Мэри почти два года не видит приличных снов,
ей не снятся деревья, люди, цветы и море.
Никак теперь все свободное время молчит - не находит слов,
он мечтает уехать отсюда туда, где найдет свое горе.
Мэри мечтает об Андалузии, Сан-Франциско, порой - о Риме,
ей мерещатся его взгляды в каждом прохожем, в любой витрине.
Ника меняет подруг, как мишени в тире,
в каждой что-то от Мэри, и, ему кажется, он в малине.
Мэри опять не спала, пытаясь его разыскать в Сети,
пальцы дрожат, в пальцах - туманный питерский холод.
Ника все ловит телок на улицах Алма-Аты,
с каждой из них пытаясь забыть про этот неясный голод.
в каждой из них есть то родинка на носу,
то ее интонации - говорит также нежно и гладко,
третья так же может часами сидеть в лесу,
четвертая так же его называет - "родной" и "сладкий",
пятая пишет ночами рассказы, наутро их в телефон вбивая,
шестая ему звонит на ночь глядя и шепчет "спокойной ночи",
"а у седьмой почти что как у тебя глаза, родная,
нос-курнос, громкий смех и мат - отборный и сочный".
Мэри почти два года не видит приличных снов,
ей снятся лето, Ника, ее ладошка в его ладони.
Ника не помнит и не понимает простых человеческих слов,
ему снятся кухня, Мэри и танец пылинок в старом плафоне.
28-apr-10