Отрывок из романа
- Готовьте операционную, коллега. - Услышал Курбан сухие слова, и сердце его упало. Курбан понимал, сердцем чувствовал, что приехал поздно. Раньше надо было, раньше! И от этого, от чувства вины перед внуком, от горя, от предчувствия беды, говорить уже не мог! Глаза заволокло слезами, которые стояли глубоко и никак не хотели скатываться по щекам. Курбан автоматическим, совершенно безжизненным голосом отвечал на вопросы, с ужасом слушая, как загудели в операционной краны с водой и зловеще, как предвестники беды, зазвенели на примусах боксы с инструментами:
- Когда Акыш пожаловался на боли? Позавчера... Вчера... Какая температура? Где же вы раньше были? Почему не вызвали "скорую"?
Курбан хотел ответить, что телефона дома нет, а ближайший в магазине - он закрыт. И здесь. Так он сюда и пришел... Но только виновато качал головой.
- Аппендицит... Вы согласны на операцию, Курбан Эмиро? Нужно спешить, может быть поздно.
Врача, русскую женщину с несложным именем Дарья Петровна Полякова, Курбан видел впервые, хотя слышал за месяц, что она здесь, немало. Местные жители говорили о ней с почтением и с неким благоговейным ужасом, который внушал этим простым людям один только вид ее белого халата и блестящего фонендоскопа. Лицо доктора показалось Курбану смутно знакомым. В памяти на мгновенье возникли забытые образы: бешено мчащаяся лошадь в запряженном фаэтоне на дороге в ущелье между скалами... белое, как его парусиновый кафтан, лицо возницы... голубая вуаль над широко распахнутыми глазами...
Акыш застонал, и видения исчезли.
- Вы согласны на операцию, Курбан Эмиро?
Он невольно поразился царственному спокойствию доктора и необычайно живому, как у молоденькой девушки, блеску зеленых глаз:
- А вы раньше делали подобные операции, Дарья Семеновна? - спросил он на отличном русском, но перепутав от волнения сложное отчество.
Она не поправила:
- Аппендицит? Раз сто двадцать, может, больше... Ну, так что? Вы согласны на операцию? Поймите же, уважаемый, если бы не ваше формальное согласие, я бы ее уже делала...
Чабан последний раз увидел Акыша, когда его переложили на стол в операционной, залитой желтым светом двурогой лампы над ним. Оттуда тревожным сквозняком тянуло лекарствами, спиртом, камфарой и стерильной клеенкой. Мертвенно-бледное лицо внука стало узким, как серп молодой Луны, беспомощным и величественно-спокойным одновременно, под глазами легли сизые тени, и кончик носа заострился. Курбан знал, видел не раз в своей жизни, как незаметно, вот так, как сейчас, к человеку подкрадывается смерть. Он издал громкий, отчаянный, полный муки и невыразимого страха, вопль. Санитар вывел его в приемную и закрыл дверь.
Два часа Курбан сидел в приемной, обняв голову, слушая, как в операционной тихо, как ему казалось из-за закрытых дверей, доверительно и тревожно переговариваются врачи. Напротив стоял металлический шкаф, заполненный коробками с медикаментами, блестящими боксами, шприцами и скальпелями и прочими инструментами, от которых становилось не по себе. В стеклянных темных дверцах отражался весь Курбан, сгорбленный, постаревший, и окно над его головой с первыми росчерками птиц в еще по-ночному синем небе.
Он пытался молиться, но в голове звучали лишь первые слова молитвы, которые он без устали повторял про себя: "Бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим... Бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим..." ("Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного...")
Курбан ждал. Дверь распахнулась неожиданно, когда он на секунду прикрыл уставшие глаза. Женщина-врач вышла в приемную, снимая на ходу марлевую маску с лица и белый колпак с высокого, бледного лба:
- Все в порядке, Курбан Эмиро. Операция прошла удачно. Вы можете идти домой. Успокойте родных. Приходите утром вместе с матерью проведать сына.
Курбан поднялся навстречу. Он не верил своим ушам:
- Внука... Это мой внук... единственный... Он будет жить? Мой внук?
Доктор положила руку ему на плечо и улыбнулась:
- Дай бог, лет девяносто еще проживет, дорогой Курбан Эмиро. Очень сильный, славный мальчуган...
Она не успела договорить, потому что Курбан кинулся перед ней на колени:
- Спасибо, доктор! Храни тебя Аллах!.. Храни тебя Аллах! О, господи! Вот радость то!.. Теперь, что хочешь проси, все исполню! Рабом твоим буду до конца дней! Жизни не пожалею!" - Он ошалело бормотал, обнимая и целуя ее ноги в узких остроносых туфлях.
Спустя время он успокоился и поднял на нее глаза, все еще стоя на коленях и держа руками туфли. Женщина спокойно смотрела на него сверху вниз:
- Встаньте, Курбан Эмиро. Не надо... Еще зайдет кто... Неудобно будет. Пойдемте, я напою Вас чаем...
И тут он узнал ее...