Весной они невесомы. Лишь только весна – они,
сбросив коконы, их оплетавшие, расправляют
занемевшие крылья. В слепящие эти дни
фемины летают над городом, где едва ли
отведешь глаза от светящихся маргарит –
чуть коснувшись пружинящей хляби, они взмывают
под самые облака, и поплывшая мостовая
отдаляется, тает… И что тут за Рим горит –
третий или треклятый? О, как полыхает он
ослепительной слякотью, как искривляет оси
в колесницах столетий. И кто тут – Тутанхамон,
Сиддхартха, Христос или тот, Безымянный вовсе,
мерещится в триге? Ты тоже ведь одержим
нестерпимой жизнью, сводящей с ума скворечьим
вещим щебетом, всей захлебывающейся речью
оглашенного марта. И что за Ершалаим –
небесный ли, бесноватый – растет посреди руин?
И очнувшийся бог, погорелец блаженный, бредит
черт-те знает о чём, и в летучих своих фемин
целит жадным зрачком, в небеса погружая бредень.