Ночами взяла за привычку смотреть в потолок,
разглядывать люстру разбитую, думать о малом,
как с вечера детские вещи на смену искала,
носки подбирала по цвету, достала платок.
По всем мелочам пробежишься, поставишь их в ряд,
и сразу заметишь болезненно, нежно, ревниво,
что это не ты, а они тут с тобой говорят,
как птицы и дети, смешно, вразнобой, торопливо.
О чём повествует открытая книга стола,
о чём рассыпается сахар и спичка сгорает?
О кухонном боге и непрезентабельном рае
с потёртой клеёнкой и дырочкой возле угла.
Всегда ли нас так накрывают мирские дела,
что время бежит параллельно и тихо ветшает?
Как мама сказала, вот завтра проснёшься большая,
что мне не проснуться теперь, и тогда – не могла.
А всё, что вокруг – это заповедь. Не пожелай
иного себе. Красноречие вещи известно.
Само за себя говорит обретение места,
и я прорастаю в открытую книгу стола.
И дом мне – не дом, а название, буквы, петит.
Цитируешь вечность, а пишешь о хлебе и марте,
мусолишь слова и склоняешься низко над партой –
всегда ученик – нелегки прописные пути.
Свидетельствуй, комната. Дверь, отворяйся вовне.
Готовься, еда, на огне прометеевом тая,
и заповедь жизни спокойной, такая простая,
в своём совершенстве божественном явится мне.