Нева Петровна, возле вас всё львы...
Булат Окуджава.
Я вернулась… Ты примешь? Простишь?
Что мне Ницца, Марсель и Париж?
Я прильну к твоим дивным оградам.
Я так рада… Я так тебе рада!
Мостовым, островам и холодному профилю крыш.
***
Я так рада дождю, светлой капле на смуглой щеке.
Мелочь каждая памятью душу тревожит.
Град Петра… Я волнуюсь… Мурашки по коже…
Наконец отпускаю до судорог сжатые . вожжи,
Словно речь об усталом и старом идёт ямщике.
Обними меня, друг, суетой перекрёстков и улиц,
Поцелуй меня, друг, одиноким, последним листом.
Только здесь я лечу, только здесь я хожу, не сутулясь,
Только здесь я живу, как в том памятно жарком июле,
Полном парков, стремлений и трепетом первых истом.
Ты же помнишь меня юной девочкой в рваных пуантах
С чёрной гривой кудрей, вечно спрятанной в строгий пучок.
Не забыть мне, как ветер упруго насвистывал в вантах,
И меня целовал не марсельский ещё морячок.
Близкий мой! Лишь тебе расскажу я всё-всё:
Чем жила, как любила, как билась в силках синей птицей,
Как слеза замирала, запутавшись в длинных ресницах,
Как болела разлукой, леча своё сердце Басё.
Я тобой напою исхудавшую, тихую душу,
Я наполнюсь тобой, твоим воздухом, ветром, Невой,
Никакие невзгоды здесь сердце моё не иссушат,
До тех пор, пока я наслаждаюсь твоей синевой.
Строгий мой Петроград! Я готова в тебе раствориться,
Я сродни тебе нравом, не требую доли иной.
Я всё та же девчонка в пуантах и платье из ситца
(никогда уж теперь тому платьицу не износиться),
Только полнится сердце большой неизбывной виной.
Ты прости, Ленинград, я тебя потеряла в угоду
Глупой жажде чудес. Не храним, что имеем, увы,
Но настойчиво снились в ночной тишине год за годом
Твои храмы, театры, Нева, одинокие львы.
Ты простишь, мой родной, ты протянешь в пожатии руку,
Корабельные рынды мне радостно туш протрубят.
Я вернулась к тебе, я вернулась, как к лучшему другу,
Ты прости, ты же знаешь, бежала я не от тебя...