ЕПИСКОП ЗАКАЗЫВАЕТ СЕБЕ ГРОБНИЦУ В ЦЕРКВИ СВЯТОЙ ПРАКСЕДЫ
РИМ, 15** ГОД
Роберт Браунинг
Всё, сказано когда-то, суета! [1]
Поближе встаньте: где же мой Ансельм?
Племянники – сыны... Что до неё –
Могла бы матерью вам быть когда-то,
Завидовал Гандольфи – как прекрасна!
Что сделано, то сделано; к тому же
Она мертва давно, а я – епископ;
Скончаемся и мы за нею вслед,
Увидите вы сами – мир есть сон.
И что такое жизнь? В опочивальне
Лежу и умираю постепенно,
И ночью час за часом вопрошаю:
"Я жив еще иль умер?" – мира жажду.
Пракседы церковь – там всегда покой; [2]
Так вот, насчёт гробницы. Чтобы нишу
Спасти, я бился из последних сил:
– Старик Гандольфи всё меня морочил;
Он отхватил кусок, что смотрит к югу,
И так украсил труп свой, о проклятье!
Но ниша всё ж не стиснута; видна
И кафедра на правой стороне, [3]
Часть хоров, молчаливые скамьи,
А выше – свод высокий, где живут
Лишь ангелы и солнца луч таится:
Вот здесь плиту базальта положу,
Меня под нею упокоит рака,
А восемь тех колонн – вокруг попарно,
Девятой место, где Ансельм стоит;
Всё – редкий мрамор: персика бутоны [4]
И красное вино из-под точила.
– Гандольфи, твой слоится жалкий камень, [5]
Хочу лежать я, глядя на него!
Да, без изъяна персик: а цена!
Поближе встаньте: тот пожар церковный
– Так что ж? Потеряна лишь только часть.
Меня вы не погубите? Копайте,
Где виноградник белый, пресс для масла:
Смочите грунт, опустится поверхность,
И вы найдете... Боже, нет, не знаю!..
Прослойкою – гнилые листья фиги,
Увязаны корзины для олив,
И – лазурит: большой, как голова
Еврея, срубленная по затылок,
А цветом – жилки на груди Мадонны...
Вам, сыновья, я завещаю все:
Все виллы, и Фраскати [6] виллу – с ванной,
Но камень меж колен моих устройте,
Как Бог-Отец в руках несёт державу –
Вы поклоняйтесь в церкви Иисуса, [7]
Гандольфи пусть зубами поскрежещет!
Да, как челнок ткача, мелькают годы: [8]
Уйдёт в могилу человек, и где он?
Сказал я о плите базальта? Черный –
Античный черный![9] Ведь никак иначе
Не оттенить внизу идущий фриз.
И барельеф из бронзы обещайте,
Всё паны, нимфы – знаете вы сами,
И, может, тирс, треножник или ваза,
Спаситель на горе перед народом,
Пракседа в славе, и какой-то Пан
Стащить готов одежду с юной нимфы,
И Моисей, скрижали... Но я знаю:
Меня ни в грош не ставите! Что шепчут
Тебе, Ансельм, дитя моё родное?
Хотите промотать все виллы – мне же
Под туфом плесневелым задыхаться,
Гандольфи посмеётся надо мною!
Нет, любите меня вы, значит – яшма!
Так обещайте, чтоб я не скорбел.
Увы, придется ванну ту оставить!
Фисташковый орех, и цельный камень,
Но яшма, яшма есть еще на свете! –
Меня Пракседа разве не услышит:
Вам – кони, греческие манускрипты,
Наложницы с прекрасной, гладкой кожей?
– Но эпитафия должна быть стройной:
Из Туллия изящная латынь, [10]
А не безвкусица, как у Гандольфи –
Что, Туллий?.. Обойдется Ульпианом!.. [11]
Тогда лежать я буду сквозь столетья,
Святое слышать бормотанье мессы,
И видеть, как весь день вкушают Бога,
И чувствовать огонь свечей; пусть добрый
И плотный дым кадила одуряет!
Я здесь лежу часами долгой ночи
И медлю, умирая постепенно,
Руками будто бы сжимая посох,
И ноги вытянул я, как из камня,
И простыню, как покрывало, в складки
Сложил, подобно скульптора работе:
И сокращалась та свеча, и мысли
Всё странные росли, гудя в ушах,
О прежней жизни перед этой жизнью,
И в этой жизни – папы, кардиналы,
Пракседа, проповедь его и горы,[12]
И вашей бледной матери глаза,
И древних урн нетронутый агат,
И мрамор, строки чистые латыни,
– ELUCESCEBAT – так сказал наш друг?[13]
Какой там Туллий – Ульпиан от силы!
Да, путь мой краток и исполнен зол.
И ляпис, ляпис всё! Иначе Папе
Отдам я виллы! Сердце мне съедите?
Вкось смотрят ящерицы – вёрткие глаза,
Так вашей матери глаза блестели,
Расцветите ли мой убогий фриз?
Добавьте в вазу виноград; пусть будет
И маска, и Терминуса колонна,
И рысий мех к треножнику вяжите,
В борьбе пускай он мечет тирс с размаху,[14]
Утешусь на своём антаблементе,
Где буду я лежать, пока придётся
Себя спросить: "Живу еще иль умер?"
Оставьте же теперь! Неблагодарность
Меня сразит – вы смерти ждете – Боже! –
И крошится песчаник! Будто труп
Сочится липким потом сквозь него –
Нет лазурита, чтобы свет дивить!
Что ж, уходите! Пусть свечей немного,
Но только в ряд: спиною повернитесь
– Да, будто министранты прочь уходят,
Оставьте в церкви, где всегда покой,
Чтоб мог я видеть: с жалкого надгробья
Косится, мне завидуя, как прежде,
Гандольфи... Сколь она была прекрасна!
Примечания
Джон Рескин (John Ruskin 1819–1900): "Я не знаю другого прозведения в современной английской прозе или поэзии, в котором было сказано так много, как в этих строках, о духе Ренессанса – его секулярности, противоречивости, гордости, лицемерии, неведении себя, любви к искусству, к роскоши и к хорошей латыни. Почти всё, сказанное мной о центральной части Ренессанса на тридцати страницах "Камней Венеции", уместилось в эти строки; притом работа Браунинга предшествует моей" (Modern Painters, vol. IV, chap. XX, 32).
Киплинг взял одну из строк этого стихотворения в качестве эпиграфа к "Балладе о погребении"; полезно сопоставить эти два стихотворных монолога (см. http://stihi.ru/2007/12/11/1048).
[1] Экклезиаст, 1:2.
[2] Церковь святой Пракседы в Риме была построена в IX веке и знаменита своими древними мозаиками (см. http://en.wikipedia.org/wiki/Santa_Prassede). После существенных изменений, внесённых с XIII по XX век, вид церкви потерял гармоничность и представляет собой местами трудновообразимое сочетание византийских и барочных элементов (см. www.paradoxplace.com). Хотя епископ и его гробница выдуманы автором, но фон для них здесь найден самый подходящий.
[3] В оригинале – "epistle-side", с той стороны, где читается Апостол (с правой стороны, если смотреть к алтарю).
[4] Персика бутоны (в оригинале "peach-blossom") – нежный, чистый розовый цвет; далее говорится про свежее красное вино – значит, по розовому мрамору прожилки красного цвета.
[5] Слоится жалкий камень – в оригинале "onion-stone", буквальный перевод итальянского названия "cipollino"; это зеленовато-желтый мрамор, который раскалывается слоями, откуда и сходство с луковицей. В церкви святой Пракседы действительно есть гробница из такого камня, не слишком хорошо обработанного (см. http://users.hartwick.edu/codyd/Onionstone.html).
[6] Фраскати – город недалеко от Рима, знаменитый своими виллами.
[7] Церковь Иисуса – в оригинале "Jesu Church", итал. "Chiesa del Gesu", церковь Святого Имени Иисуса в Риме, главная церковь Ордена Иисуса. Здесь имеется в виду изображение Троицы, где Бог-Отец несет державу в двух руках.
[8] Иов 7:6.
[9] Античный черный (в оригинале "antique-black") – буквальный перевод названия черного мрамора высокого качества "nero antico".
[10] Марк Туллий Цицерон (106–43 гг. до Р.Х.), древнеримский политик, философ и оратор.
[11] Домиций Ульпиан (170–228 гг.) – один из выдающихся римских юристов. Епископ презирает более позднюю латынь Ульпиана, преклоняясь перед классической латынью Цицерона.
[12] Слова епископа мешаются, так что может показаться, что "его" (вместо "её") проповедь – это проповедь Пракседы (в оригинале "Saint Praxed at his sermon on the mount"); однако на мозаике в этой церкви Пракседа с другими святыми предстоит по сторонам Христа, так что с таким же успехом речь может идти о Его проповеди.
[13] Elucescebat (знаменитый, прославленный) от elucesco (просиять, явиться), классическая же форма – elucebat, от eluceo. Так епископ уличает "порчу" классической латыни, на которую способен Ульпиан, но не Цицерон.
[14] Виноград в вазе, тирс (жезл, обвитый лозой) и мех леопарда (или рыси) – символы Диониса; маска (визор) – символ Терминуса, бога границ; здесь также идет речь о терме – бюсте Терминуса, выступающем из прямоугольной колонны. Предполагается какая-то драматическая композиция, но описана она весьма бессвязно.
THE BISHOP ORDERS HIS TOMB AT SAINT PRAXED'S CHURCH
ROME, 15**
Robert Browning
1 Vanity, saith the preacher, vanity!
2 Draw round my bed: is Anselm keeping back?
3 Nephews--sons mine... ah God, I know not! Well--
4 She, men would have to be your mother once,
5 Old Gandolf envied me, so fair she was!
6 What's done is done, and she is dead beside,
7 Dead long ago, and I am Bishop since,
8 And as she died so must we die ourselves,
9 And thence ye may perceive the world's a dream.
10 Life, how and what is it? As here I lie
11 In this state-chamber, dying by degrees,
12 Hours and long hours in the dead night, I ask
13 "Do I live, am I dead?" Peace, peace seems all.
14 Saint Praxed's ever was the church for peace;
15 And so, about this tomb of mine. I fought
16 With tooth and nail to save my niche, ye know:
17 --Old Gandolf cozened me, despite my care;
18 Shrewd was that snatch from out the corner South
19 He graced his carrion with, God curse the same!
20 Yet still my niche is not so cramped but thence
21 One sees the pulpit o' the epistle-side,
22 And somewhat of the choir, those silent seats,
23 And up into the aery dome where live
24 The angels, and a sunbeam's sure to lurk:
25 And I shall fill my slab of basalt there,
26 And 'neath my tabernacle take my rest,
27 With those nine columns round me, two and two,
28 The odd one at my feet where Anselm stands:
29 Peach-blossom marble all, the rare, the ripe
30 As fresh-poured red wine of a mighty pulse.
31 --Old Gandolf with his paltry onion-stone,
32 Put me where I may look at him! True peach,
33 Rosy and flawless: how I earned the prize!
34 Draw close: that conflagration of my church
35 --What then? So much was saved if aught were missed!
36 My sons, ye would not be my death? Go dig
37 The white-grape vineyard where the oil-press stood,
38 Drop water gently till the surface sink,
39 And if ye find... Ah God, I know not, I! ...
40 Bedded in store of rotten fig-leaves soft,
41 And corded up in a tight olive-frail,
42 Some lump, ah God, of lapis lazuli,
43 Big as a Jew's head cut off at the nape,
44 Blue as a vein o'er the Madonna's breast ...
45 Sons, all have I bequeathed you, villas, all,
46 That brave Frascati villa with its bath,
47 So, let the blue lump poise between my knees,
48 Like God the Father's globe on both His hands
49 Ye worship in the Jesu Church so gay,
50 For Gandolf shall not choose but see and burst!
51 Swift as a weaver's shuttle fleet our years:
52 Man goeth to the grave, and where is he?
53 Did I say basalt for my slab, sons? Black--
54 'Twas ever antique-black I meant! How else
55 Shall ye contrast my frieze to come beneath?
56 The bas-relief in bronze ye promised me,
57 Those Pans and Nymphs ye wot of, and perchance
58 Some tripod, thyrsus, with a vase or so,
59 The Saviour at his sermon on the mount,
60 Saint Praxed in a glory, and one Pan
61 Ready to twitch the Nymph's last garment off,
62 And Moses with the tables... but I know
63 Ye mark me not! What do they whisper thee,
64 Child of my bowels, Anselm? Ah, ye hope
65 To revel down my villas while I gasp
66 Bricked o'er with beggar's mouldy travertine
67 Which Gandolf from his tomb-top chuckles at!
68 Nay, boys, ye love me--all of jasper, then!
69 'Tis jasper ye stand pledged to, lest I grieve.
70 My bath must needs be left behind, alas!
71 One block, pure green as a pistachio-nut,
72 There's plenty jasper somewhere in the world--
73 And have I not Saint Praxed's ear to pray
74 Horses for ye, and brown Greek manuscripts,
75 And mistresses with great smooth marbly limbs?
76 --That's if ye carve my epitaph aright,
77 Choice Latin, picked phrase, Tully's every word,
78 No gaudy ware like Gandolf's second line--
79 Tully, my masters? Ulpian serves his need!
80 And then how I shall lie through centuries,
81 And hear the blessed mutter of the mass,
82 And see God made and eaten all day long,
83 And feel the steady candle-flame, and taste
84 Good strong thick stupefying incense-smoke!
85 For as I lie here, hours of the dead night,
86 Dying in state and by such slow degrees,
87 I fold my arms as if they clasped a crook,
88 And stretch my feet forth straight as stone can point,
89 And let the bedclothes, for a mortcloth, drop
90 Into great laps and folds of sculptor's-work:
91 And as yon tapers dwindle, and strange thoughts
92 Grow, with a certain humming in my ears,
93 About the life before I lived this life,
94 And this life too, popes, cardinals and priests,
95 Saint Praxed at his sermon on the mount,
96 Your tall pale mother with her talking eyes,
97 And new-found agate urns as fresh as day,
98 And marble's language, Latin pure, discreet,
99 --Aha, ELUCESCEBAT quoth our friend?
100 No Tully, said I, Ulpian at the best!
101 Evil and brief hath been my pilgrimage.
102 All lapis, all, sons! Else I give the Pope
103 My villas! Will ye ever eat my heart?
104 Ever your eyes were as a lizard's quick,
105 They glitter like your mother's for my soul,
106 Or ye would heighten my impoverished frieze,
107 Piece out its starved design, and fill my vase
108 With grapes, and add a vizor and a Term,
109 And to the tripod ye would tie a lynx
110 That in his struggle throws the thyrsus down,
111 To comfort me on my entablature
112 Whereon I am to lie till I must ask
113 "Do I live, am I dead?" There, leave me, there!
114 For ye have stabbed me with ingratitude
115 To death--ye wish it--God, ye wish it! Stone--
116 Gritstone, a-crumble! Clammy squares which sweat
117 As if the corpse they keep were oozing through--
118 And no more lapis to delight the world!
119 Well, go! I bless ye. Fewer tapers there,
120 But in a row: and, going, turn your backs
121 --Ay, like departing altar-ministrants,
122 And leave me in my church, the church for peace,
123 That I may watch at leisure if he leers--
124 Old Gandolf, at me, from his onion-stone,
125 As still he envied me, so fair she was!