Ретроспектива. Дед

    
       Про деда у меня сохранились только детские воспоминания, хотя ушёл он, когда мне было под тридцать - они с бабушкой жили в Туле, а меня взрослую жизнь туда как-то не заносила... Молчаливым он был. Не зашуганно-застенчиво-молчаливым, и не солидно-значительно-немногословным, а таким... себе-на-уме-молчуном. Он приезжал к нам в моём раннем детстве несколько раз, и уж, наверно, разговаривал с моими родителями, но со мной общался какими-то прибаутками, типа: "Юля-Юля-Юлечка-Юлялёк", или или "Са-де-пан-де-кю", или "Кес-ке-се", или "Се-ля-ви"... Мне, начитанной пятилетке, не понимавшей половину слов, казалось, что он дразнится, бормоча какую-то белиберду...
      
       Это был высокий, крепкого сложения старик, с орлиным носом и ещё более орлиным выцветшим взглядом холодно-голубых глаз. Когда этот взгляд упирался в меня, я ёжилась и оглядывалась в поисках неубранных игрушек... Сейчас, узнав этого человека лучше, в основном по рассказам мамы - папа, его сын, также не словоохотлив - я понимаю всю его внутреннюю собранность и глубокую порядочность, и, думаю, именно эти качества и ощущались мной в детстве - как бы то ни было, мне не хотелось перед дедушкой выглядеть лентяйкой и неряшкой.
      
       Он и женился, сообразуясь со своими представлениями о порядочности. Перед войной дед - тогда просто Михаил - работал в Москве, офицер НКВД, и невеста, Елена, была у него, столичная культурная красавица. Михаил приехал в Москву издалека, жил в общежитии и происхождение имел самое что ни на есть пролетарское. Мама в деревне помогала сынку, чем могла: присылала с оказией соленья, варенье и сало, вязала носки, чинила одежду... А Елена просвещала, как могла... В доме он был принят радушно, ну ещё бы, в те-то годы да при такой-то работе...

       По роду службы часто приходилось ему ездить в В***, где жил его партийный старший товарищ, путеец Пётр Т. Михаил частенько заходил в этот дом, галантно шутил с барышнями - у Петра было три молоденькие дочери - долго беседовали с самим Петром под чаёк из самовара... Так и текла ясная и налаженная жизнь до одного рокового вечера.

      В этот день Елена ждала Михаила с билетами в театр. Он прибежал с работы в общежитие, ополоснул лицо и шею под рукомойником, молниеносно побрился, схватил из стопки присланных матушкой починенных вещей выходные брюки, надел свежую сорочку и парадный китель и помчался к любимой. Она прихорашивалась перед трельяжем, тронув носик пуховкой, бросила взгяд на появившегося перед ней жениха, он лихо крутанулся перед ней, красавец, блондин с чёрными бровями вразлёт, с орлиным взглядом глаз, сияющих любовью - вот, мол, глянь, каков молодец... И услышал сдавленный смешок... Потом она истерически расхохоталась, в комнату вбежала будущая тёща, глянула, на что указывает дрожащий пальчик дочери - и упала от смеха на диван... Михаил подошёл к трельяжу, покрутился перед зеркалом... На самом видном месте сзади, на серых парадных бостоновых брюках, ярко-синим огромным васильком расцвела добротно и любовно пришитая матушкой заплатка...

       Молча, под рыдания хохочущих дамочек, Михаил покинул этот дом. Как оказалось, навсегда... В первый же свой приезд в В***, от обиды и отчаяния, он сделал предложение младшей дочери Петра, Валентине. И всё ещё можно было бы отыграть назад, поостыв, он и с Еленой помирился, но... Вале поездом отрезало ногу. Надо просто знать моего деда. Он, со своим пониманием порядочности, и не помыслил забрать опрометчиво данное слово. Они поженились.

       Валентина, возможно, в юности была весёлой и ласковой, да скорее всего, была! Но жизнь внесла свои коррективы, характер моей бабушки изменился, стал резким и жёлчным... Вероятно, отсутствие любви не заменила ей уверенность в преданности и порядочности мужа. Она не боялась трудностей, со злым упорством рожала, безногая, детей: сначала была девочка - умерла. Горевать некогда было, за два года до войны родился первый мальчик, мой отец; в войну - второй, а через пять лет после войны - третий. сначала хозяйством занималась домработница, потом - сама... За любую работу она хваталась быстро, рывком, остервенело, волны её злости в эти моменты летали по дому... И только любимое с юности рукоделие - шитьё, вязание и особенно вышивка - давало отдых и умиротворение её суровой душе.

        Михаил перед самой войной ушел благополучно из органов и стал путейцем. Семья обосновалась в Туле, жили в достатке - огромная прекрасная квартира (все остальные такие же в их доме были коммунальными), дача в коллективном саду на четырёх сотках...  Михаил стал молчаливым, спокойно наблюдал выплески негативных эмоций жены, обеспечивал семью и не особо вникал в подробности. Таким же, повторившим его и внешностью, и натурой, стал старший сын, Борис, мой отец. Только вот жена ему досталась мудрая, добрая и весёлая, подруга всей жизни, моя мама... Именно ей в один из приездов дед и поведал историю своей женитьбы...

        Лет пять мне было, когда родители привезли меня летом на пару недель к бабушке с дедушкой на дачу погостить. Привезли,а сами уехали - у моего годовалого братика довольно запоздало диагностировали ДЦП, и необходимо было показать его московским светилам... Дом у стариков был добротным, сад ухоженным, удобства в дальнем углу сада - скромное строение с дырой в полу... Я была девочка самостоятельная, сама себе читала книжки, сама гуляла, давно уже в нашей городской квартире приучена была без сопровождения взрослых посещать туалет, и мне в голову не могло прийти позвать кого-то с собой тем вечером на даче... Я не сумела дотянуться до выключателя и зажечь свет, но луна через открытую дверь светила достаточно ярко... Я прекрасно справилась, чисто-пречисто вытерла попку и, гордая собой, натянула штанишки... и тут я сделала неверный шаг и...

        Сдерживая рыдания, замерев от ужаса и унижения, давясь вонью, с облепленной выше колена ногой, я поднялась на веранду, не смея взглянуть на бабушку... И услышала сдавленный смешок... Потом она истерически захохотала... Из спальни появился дед, посмотрел, на что указывал дрожащий палец супруги... Сквозь пелену слёз я подняла глаза на деда... Никогда не забуду и по гроб жизни благодарна ему буду за яростный ледяной взгляд, которым он ожёг искажённое смехом лицо бабушки. Молча, под рыдания хохочущей жены, он взял меня за ручку и повёл в сад, к стоящей под яблоней ванне с водой, помог мне отмыть ножку, приговаривая: "Юля-Юля-Юлечка-Юлялек" и "Распустила-Дуня-косы-а-за-нею-все-матросы"...

         Вот, собственно, и все... Нет, помню ещё одну прибаутку.Как я уже говорила, дед мой был молчалив... Любил он, в силу ли своей довоенной работы, по сложившейся ли за годы супружеской жизни привычке, молча спокойно наблюдать людскую суету... В магазине, в поликлинике, в электричке, видя, как люди ругаются, толкаются, пыжатся подавить друг друга мнимым превосходством и , вероятно, наслаждаясь зрелищем, он только приговоривал: "Хорошо девки пляшут, очень даже хорошо!"

         Низкий поклон тебе, дед мой.