Тоне.
Чего ему над облаком не спать,
чего ему медоблако не встретить.
Прикрутят к полу тумбу и кровать.
Соседи смотрят, нежные, как дети,
вытягивая шеи, кто идёт.
И мама говорила «идиот»,
и цыкала сквозь зубы тётя Клава,
а это время всё ещё поёт,
в листве деревьев всё ещё поёт,
и радостных уносит самолёт
в лиловые и голубые травы.
«Поговори со мною, логопед,
небесная волнительная Тонья.
Я – мальчик Коля, двадцать семь два лет,
небрит и холост, насморк, недоед,
вот-вот утонет.
Поговори за ночь и немоту.
Моя прекрасна речь – не оторваться.
Изык мой детский прячется во рту –
до носа дотянусь и проведу –
айда смеяться.»
Кто говорил, что облака нема?
Идёт по коридору облакиня –
такая белая – зима, зима.
Спаси его, лиши его ума
незрелого и доноси, как сына.
И видишь – там, над вами – самолёт?
То белый спутник твой, листок тетрадный.
«…и то ещё мне, господи, отрадно,
что каждый день цветную карамель
она мне, чуть не плача, подаёт».