Странники из Касталии являются при луне, за тремя горами, за тремя долами мяч не тонет, подсолнух тянется к полюсу, я довольна речью своей вполне, в море горит огонь, мы остались без волн, ух, ты засиделась на этом камне, направо пойдешь – теремок, налево пойдешь – овчинка из пенопласта, непримиримое дерево, и нажимаешь ОК, отрава, как кровь с молоком, как любовь, рукаста. А мы с такими рифмами придем к Марьяночке в дом, пускай диктует кто-то другой, на прописи три монеты, вся наша провинция через год покроется терпким льдом, и ты откроешь окно – себя не узнаешь, где ты, и незачем нам в такой энтропии разгуливать по садам, залог бессмертия требовать у подавальщиц чувства, нет, я сижу на дереве и не достанусь вам, разве что ночью усну, размякну тут от искусства. Нет, ничего ужасней придумать вы не могли, сидите на дереве тут и думайте о высоком, странники из Касталии приносят под дуб угли, «Триста советов на день» зачем-то скрывая Блоком. Каждый хочет быть роботом – каждый поддонный сом, каждый историк Темных веков и студент непрестижных вузов, ты просыпаешься утром приветлив и невесом, коли назвался груздем, наготове кузов. А мы в особенно тесную пятницу возьмем и припремся к ней с бисерным кошельком и веточкою омелы, чтобы было особенно больно и даже еще больней, и сожжем в округе все ценные новоделы. Странные у вас фантазии – ходите здесь кругом, если можете не ходить – не ходите, чего же боле, на дорогах нехватка бисера, в горле горчичный ком, выпекаемый по своей бесполезной воле. Ты засиделась, Марьяночка, здесь, иди танцевать, протягивай руку каждому нищему хироманту, потом изведут орфографию и опрокинут «ять», нужно писать кому-нибудь, может, Канту.