сраженьи, он не знает ни друга, ни брата, и кто хочет перевести его деньги в свой карман, у того и он имеет право выиграть».
Впрочем, друзей граф всё же щадил. Декабрист Сергей Волконский, пригласив Американца метать банк, услышал от того: «Нет, мой милый, я вас слишком люблю для этого. Если мы будем играть, я увлекусь привычкой исправлять ошибки фортуны».
Ну как же тут не вспомнить эпизод с игрою в шахматы у Воланда, где Бегемот усердно пытается «исправить ошибки фортуны»?
К сему следует присовокупить, что граф при случае любил козырнуть своими игроцкими «шалостями». Так, он попенял однажды Грибоедову:
-Зачем ты обо мне написал, что я крепко на руку не чист? Подумают, что я взятки брал. Я взяток отродясь не брал.
-Но ты же играешь нечисто, - заметил Грибоедов.
-Только-то? – ответил Толстой. – Ну, ты так бы и написал.
А уже в старости Толстой как-то подошёл к писателю Константину Аксакову и выразил ему поддержку после какого-то горячего спора этого славянофила с «западниками»:
«-Почему вы меня знаете? – спросил Аксаков. – Разве я имел честь с вами встречаться?
-Нет, я с вами не встречался, но вас знаю по статьям и речам. А обо мне вы, наверное, слыхали. Я тот, про которого сказано: Ночной разбойник, дуэлист, в Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и крепко на руку нечист».
Точно так же «возбуждённо и радостно» Бегемот рапортует Воланду, появившись перед ним с ландшафтиком, поварским халатом и сёмгой, что его «приняли за мародёра». Совершенно очевидно, что его такая слава ничуть не смущает, а забавляет.
***Едят ли Бегемоты астраханскую селёдку?
Несомненно, роднит Американца с булгаковским котом и страсть к еде:
«Живя открыто и роскошно, Фёдор Иванович любил задавать обеды. Вяземский называет его обжор, властитель, друг и бог. Не знаю, есть ли подобный гастроном в Европе! – восклицает про него Булгарин. – Он не предлагал гостям большого числа блюд, но каждое его блюдо было верх поваренного искусства. Столовые припасы он всегда закупал сам. Несколько раз он брал меня с собою, при этом говоря, что первый признак образованности – выбор кухонных припасов и что хорошая пища облагораживает животную оболочку человека, из которой испаряется разум. Напр., он покупал только ту рыбу в садке, которая сильно бьётся, т.е. в которой больше жизни. Достоинство мяса он узнавал по цвету, и т.д.».
Разве не напоминают походы графа за припасами посещение торгсина Бегемотом и Коровьевым? Особенно в черновой редакции «Великий канцлер», где мы встречаем и астраханскую селёдку, плавающую в кадушках, и «жирные слёзы» сыра под ножом проворного приказчика… К месту и слова о «животной оболочке человека», как нельзя более подходящие именно к коту-оборотню, который в финале «романа о дьяволе» превращается в мальчика-пажа.
Правда, булгаковский Бегемот не различает вкуса еды. Но он с лихвой искупает этот недостаток её обилием.
ИТАК, В ХАРАКТЕРЕ ТОЛСТОГО-АМЕРИКАНЦА были неразрывно переплетены явные черты романтической «демонической личности» и отчаянно злого шута. Современники нередко употребляли по отношению к Толстому эпитеты, как бы связывающие его с нечистой силой. Говорили, что он «умён, как демон», характер его называли «демоническим», даже в фразеологизме «на руку не чист» слышится связь с нечистой силой. Друг Толстого, поэт Пётр Вяземский, писал:
«Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого как лихорадка
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай…».
Таким образом, Вяземский указывает на смешение в характере Толстого понятий добра и зла, что более чем созвучно проблематике булгаковского «закатного» романа.
Наконец, есть ещё одно обстоятельство, которое могло подогревать симпатию Булгакова и к Американцу, и к Бегемоту. Известно, какое значение писатель придавал знаменательным случайностям и совпадениям. Так, в своё время его потрясло то, что главный герой фантастической повести Александра Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» носил фамилию Булгаков.
В этом свете представляется вероятным, что не прошёл Михаил Афанасьевич и мимо другого случайного совпадения фамилий, на этот раз с центральными персонажами его «Белой гвардии». Сергей Львович Толстой в монографии о своём буйном предке упоминает, что фигура Американца отразилась и в творчестве другого его потомка – Льва Николаевича Толстого. Писатель воспользовался рассказами о Фёдоре Ивановиче при создании образа одного из персонажей рассказа «Два гусара» - старого гусара графа Турбина. Вряд ли это обстоятельство могло ускользнуть от внимания Булгакова. Возможно, и оно сыграло на лапу Бегемоту, сделав кота ещё обаятельнее и привлекательнее.
****Как Коровьев встретился в Сибири с Бегемотом
А ВОТ ЧТО ЕЩЁ РАССКАЗЫВАЕТ СЕРГЕЙ ТОЛСТОЙ О СВОЁМ ПРЕДКЕ:
«Толстой, высаженный на берег Крузенштерном, возвращался домой пешеходным туристом. Где-то в отдалённой Сибири напал он на одного старика, вероятно, сосланного. Этот старик утешал своё горе родными сивухой и балалайкой. Толстой говорит, что он пел хорошо, но ещё лучше играл на своём доморощенном инструменте. Голос его, хотя и пьяный и несколько дребезжащий от старости, был отменно выразителен. Толстой, между прочим, помнил куплет из одной его песни.
Не тужи, не плачь, детинка,
В нос попала кофеинка,
Авось проглочу.
На этом ”авось проглочу” голос старика разрывался рыданиями, сам он обливался слезами и говорил, утирая слёзы: “Понимаете, ваше сиятельство, всю силу этого ’авось проглочу’ ”. Толстой добавлял, что редко на сцене и в концертах он был более растроган, чем при этой нелепой песне сибирского рапсода».
Вы не замечаете, что целый букет деталей роднит ссыльного старичка с «бывшим регентом» Коровьевым? Это, конечно же, любовь к выпивке (помните, как на Патриарших Коровьев намекает Берлиозу на «четверть литра», чтобы «поправиться»?). Это и «треснувший» голос Фагота, который соответствует «дребезжащему» голосу старика. Заметим также, что секретарь Зрелищной комиссии Анна Ричардовна, рассказывая бухгалтеру Сокову о внезапном приступе «хорового пения» у сотрудников, вынуждена признать, что дело своё Коровьев знал хорошо. Так и старичок с балалайкой – пел хорошо, выразительным голосом.
И уж совсем довершают картину сходства душераздирающие рыдания и утирание слёз. Вспомним сцену встречи Коровьева с киевским дядей Михаила Берлиоза:
«Максимилиан Андреевич поклонился ему вежливо, но с достоинством, и сказал:
-Моя фамилия Поплавский. Я являюсь дядей…
Не успел он договорить, как Коровьев выхватил из кармана грязный платок, уткнулся в него носом и заплакал.
- …покойного Берлиоза…
-Как же, как же, - перебил Коровьев, отнимая платок от лица. - Я как только глянул на вас, догадался что это вы! – Тут он затрясся от слёз и начал вскрикивать: - Горе-то, а? Ведь это что ж такое делается? А?
-Трамваем задавило? – шёпотом спросил Поплавский.
-Начисто, - крикнул Коровьев, и слёзы побежали у него из-под пенсне потоками, - начисто! Я был свидетелем… Вот до чего эти трамваи доводят! – И, будучи, видимо, не в силах сдержать себя, Коровьев клюнул в стену рядом с зеркалом и стал содрогаться в рыданиях.
Дядя Берлиоза был искренне поражён поведением неизвестного. “Вот, говорят, не бывает в наш век сердечных людей!” – подумал он, чувствуя, что у него самого начинают чесаться глаза».
Подобная перекличка не может объясняться простым совпадением. Одна картина как бы эхом повторяет другую. «Голос разрывался рыданиями» - «стал содрогаться в рыданиях», «утирая слёзы» - Коровьев, уткнувшийся носом в платок, растроганный Толстой – и Поплавский, у которого начинают «чесаться глаза»…
Вот так Коровьев и Бегемот встретились в далёкой Сибири.
Иллюстрация:
граф Фёдор Иванович Толстой