Цветком распустившейся раны
в рифленом эфире живых
слежу я за искоркой праны –
волокнами молний цветных,
в восторге бесстрастья вкус манны
мне был постно-пресен, как жмых.
Клинки лепестков вскрыли темя,
фонтан духа выбил виски:
дугой загудев, лопнет время,
но тела (тисков слов) силки
замылят в груз бренностью бремя,
затрут мысли в треп языки.
Но память, фиксируя крепко,
хранит, как колодец, на дне:
небесных слезинок отметку,
где соль в влаге – смыслом в вине –
в, из нервов плетеную, сетку,
что жизнь ловит, въелась извне.
И мир, что мозг сном окружает,
мечтой разъедает та резь,
критерии норм волей жалит,
трезвя однородную смесь
земли пропитой, и вскрывает
материи душную взвесь.
И щедро сочится простором
в надрез водянистой крупы,
с отчаянья мощным напором
по взнебью воздушной тропы,
в весну обессмысленным спором,
полей чисть без следа стопы.
Там вскачь мчат эфирные кони –
троянский удел их не ждет,
в природном взлелеянном лоне
иной наливается плод:
ты помнишь глаза на иконе?
Вот в них это тоже живет!
Поля в совершенстве покоя
омыты душ стройной войной,
и мягко прозрачной рукою
зеленую шерсть гладит зной,
там чудится что-то такое,
чему не дышать над землей.
Единства с Всевышним свять неги
в рефлекс световой на лице
пускает живых слов побеги,
что – солнца стихом об Отце –
у взявшего крест в обереги
сплетутся лучами в венце.
21 мая 2009