На юру ветряк веселый спорил с ветром – кто кого.
На помол съезжались села под гармошку – с ветерком.
От церквушки зимовенской до белянских родников
пахло пасочкой воскресной и молитвенным бим-бом.
Но полезли из-за леса грозовые пластуны.
Утро ухнуло обрезом и война во полстраны
входит кожаной гражданкой с красным бантиком во лбу,
с трехлинейкой и нагайкой, со стеной ОГПУ.
Дух такой революцьонный, что ни хаты с краю нет.
Вмиг – покрытые соломой, загибаются в огне.
Без разбору – стар ли, млад ли – стройся в стадные ряды.
У расстрельной у команды ни денька на передых.
Яр за яром, лог за логом, слой за слоем – до краев.
Добивать голодомором веселей, пустивши кровь.
Треск ружейно-револьверный неохотно поутих.
(Надо же кому-то зверя накормить и напоить..)
Там, где правилось злодейство, где царил бесовский лик,
из крапив месили тесто, из полов хлеба пекли.
Мамо, хлібця, їсти, мамо – молят детские глаза.
Мать из младшенького Вани наварила холодца.
- Їжте, дітоньки, уволю. Це вам Боженька послав.
(Не знайшла і щіпки солі, хоч обігла півсела.)
Попоїли? то й лягайте, помолітесь на Творця.
Ти ходи зі мною, Галю, до сараю... по дровця.
- Йой! скорій дивіться, мамо! - то ж Іванкові штанці!
А чому вони криваві?.. мамо, що у вас в руці?..
Ангелами станут в небе в райских пагодах витать.
Умирать голодной смертью не притерпятся и там.
А по вымершей деревне душегубицу ведут
два детины здоровенных с красным бантиком во лбу.
Тех и этих божья птичка отпевает в бурьянах.
Это всё моя отчизна, это Родина моя.