Если б чуть по-другому качнулось судьбы колесо,
Если б мудрый Господь мне не дал человеческой плоти –
Я бы стала волчицей, ребенком таежных лесов,
И жила бы в кедровой глуши, привыкая к свободе.
И пьянела от бешеной радости дикой весной,
И любила кого-то на проблесках серых проталин,
И растила волчат, и теряла по злобе людской,
И давилась бессильным отчаяньем, слезы глотая.
И училась бы жить вереницами прожитых дней,
И кого-то звала, все томясь о забытой «неволе»,
И сходила с ума в одиночестве лунных огней,
И кричала, кричала, кричала, кричала от боли.
И казалось бы слишком жестоким и призрачным сном
Хорониться от пуль и собак, забывая усталость,
И зализывать раны под тысячелетней сосной,
Одиноко скуля и давя подступившую ярость.
И казался б желанней далекий и тайный предел,
За которым ни дней, ни ночей, лишь неведомый берег...
А потом бы пришел Человек – накормил, обогрел,
Приручил бы меня – непокорного, дикого зверя.
И рука его сильно и властно легла бы на лоб,
И в морщинках у глаз затаились печальные годы...
Он бы понял, я знаю, он понял, как мне тяжело
Навсегда, для него, навсегда уходить от свободы.
Мы бы жили в сторожке в промерзшем сосновом бору.
Там горел бы огонь, в глубине наших глаз отражаясь.
И быть может, и я приняла бы такую игру -
Нашу странную дружбу, похожую чем-то на жалость.
Мы стреляли бы белок, тайги разрушая покой,
И слились бы в единый рассвет сентябри и июли...
А потом бы какой-нибудь дикой, безбрежной весной
Я упала на землю, убита случайною пулей.
Он в лесную сторожку принес бы меня на руках,
Закурил и сидел бы, глотая отчаянье, рядом,
И в моих бесконечных, навеки стеклянных глазах
Отразилась бы боль и другого потухшего взгляда.
И звенела печаль оборвавшейся, мертвой струной,
Словно плакало низкое небо туманно и хмуро...
И в сторожке лесной Человек, навсегда одинок,
Долго выл на луну, обрастая подпаленной шкурой.
24.01.2010