(Перечень и проклятие)
Под строками преумножений
всегда есть капля крови утки;
под чередой делений
есть капля крови моряка;
под суммами - река беззащитной крови,
река, поющая в спальнях
далеких и бедных предместий.
И это серебро, цемент или ветерок,
в Нью-Йоркском полном лжи рассвете.
Да, где-то существуют горы, знаю,
и телескопы – учёных друзья.
Я знаю. Я здесь не для того, чтобы смотреть на небо,
я здесь, чтобы видеть тёплую кровь -
потоки, что влекут машины прямо в пропасть,
а души – к языку змеиного коварства.
Каждый день убивают в Нью-Йорке
четыре миллиона уток,
пять миллионов свиней,
две тысячи голубок в угоду полутрупам,
миллион коров,
миллион ягнят
и два миллиона петухов,
заставивших небо разбиться на осколки.
Да, лучше всхлипывать, затачивая нож,
или до смерти гончих загнать на кровавой охоте,
чем выдерживать каждое утро
бесконечные поезда с молоком,
бесконечные поезда с кровью
и поезда пленных, связаных роз для торговцев духами.
Все утки и голубки
и свиньи и ягнята
пятнают каплями крови
строки преумножений,
и вопли забитых коров
наполняют болью долину,
где Гудзон пьянеет от нефти.
Проклятье вам всем,
кто молчит равнодушно, пока
другие возводят бетонные стены,
где бьются сердца
беззащитных зверьков и где все мы
утонем в победном рёве свирепых дрелей.
Я плюю вам в лицо.
Мир меня слушает,
обжираясь, насвистывая, довольные собой,
как шпана, дети пустых подворотен,
что будят хрупкими палочками
ржавую боль муравья.
Нет, это не ад, это улица.
Нет, не смерть, а фруктовая лавка.
Целый мир надломившихся рек и заросших дорог
в лапке кошки, раздавленной автомобилем.
Беспомощно стонет червь дождевой
В сердце каждой девчонки, слышишь?
Всюду ржавчина, гниль. Сам ты – лишь островок,
Сиротливо плывущий среди циркуляров и чисел.
Как мне быть? Пересматривать в памяти виды?
Вспоминать о любви, от которой остались лишь фото,
груда щепок сухих да застывшая кровь на губах?
Святой Игнатий Лойола
однажды убил крольчонка,
и до сих пор его вопль раскаяния слышен
в каждой башне церквей перезвоном.
Нет и нет, я проклинаю!
Я свидетельствую, что это заговор
бездушных, пустых канцелярий,
не ловящих волны страданий,
стирающих с карты леса,
и отдаю себя на съедение
раздавленным бедным коровам,
чей вопль наполняет долину,
где Гудзон похмеляется нефтью.
Оригинал:
Federico Garcia Lorca.
New York(Oficina y denuncia)
Debajo de las multiplicaciones
hay una gota de sangre de pato.
Debajo de las divisiones
hay una gota de sangre de marinero.
Debajo de las sumas, un rio de sangre tierna.
Un rio que viene cantando
por los dormitorios de los arrabales,
y es plata, cemento o brisa
en el alba mentida de New York.
Existen las monta;as, lo se.
Y los anteojos para la sabiduria,
Lo se. Pero yo no he venido a ver el cielo.
Yo he venido para ver la turbia sangre,
la sangre que lleva las maquinas a las cataratas
y el espiritu a la lengua de la cobra.
Todos los dias se matan en New York
cuatro millones de patos,
cinco millones de cerdos,
dos mil palomas para el gusto de los agonizantes,
un millon de vacas,
un millon de corderos
y dos millones de gallos
que dejan los cielos hechos anicos.
Mas vale sollozar afilando la navaja
o asesinar a los perros
en las alucinantes cacerias
que resistir en la madrugada
los interminables trenes de leche,
los interminables trenes de sangre,
y los trenes de rosas maniatadas
por los comerciantes de perfumes.
Los patos y las palomas
y los cerdos y los corderos
ponen sus gotas de sangre
debajo de las multiplicaciones;
y los terribles alaridos de las vacas estrujadas
llenan de dolor el valle
donde el Hudson se emborracha con aceite.
Yo denuncio a toda la gente
que ignora la otra mitad,
la mitad irredimible
que levanta sus montes de cemento
donde laten los corazones
de los animalitos que se olvidan
y donde caeremos todos
en la ultima fiesta de los taladros.
Os escupo en la cara.
La otra mitad me escucha
devorando, orinando, volando en su pureza
como los ninos en las porterias
que llevan fragiles palitos
a los huecos donde se oxidan
las antenas de los insectos.
No es el infierno, es la calle.
No es la muerte, es la tienda de frutas.
Hay un mundo de rios quebrados
y distancias inasibles
en la patita de ese gato
quebrada por el automovil,
y yo oigo el canto de la lombriz
en el corazon de muchas ninas.
Oxido, fermento, tierra estremecida.
Tierra tu mismo que nadas
por los numeros de la oficina.
Que voy a hacer? Ordenar los paisajes?
Ordenar los amores que luego son fotografias,
que luego son pedazos de madera
y bocanadas de sangre?
San Ignacio de Loyola
asesino un pequeno conejo
y todavia sus labios gimen
por las torres de las iglesias.
No, no, no, no; yo denuncio.
Yo denuncio la conjura
de estas desiertas oficinas
que no radian las agonias,
que borran los programas de la selva,
y me ofrezco a ser comido
por las vacas estrujadas
cuando sus gritos llenan el valle
donde el Hudson se emborracha con aceite.