По влажным замшелым ступеням-ладоням гранита
спустись к озерцу, где дремотно застыла вода –
туда, где ланцетными листьями режут ракиты
сгустившийся воздух;
где иволга в люльке гнезда
качается под колыбельную ветра во мраке,
где ряски мозаика гуще, темнее, плотней,
и где водомерки рисуют волшебные знаки,
и вздохи земные доносятся из-под корней …
Ступай, раздвигая ладонями травные пряди,
по лунной едва проявившейся узкой тропе,
внимая – бессонной, жарой возбуждённой – цикаде,
стремящейся спеть нечто важное только тебе; …
присядь на валунное солнцем прогретое тело,
где ящерка в полдень лучам подставляла бока,
и щурила бронзовый глаз, наблюдав тарантеллу
стрекоз, над раскрывшейся жёлтой кубышкой цветка
кувшинки. …
Дождись – только дрогнет воды сердцевина –
явлюсь я тебе, источая густой аромат
вербены и лилий.
Ты выдохнешь тихо: «Ундина!», …
нырнув, словно в омут, в мой хризоберилловый взгляд,
откуда не будет, /ты знаешь/, обратного хода,
в немом поцелуе к тебе я приближу лицо,
сплетёмся руками и медленно канем под воду …
сокроет любовные тайны в себе озерцо.