Памяти матери нашей
Кузнецовой Марии Порфирьевне,
Закончившей свой жизненный
Путь в 2004 г. в г. Горячий Ключ
Посвящается
Мы дарим жителям и гостям
города тираж этого сборника
для её поминовения…
Дети Нина, Пётр, Людмила
Копылова Нина Серафимовна (в девичестве Кузнецова)
родилась в январе 1929 г. годовалым ребёнком вместе с родителями была выслана в Западную Сибирь. Там окончила Учительский институт, работала учительницей по математике 30 лет. Вдова, имеет двух детей. В настоящее время живёт в г. Горячий Ключ по ул. Ленина 211 «б», кв. 18
Краткая биография рода Кузнецовых
1.
Наш род Кузнецовых из Уральских казаков, историю его, в виде воспоминаний, описала моя сестра Копылова Нина Серафимовна (в девичестве Кузнецова) рожденья 1929 г. ей в 1930 г., в момент ссылки их после раскулачивания был1 год.
Воспоминания эти не предназначались для публикации, поэтому в них нет повествовательного сюжета, последовательного изложения, но они подкупают своей причастностью к той эпохе своей искренностью, как очевидца (пусть ещё и ребёнком) тех событий, которые давно стали историей. Поэтому, дорогой читатель, не суди нас строго, а просто прочти их, зная, что они излагались не литератором, а очевидцем.
/Кузнецов П. С./
Рассказ бывшей учительницы по математике
Копыловой Нины Серафимовны
2
Попытаюсь описать нашу родословную с маминых дедушек и бабушек, что я записала с маминых слов.
Дед моей мамы – Дёмин Фёдор Иванович, с бабушкой – Дёминой Акулиной Клементьевной жили зажиточно. Родили 13 детей! Из всех мальчиков, в живых остался только мамин отец – Порфирий.
Фёдор Иванович был очень сильным человеком, крутого характера. А про Акулину Клементьевну мама ничего не рассказывала. Очевидно, она была доброго нрава, чуткая и незаметная. Фёдор Иванович обладал не только богатырской силой и мог когда не справлялась лошадь вывезти воз сам, но и имел необъяснимую интуицию, предсказав буквально час своей смерти, хотя и внешне ни на что не жаловался. Порфирий же сын его был женат на Анне Емельяновне (мы с Петей, её помним) родители которой – Дегтярёв Емельян умер в 29 лет, а жена его Анна Петровна овдовев, растила одна двух мальчиков и девочку, - нашу с Петей бабушку. В последствии ослепшей в ссылке, Пётр написал о ней в одном своём стихотворении, с большой точностью. Итак, родословная наша = это южный Урал, Челябинская область, Уральский посёлок Сухтели – казацкая станица. До революции это было довольно большое село – 900 дворов. Люди жили зажиточно, интересно. А Дёмины (по материнской линии) были, наверное, самыми богатыми, потому что дед был умелым хозяином и трудолюбивым человеком. Приобрёл много земли и по-хозяйски профессионально пользовался. Имел сельхозмашины, сам с ними разбирался, потому что был мастер на все руки: и кузнец, и столяр, и плотник, и печник, и агроном. Не гнушался никакой работы.
Подстать ему была и бабушка (его жена) такая же труженица, тоже всё умела и была очень добрая и скромная, помогала соседям. Она никогда никому не сказала грубого слова, не сделала зла. Своих детей и внуков она называла только ласкательно: Тонечка, Маричка, Нюрочка – это её дети, и нас внуков, и т. Тониных – только так звала. Петя её тоже помнит, звала она его только Петенька. И чужих людей она тоже называла ласково, с любовью. А в жизни её пришлось всё испытать и сиротское детство, счастливое замужество, богатство, зверское раскулачивание, нищету, когда вынуждена была просить, Христа ради, на пропитание. Словом, не сломалась. Дед был назначен (выбран) казачьим атаманом, потому что доброта и бескорыстие были оценены людьми, и они ещё перед войной с Японией, в 1905 г., решили, что Порфирий не даст нашим вдовам, если не вернутся казаки с войны, - пойти по-миру. Так и было. Он никогда не требовал возврата долга, говоря: «Кто сможет – отдаст, а не отдадут, мы не пропадём – нам хватит». Работников на своё хозяйство нанимал, но платил щедро. Сыновей у них не было, только три дочери; да на воспитание ещё была взята сиротка Ольга. Она пришла к ним за милостыней в голодный 1921 год, ей было 7 лет. Её поселили вместе с младшей дочерью Нюрой. И приданное дали одинаковое, когда они вышли замуж. С Олей мы поддерживали всю жизнь родственные отношения. Ещё мама рассказывала: как дед Порфирий в молодости был коронации Николая 2 (редкий случай) в составе уральских казаков (Южного Урала). Сослан был он вместе с одной из дочерей в 1930 г., в Мурманскую область, г. Кировск. Но односельчане, за его доброту, отправили двух делегатов ходатайствовать, чтобы вернуть его из ссылки. Возвратившись на Урал, он в г. Белорецк (Башкирия) работал сторожем в «Доме техники». (Часто вспоминая свою жизнь, когда было время – ночами.) там он снова стал уважаемым человеком благодаря своим «золотым» рукам и трудолюбию и бескорыстному нраву, что все отмечали особо. Тогда время было небогатое. Нужно было и валенки подшить, и печь выложить, и столярничать, и плотничать. Поэтому, когда он скоропостижно умер в 1936г., эта организация, в которой он работал, оказала ему все возможные почести – отправляя в последний путь. Много людей пришло, говорили о том, каким он был незаменимым и добрым человеком, таким человеком и «помер». Было это в 1936г
Ещё мама рассказывала, как в годы Гражданской войны сельчане отстояли его от расстрела. В один из налётов Красных в Сухтели, они выбрали 10 самых богатых жителей и вывели на площадь для показательного расстрела, но сельчане из бедняков встали перед ними, заявив: «Дёмина Порфирия убить не дадим». Пришлось отпустить и остальных. Редкий случай. Так повторялось трижды. Таким образом он спас жизнь всех тех кто был обречён на расстрел. Тогда как в близлежащих станицах красногвардейцами (Троцкистами) расстреляно от 40 до 60 ни в чём не повинных людей. Теперь скажу о Кузнецовых.
Мама вышла замуж в 1922 г., ей было 17 лет, а папе 18 лет. Он был один в семье, ещё была сестра тётя Варя, - старше его на один год. Дедушка Никита Иванович, а бабушка анна Емельяновна были ещё молодыми. Было им годов по 40-42. из маминых рассказов знаю, что дед был на Русско-Японской войне. Папа родился, когда его не было дома – в 1904 г. дом Кузнецовых был добротный из лиственницы. И это было их главным богатством. Скота и земли было не много. Дед Кузнецов в отличии от Дёминых любил погулять, был игрок, но тоже как и Дёмин был крепок и красив. Бабушке частенько изменял, но она любила его по-женски – крепко и безответно. Мама очень хвалила свекровь. Она была высокой, статной, мастерица на все руки. Помню, что у деда болели ноги после ранения на войне. Бабушка ухаживала за ним. Родом она была из другого села и мама не знала её родственников. Наверное, кто-то из её далёких предков был не русским, и это генетически отразилось на детях. Но голос у ней был чудный, и она замечательно пела и кто-то из заезжих музыкантов промолвил: «Какой талант!».
Ну, вот и наступил 1930 год, мне уже был годик, когда в СССР была осуществлена так называемая «коллективизация», т.е. раскулачивание зажиточных крестьян и высылка их с мест оседлого проживания. Тем более это мероприятие особенно касалось казацкого сословия, потому что казаки были всегда основой русского государства, опорой самодержавной на то время России, хотя знающие люди уже тогда предупреждали о надвигающейся опасности, но простые неграмотные крестьяне не могли и поверить, говоря: «Кто нас может выгнать из своих домов? Что они звери?!». Пришло в Сухтелях раскулачивание, но с этапированием в Сибирь немного замешкались; и на время всех оставили пока жить в своих домах. В каждом доме поставили часового, чтобы не убежали. Мама рассказывала такой случай. Она качала меня в зыбке, а их часовой говорит: «Возьми ребёнка», она отвечает: «зачем?», « Я возьму подушку, на которой она лежит, а её положи вон на коврик, что у порога». (Без комментариев.) Вот так жили и ждали, когда их начнут вывозить. Наконец в марте стали готовиться к выезду. А т.к. папу в этот период отправили на лесозаготовки в Темрюк (место на Урале), то у мамы была возможность сбежать, а т.к. она всегда была набожным человеком, то обратилась за советом к священнику, на что он ответил: «Спасёшь земное – потеряешь небесное.» (Странный ответ!) мама долго вспоминала, как лошадь (её приданное) бегала по двору, ржала и грудью ударялась о каменную ограду, а из глаз её текли слёзы. Она чувствовала, что расстаётся с хозяевами, не находила себе места. Вот так их довезли на санях до г. Троицка, а далее погрузив в «телятник» - грузовые вагоны – и отправили в Тюмень. Сколь их было, много, но мама не говорила об этом. Из Тюмени до Тобольска (200 км). Снова на лошадях. Холод, стужа, голод. Люди умирали. Началась распутица. На санях везли только малых детей, а взрослые шли пешком. Снег таял, было сыро, одежда и обувь намокали, а высушить было негде. Заезжали ночевать в деревни, а утром продолжали путь.
В Тобольске их разместили в церквах (там много церквей было), а т.к., ссыльных понагнали много – из многих регионов России, то для размещения их были выстроены двухъярусные нары. Мы были размещены на второй ярус, а под нами размещалась семья татар (очевидно казанских). Там, в Тобольске, не знаю по какой причине, всех детей забрали в больницу. Мама со мной тоже лежала в больнице, рядом со своей односельчанкой – Лидией Литвиновой с её сынишкой Колей (они его усыновили перед раскулачиванием, т.к. были бездетны). Однажды в больницу пришла наша бабушка, попробовала лекарство, которое как раз раздавали, и строго-настрого наказала, чтобы она меня ими не поила. Мама и тётя Лида послушали её. Уж по этой причине или по другой, но мы с Колей остались живыми, остальные умерли.(!) может быть специально травили кулачных детей. Ведь они были только обузой, да ещё и в тех условиях, которые ожидали взрослых в дальнейшем. В Тобольске жили, пока не сошёл лёд с Иртыша и Оби, и не поплыли пароходы. И их дальше повезли водным путём на Север. Ещё дальше.
Пароход тянул баржи на которых размещались ссыльные, но сколько было семей я не знаю, может мама и говорила, но я не запомнила. По дороге высаживали некоторых в уватском районе, некоторых в Михайловском (теперь это Октябрьский), а мы были довезены до г. Берёзова. Кто не знает, могу напомнить историческую справку, что в это место на Оби был когда-то сослан А. Меньшиков, сподвижник Петра -1.
Из Берёзова по притоку Оби Сосьве нас отправили дальше – в Зырянский посёлок Ньяксимволь. Сколь семей я тоже сейчас сказать не могу. Зимы 1930-1931 годов, мы там и прожили. Видимо не могли власти ещё определить, куда им направить нашу рабсилу. Поэтому, все были вынуждены искать себе пропитание, нанимаясь к местным жителям на временные работы за скудное пропитание, словом за похлебку. Мама тоже нанималась, то стирать, то, несмотря на мороз полоскать бельё в проруби. Было очень трудно, многие не выдерживали морозов и жизни впроголодь.
Но там был склад с мукой, т.к. на север завозили её впрок – во время летней навигации. Но эту муку никто ссыльным не выдавал, а кладовщик часто проводил так называемое перекантовывание, т.е. перекидывание – с места на место мешков с мукой, чтобы она не залёживалась. Он расплачивался за эту работу с мужчинами мукой. Мы все понимали, что это лишь повод для того чтобы дать хоть какую-то возможность выжить. Вот так всегда в трудную годину помогают – как Господь Бог, так и добрые люди, не умереть с голоду. Летом 1931 года их снова повезли, теперь уже на плотах, по какой-то небольшой речке. Высадили уже осенью в месте, которое называлось «Нерга», жилья, конечно не было, сначала пока строили какие-то шалаши, а затем стали строить и бараки.
Я помню барак в котором мы жили через стенку с нами, находились Литвиновы, в другой половине – Шеметовы, и ещё Голубевы, с которыми наша семья дружила всю жизнь. Они из В-Уральска, бывшие купцы. Братья этих Голубевых были поумнее и ещё раньше, предвидя ситуацию, уехали в Ташкент, избежав раскулачивания. Они посылками помогали выживать своим сосланным родственникам, которые благодаря им только и выжили. Про житьё в Нерге я мало что помню, а из рассказов мамы знаю, что люди там очень голодали и умирали от голода и тяжёлой работы на лесозаготовках. Выкорчёвывали деревья, пилили дрова, лес таскали на себе. Норма хлеба была маленькая. Поэтому люди травились ядовитыми кореньями (были такие случаи). А некоторые кончали жизнь – самоубийством. Мама рассказывала, что как-то, раз они шли с работы из леса голодные, усталые и сели отдохнуть, а после отдыха один мужчина Рыбальченко Тарас не мог подняться и сказал, что останется здесь умирать. У мамы был кусочек хлеба (сэкономленный видимо для меня) благодаря чему он дошёл до дома. За это он всю жизнь благодарил маму. А когда я училась в 9 классе в Берёзово, он, живя уже там взял меня на квартиру т.к. мы, учась жили на квартирах, то я прожила у них бесплатно. Платить было трудно. В колхозах тогда работали за трудодень, а не за деньги. Вот не зря говорят «и гора с горой не сходится…».
О маме я скажу, заканчивая эту часть своей повести, что она скончалась на сотом году жизни в г. Горячий Ключ. И т.к. была верующим человеком, православной христианкой, то в храме г. Горячий Ключ по христианскому обычаю её отпели отец Михаил, ныне покойный вместе с отцом Анатолием. Всю ночь гроб с телом её был в храме, над ним читался «Псалтырь». Когда у брата Пети дрогнули руки при заколачивании крышки, то отец Анатолий подбодрил его, сказав: «Не каждому сыну дана такая честь – заколотить крышку гроба своей матери». Мир праху её и всех тех, кто прошёл их путь. Мы всегда удивлялись её силе воли и стойкости, которая помогла ей перенести те лишения, ведь многие и не выдерживали даже и из её близких. Так её свекровь Кузнецова Анна Евстигнеевна там же в Нерге в 1933 году на пятидесятом году жизни не могла перенести голода, оскорблений и лишений, покончила с собой. Мама всегда считала это тяжким грехом и очень скорбела о случившемся.
Моя автобиографическая повесть, это всего лишь маленький эпизод из жизни казачества и того времени, в котором погибло столько людей и детей. Столько страданий пришлось выдержать нашему казаческому роду и простым людям.
Слава Богу, что у нас, ныне живущих, - Дёминых и Кузнецовых народилось много детей, внуков, и все устроены и не знают, что такое голод и холод, коллективизация и раскулачивание. И мы каждый год вспоминаем о наших предках – выживших в то нечеловеческое время, давших нам сегодня такую жизнь. Светлая память им от детей, внуков и правнуков.
Копылова Нина Серафимовна
г. Горячий Ключ, 2010 год.
Тайноблагодать
Полоняя свободой и разлукой
В мерцанье неприкаянной звезды.
Цветущей в поле дикой незабудкой –
Склонённой ивой у речной воды.
Ещё совсем, совсем ещё немного –
Наполненная чаша разольётся
У лунного бездонного порога
На мелкие осколки разобьётся.
Она сознанье, ум переполняет.
Стоит с ключами запертой двери,
Она мне душу болью. Надрывает
Маня лучом таинственной зари.
Да, может быть совсем, совсем немного
Ещё мне надо что-то распознать.
И я прошу, и я молю у Бога:
«Пошли мне счастье верить и страдать.
В круговорот бездумного служенья
Роскошеству всемирной суеты,
Чтобы увидеть истину творенья
И первозданный облик красоты».
В ней столько чистоты и прямодушья,
Что кажется рукой её достать,
Но почему же, почему-то Божья,
Нам не доступна тайноблагодать.
***
На даче иней стены подморозил,
В ведре ледком покрылася вода –
Январь теплом весенним успокоил,
Припрятав в свой загашник холода.
Вот и зима, заснеженной царицей,
Для этого и нужен ей февраль –
Задуло в поле, дует за станицей,
Легла на крыши белая вуаль.
Петух продрог мой от холодной стужи,
Его не греет яркостный наряд.
Нахохлился на жёрдочке и тужит
Зиме и свету белому не рад.
Он не поёт в холодную отраду,
И я вчера занёс его в тепло.
Сегодня же горланит до упаду
Ещё с утра, пока не рассвело.
***
В избушке нашей с лампой «музыкалкой»
Всего одно на улицу окно.
Короток день и мать сидит за прялкой,
Да крутится волчком веретено.
Холод за окном, где стынет белый снег.
Печь русская с камином в пол-избы.
Уют, тепла домашний оберег
Дымком прозрачным машет из трубы.
Ещё старушку вижу я слепую,
Что «бабонькой» по-детски называл.
Из всех святых, мне самую святую,
С которой и дневал, и ночевал.
Ну что дороже было у мальчишки?
Может с небольшим в четыре года.
Тогда войны суровые излишки
Общим горем жили у народа.
Я помолюсь за вас, мои родные,
Пусть помнят вас и внуки, и сыны.
Сейчас уносят реки нефтяные
Тех русских женщин, русской старины.
Песочные часы
В окне песочные часы.
Течёт струя неумолимо.
На две неровных полосы
Деля судьбу неповторимо.
О, как черёмуха цвела!
Надев наряд для нас венчальный.
В окне твоём белым - бела
Была весна, был Север дальний.
Ты те часы давно сняла,
Под цвет черёмухи венчальный.
Я снова здесь, но нет села
Лишь Север тот же, - Север дальний.
Я снова здесь, чтобы понять
Одну единственную фразу:
Чтоб не увидеть, не обнять
И не забыть тебя ни разу.
***
Титаник тоже был непотопляем
И айсберга не видели в упор.
Пока «Хромую лошадь» не взнуздаем
В России будет жить её позор.
В своих руках несёшь ты их ничтожность.
Боишься наказать и уронить,
Чтоб святость возродить свою и гордость,
Чтоб снова Светлой-Православной быть.
Когда же вы, опомнившись, напьётесь
Её для всех страдальческой крови?
Когда же вы от алчности очнётесь
Для Бога, для служенья, для любви?!
И я хотел бы, хоть одно мгновенье
И хоть один, пускай короткий миг
Обресть тебя в минуту вознесенья,
Чтоб дух любви и веры не поник.
***
Мои стихи глазами Моно-Лизы
На этот мир загадочно глядят:
Невежество, неприязни, капризы
Не осуждают, не благодарят.
Пусть этот взгляд таинственно - прекрасен,
Пускай в нём будет истина видна.
Пускай с ним кто-то будет не согласен,
Но в этом только не её вина.
Они уже, как птицы улетели,-
Пускай летят – простор земли велик.
Земля, земля, играй им на свирели
Омоет их святой её родник.
А может это лишь воображенье
И нет свирели, нет и родника?!
Вокруг меня одно столпотворенье
Где рынок гонит, гонит облака.
Памяти В. Тихонова
Семнадцати мгновений весны
И жизни семнадцать мгновений
В историю нашей страны.
В историю трёх поколений.
Венчает текучесть дорог
И зрелищ привычная жажда
Меж радостей, между тревог
Голубого экрана отрада.
Вот мы простились с героем –
В чёрно-белом Советском кино.
Пусть ему вечным покоем
Будет светлым мгновеньем оно.
Семнадцать мгновений весны
И жизнь семнадцать мгновений.
Цветами сегодня полны
Словами прощальных молений.
***
Надежда ждёт уверенность со мною,
Хоть я и точка трёх координат.
В пространстве вечном млечною звездою
Глаза твои со мною говорят.
От них светло, но и немного грустно,
Пусть будет так: как нынче это есть.
С судьбой не спорят, значит было нужно
Чему не дано в жизни умереть.
Ты где-то там, за далью непроглядной
В реальности увенчанных широт,
Твой облик недоступный и желанный
Пускай со мной, пускай во мне живёт:
Ты памяти невидимые нити
Вечерний луч заоблачной тени,
Как благодарен я тебе за эти
Прошедшие мгновения и дни.
Привет тебе, привет из запозданья.
Он даже в небытие тебя найдёт,
Ведь для любви не важны расстоянья
Она в тебе, как и во мне живёт.
Теракт
Бегут они на Запад, на Восток.
Им всё равно. Свобода их призванье.
Мятежный дух, неумолимый рок
Текучих туч осеннее дыханье.
И глаз от них не в силах оторвать
Сейчас стою, смотрю заворожено.
Их путь неведом, его не оборвать
Не разгадать их тайны сокровенной.
Они давно покинули закат
И, рванное накинув покрывало,
Дождём с небес оплакали теракт,
Когда по рельсам поезд раскидало.
Давно устав от злобы и войны,
От непомерной властности тротила.
Кому ж мы на Земле обречены?
Ни тучи не ответят, ни светило.
***
А этот мир отправят на распятье
Кто правила его не признаёт.
Он не грозит и своего проклятья
Изгоям, как заслуг, не раздаёт.
И занавес открыт пока, и сцена,
Где роли режиссёрам розданы.
Всё от Адама с Евой неизменно
Хотя играют их уже сыны.
И ты играй, покуда не устанешь.
Беги, беги, пока не упадёшь.
Пока себя в забвенье не обманешь,
Пока себя дотла не обкрадёшь.
И радость в том, чего не понимаешь.
А счастье в том, чего не создаёшь.
Но все равно подачу отыграешь.
И мяч, упавший в руки, отобьёшь.
Так пой же песнь, пока она поётся.
Люби, как будто в омут с головой,
Ищи, что даже в руки не даётся
И спорь, хоть и ошибочно с судьбой.
Суть Земная
По натянутому нерву без шеста
Я иду с закрытыми глазами.
Нет желанного, наземного моста
Никого меж мной и небесами.
На грани напряжения и разрыва
Вложит в разум святость вдохновенья
«Не пройти над бездною обрыва
Потерявшим милость и прощенье».
Летая, кружат, кружат надо мною
И чайки, и орлы, и вороньё.
Нельзя упасть, преткнувшися ногою.
Нельзя разбить воззвание твоё.
В нём суть земли живёт не увядая,
А с ней сиянье трепетной любви.
И я прошу: «Дай силы, Суть Земная,
Свои земные цепи разорви»
***
Белокаменный и героический
Жив Севастополь в лукавые дни
Корнилов, князь Потёмкин, Таврический
В жёлто-блокидной немеют тени.
Вот и забросила вас в забытом
Украинская новая мова,
Значит, останетесь с Русским гербом
И подножия русского слова.
Нет, не забыли про вас на чужбине
Гордость России, служенье и честь.
Если оставлены эти святыни,
Значит, придётся их снова обресть.
***
Тогда я пил волнующую ложь,
А грудь твою рука моя ласкала.
И лёгкая, томительная дрожь
Из тела душу с сердцем вынимала.
Глушил восторг чарующий обман.
Какая-то неведомая сила
Туда, туда в безбрежный океан
Меня с тобой навеки уносила.
А утром лишь накатная волна
И томный шелест ленного прибоя,
Да близкая предневная луна
И этот миг, что брошен в забытое.
Может быть, в наскучившем забвенье
Прибоя, ты услышишь звук прощальный
Оживёт пусть на одно мгновенье
Тот трепет рук, волна и берег дальний.
Где так легко волнующая ложь
Почти любовью нас объединяла
Пускай та песнь пропета, ну и что ж
Ей нет конца, ей не было начала.
Диалог с ленью
А лень всегда приятнейшая дама,
Так предана, так крепко бережёт
Ей позавидовать любая может мама
О палец пальцем стукнуть не даёт.
«Куда же ты, спросить тебя собрался?
На зарядку. Руками-то вертеть.
Как будто телевизор поломался
И нечего сосем уж посмотреть.
Подумаешь, реклама надоела.
Она идёт каких-то пять минут».
И лень ко мне решительно подсела.
Ведь знает, шельма, что её не чтут.
«Ну и пристала ты ко мне, хоть тресни».
Я отвечаю её, да больно сухо.
«И перестань рассказывать мне басни,
Дуть всегда одно и то же в ухо».
Тогда она стыдить меня возьмётся:
«Сегодня праздник. Все идут гулять.
Когда же ты от глупостей очнёшься
И будешь головой своей соображать?
Заладил всё. Дела, не до веселья.
Работа волком в лес не убежит.
Коришь себя, безделье, да безделье.
Газета вон нечитанной лежит.»
Кого спросить: «А как её отвадить?
Её ведь на три буквы не пошлёшь».
Умеет так заботливо погладить.
Хоть к ней не хочешь, а не отойдёшь.
Она, гляди, совсем и не лентяйка
Свернуть ей горы тоже нипочём.
И может быть «старайка-расстарайка»,
Но только «завтра» или же «потом».
Вот я сейчас хотел ещё бы строчку
О «матушке заботливой» сказать.
Она же шепчет: «Да поставь ты точку.
Ведь надо же когда-то отдыхать».
К читателю.
Дорогой читатель, я специально поместил разговор с тобой в конец этого сборника. Заранее знал, что если ты прочёл его, то тебе захочется пообщаться со мной, и ты найдёшь на это время, чтобы услышать те мысли, которыми мне бы хотелось поделиться с тобою.
К этому меня подтолкнул один эпизод, который помог мне сделать некоторые выводы, о том, как воспринимается наше творчество, т.н. творчество людей из народа, которые своим восприятием жизни, философией и духовно-нравственными ценностями готовы поделиться с каждым, кто без предубеждений и высокомерия способен понять, то, что говорит автор.
Теперь о том эпизоде.
Я подарил свой третий сборник стихов своей близкой знакомой по дачному участку, подумав: «Наверное, она его положит в «долгий ящик», но всё равно подарю». Т.к. особых знакомых у меня нет, а с этими людьми сложились уже довольно дружеские отношения. А ехали мы с ней на электричке «Горячий Ключ – Краснодар». Она вышла на остановке «Седина», чтобы там пересесть на трамвай № «4», а я, доехав до Краснодара, по стечению случая, сел на тот же трамвай. И обратил внимание, что кто-то внимательно читает знакомую мне страничку стихов. Это был мой подаренный сборник. И если она читала и перелистывала его от остановки «Седина» до остановки «Университет», значит моё предположение о «долгом ящике» было не верно. Что есть читатель, которому не безразлична моя лирика и взгляд на жизнь. И я впервые понял, что как бы мы «члены ЛИТО г. Горячий Ключ» не относились сами к себе, нам всё-таки не безразличен и взгляд читателя на наше творчество. А т.к. нам не хватает общения именно с читателем, то мне хотелось бы слышать его мнение, отношение и заслуженную критику. Руководителем нашего ЛИТО с начала прошлого года избран поэт Загородников в. Н., автор многих сборников стихов, изданных как на Кубани, так и зарубежом. Его личными усилиями совместно с поэтессой нашего ЛИТО Плешаковой Татьяной выпускаются регулярно «Альманах» со стихами поэтов как нашего ЛИТО, так и творческих коллективов Краснодарского края. Печатаются сборники стихов наших авторов. т.к. организация наша пока не имеет поддержки отдела культуры, который, видимо, не находит ничего интересного и нужного в её творчестве, занятого более важными административными вопросами, то мы не можем выйти к широкому читателю.
Но, надеюсь, что читатель нас оценит, прочитав выпускаемые сборники стихов, нашего ЛИТО и выпускаемый им Альманах раз в три месяца.
Нашим Лито уже выпущено 14 Альманахов, которые вы, читатель можете получить бесплатно, обратившись по телефону: 8 918 951 28 13, а так же: (86159) – 4-60-70.
Так что жители города-курорта и его гости, если у вас есть чем поделиться, т.е. своим творчеством, мнением об издаваемой нами литературе, приглашаю вас на встречу. Мы собираемся в кабинете № 27 санатория «Предгорье Кавказа» любезно предоставляемом его администрацией членам нашего ЛИТО. О времени встречи можете уточнить по указанному выше телефону.
Можете высказать свою оценку прочитанного, свои пожелания, а мы (члены ЛИТО) будем рады вам, нашим читателям. Нам всем дорого ваше мнение, ведь в конечном итоге, все, что мы печатаем это наш труд и интеллектуальный и финансовый, так как вся печатная продукция выходит за наш счёт, без цели наживы и только лишь для того, чтобы донести до читателя наши мысли, чувства и переживания.
Если же вдуматься что порой предлагается в «широком ассортименте» искусством современных шлягеров. Когда зачастую песня состоит из трёх слов, да ещё и сомнительного смысла или двух предложений повторяемых под «забойную» музыку, то хочется глотка свежего воздуха, самобытной искренности и теплой лирики. Так что наше существование на фоне современной культуры не так уж и необоснованно.
Подводя итог всему сказанному, повторю: мы рады будем каждому, кто захочет с нами встретиться и пообщаться.
С любовью к тебе и уважением, наш дорогой читатель.
Член ЛИТО «Горячий Ключ»
Кузнецов П. С.