Пойдёшь по Руси, и великая дрожь
окатит, как дождь, полоснёт по лицу.
Налево пойдёшь – в нищете пропадёшь.
Направо свернёшь – к золотому тельцу.
Не дуб на распутье, а Бог на распятье,
да Гоголь с украденной русской печатью.
Назад оглянёшься, но из-за холма
вздымается пыль, как вселенская тьма.
Выходит опричник с витою нагайкой
и гайкает, как на овчарку, на лайку.
И лай раздается в сгустившемся мраке.
И всюду собаки, собаки, собаки.
Под дуб упадёшь – там навеки уснёшь.
Под Бога ладонь – там палящий огонь.
От дуба – дубина, от Бога – икона.
И колокол полон тревожного звона:
– Куда, Вишняков, ты?
– До синего моря,
до белого камня, до черного горя,
где лучшие годы в январской Чите
замёрзли, как слёзы, на русском кресте.
…Россия в былинах, как ветер в долинах,
в своих Ярославнах и Екатеринах,
где Сергий в преданиях нас осеняет
нетленною верой и чудным сияньем,
где клич раздаётся по чистому полю:
на волю! на волю! на волю!
Но воля чеченцам, свобода цыганам
и всем племенам этим диким и странным,
где чукча из чума, как из анекдота,
смеется над всеми легко и вольготно.
А русский, поднявший гранёный стакан,
вчера не напился и нынче не пьян.
– Зачем, Вишняков, ты кричишь бесполезно?
Ведь это не Русь, а Великая Бездна.
Здесь счастье бывает, как лето, коротким.
А правда лежит, как подводная лодка,
в глубинах великого, синего моря
у белого камня, у черного горя.
Качается море великим покоем.
Но острый топор у меня под рукою.
Качается поле родным колоском,
в нём мается горе моим голоском.
Я Бога спросил и услышал ответ:
– Есть дьявол в Чите, а вот Господа нет.
По-прежнему яростно, зло и упрямо
здесь спорят о храме – не знавшие храма.
И молча взирает безбожный народ
на храм Декабристов, но Бог не идёт.
Здесь пишут иконы под вой инородцев
то иконокрады, то золоторотцы.
Рука не поднимется перекреститься.
Здесь лоб осквернишь, если станешь
молиться.
Но Бог все стерпел и меня не сразил,
не вырвал язык мой, а словом пронзил:
– Пиши то, что пишешь. Но помни при этом,
как празднично-страшно быть русским
поэтом.
Кровавою правдой, бедой и виной
здесь неопалимой гореть купиной.
Пиши и не бойся ни рока, ни Блока,
ни Волги истока, ни Владивостока,
пока твоя вера тебя не сожжёт,
пока Ярославна не плачет – поёт.