ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ СТИХОВ ЕЛЕНЫ АВЕРИНОЙ "АНАЛЬГИН"
Писать предисловие к сборнику стихов – занятие, в чём-то схожее с сочинением некролога. Нет, в самом деле: об авторе либо хорошо, либо ничего. Иначе на кой чёрт ты взялся за вступительное слово?!
Вот по этой самой причине порою приходится отказывать хорошим людям. Ну не могу себя ломать через колено. Ведь бывает же так: что-то нравится, что-то не нравится, а нужно – с горном и барабаном, бодро отбивая шаг по асфальту и тщательно обходя лужицы, стараясь не сбиться с темпа…
С Ленкой Воробей в этом смысле проще. Вовсе не потому, что дорога к её стихам выложена ровненьким жёлтым кирпичом, а в конце вас ожидает чудесный Изумрудный Город. Нет, всё как в песенке из мультика:
Мы в Город Изумрудный
Идём дорогой трудной,
Идём дорогой трудной, дорогой не прямой…
Главное – в другом. Люблю я этого Воробья. Люблю – и никаких гвоздей. Вот и всё.
А почему люблю? Ведь никогда я её живьём не видел, знаю – только по стихам. Причём многие из них написаны в далёкой, очень далёкой от меня стилистике. Но автор их – гениален. Ну, скорее всего.
А потому люблю, что Лена Аверина на самом деле не пишет никаких стихов. Она сама по себе – одно живое Стихотворение. Она живёт в Поэзии, как… ну вот в сказке Кэрролла про Алису Орешниковая Соня рассказывала про трёх сестричек, которые жили на дне колодца и питались исключительно киселём. Вот Ленка живёт в своём колодце и питается исключительно Поэзией. Это не значит – только стихами. В поэтический кисель она превращает всю окружающую действительность и Боже ж мой, что это за славный, удивительный, потрясающий кисель!
А может, и не кисель вовсе, а та самая чудесная каша, которую варил у братьев Гримм волшебный горшочек – и не мог остановиться. Когда читаешь Ленкины стихи, понимаешь – попёрло! В хорошем смысле этого слова, конечно.
Признаюсь вам: для меня это – странная, непривычная, даже несколько пугающая поэзия. Я бы сравнил Ленкины стихи с французской литературой «потока сознания» - Натали Саррот, Эжен Ионеско, Ален Роб-Грийе… Сравнил бы – но не сравню. Потому что даже если это и поток, то поток НАШЕГО, РУССКОГО сознания. Это – не уход в замороченную абстракцию. Не распад действительности на волну галлюцинаций и неясных ассоциаций. Скорее, наоборот: это – единое восприятие окружающего мира РАСЩЕПЛЁННЫМ ЗРЕНИЕМ.
«Кина не будет…» но хотеть кино…
Немое… пусть мелькают просто лица…
Не жаждою – огонь внутри… водица,
а мне б из крана капало вино…
Я часто стала о таком молиться…
Я часто…
как сегодня и давно…
*Поэзии Высокий Слог*… (кранты)….
Мне б только дотянуться до тетради,
до финиша, награды… скуки ради…
Но, утомляюсь… развожу понты…
Я не жалею ни о чём… В чужой балладе
уже о нас давно всё… и о всех…
И в лучшем виде… Пушкины ли, Блоки –
не лечат… мы всё так же одиноки –
не с теми… не такие… не у тех…
Вы обратили внимание на обилие многоточий, оборванных фраз, недосказанных мыслей (нередко даже – полуслов)? Часто ловишь себя на том, что просто в конце концов не понимаешь – Ленк, ты об чём, мать? Ты чё сказать-то хотишь? Чё-то я заблукал в извилинах малёха…
Но вот что интересно: многим читателям и почитателям Воробья и не нужно понимать, о чём В ЦЕЛОМ идёт речь.
Их «торкает», «цепляет», «вставляет не по-децки» эта потрясающая образность, срывающая крышу энергетика, чудовищный надрыв души, «чёрный драйв» Ленкиных шаманских камланий… Лена Аверина умеет заставить тебя смотреть на мир совершенно другими глазами, видеть так, как самому тебе просто не дано:
Город зарезав сонный ночным трамваем, -
видишь, зима со свадьбы своей сбегает,
чёрные птицы бьются в её фате.
…нет лучше в мире Храма Зимы, чем – Кухня,
с благословенно синим огнём плиты.
…ниточка птиц…и если её потянешь,
небо до голой правды распустишь только.
А подежурь с неделю в игольном ушке,
видел бы ты, как ломятся те верблюды…
Исподлобье ест твои глаза,
на безрыбье и зрачки – икорка.
Это – так, самое простенькое. Но не могу же я выстроить все свои славословия из Ленкиных цитат…
Да, так о чём я? А! Поймал ту самую ниточку птиц. Будем распускать до голой правды. А правда в том, что многие Ленкины фанаты (а имя им – легион) сравнивают действие её стихов с воздействием наркотиков. Да не какой-нибудь там убогой «шалы» или даже «афганки» - бери выше! ЛСД, «герыч», «крокодил» и другие галлюциногены – вот что такое «воробьиные песни»!
Ах люди-люди, люди несерьёзные,
Вам не хватает нервных докторов, -
как спел бы незабвенный Юз Алешковский. Такое восприятие характерно для молодняка, охочего до внешних эффектов. Помните, выше я упоминал о едином восприятии окружающего мира РАСЩЕПЛЁННЫМ ЗРЕНИЕМ? Сейчас поясню, что я имел в виду. Когда-то я написал одно стихотворение, называлось оно «Глазами стрекозы»:
Не постигая буки и азы,
Я от пролога тороплюсь к развязке:
На всё гляжу глазами стрекозы –
Пронзаю мир и смазываю краски!
Как славно без оглядки, напролом,
Нацеливая вдаль глазной хрусталик,
Звенящий воздух рассекать крылом
И не вдаваться в мелкие детали….
Ну, и так далее. Прошу простить за самоцитирование, но без него в данном случае никак не можно. Дело в том, что один из моих читателей посетовал: видите ли, дорогой Фима, стрекоза как раз «вдаётся в мелкие детали», поскольку у неё – фасеточное зрение, а вот зрачков как раз никаких нет. Так что вы глядите на мир какими угодно глазами – но только не стрекозьими…
Понятно, что в моём стихотворении речь шла всё-таки о восприятии не насекомого, а лирического героя. Но, если говорить о Ленке, то она-то как раз, скорее, не Воробей, а именно СТРЕКОЗА. Не та попрыгунья, которую обличал дедушка Иван Андреич, а стремительная стрекоза, которая вбирает в себя мир глазами-калейдоскопами, состоящими из сотен и тысяч мельчайших выпуклых шестигранников – омматидиев. Это и есть фасеточные глаза (от французского facette — грань). У стрекозы таких омматидиев до 30 тысяч! Представляете – 30 тысяч, да ещё каждый из них – о шести гранях!
Вот так же и с поэтическим зрением Елены Авериной. Она успевает увидеть столько деталей и с таких ракурсов – и прежде всего эмоциональных ракурсов, - что вам лучше даже не пытаться осмыслить всё это с точки зрения формальной логики. Вы всё равно этого не сможете. У меня даже есть подозрение, что сама Ленка не всегда может осмыслить то, о чём пишет. Не всегда может совладать с этим бешеным роем красок, запахов, звуков, эмоций… Она – Стрекоза. Её призвание – разрезать крылом звенящий воздух наших душ. Вжжжик!!! – по живому, влёт – с такой скоростью, что за нею не успевают брызги нашей крови.
И ещё одна особенность Ленкиных стихов – обнажённость эмоций. Абсолютная открытость чувств, до истерики, до предела – до неприличия, может быть… Может быть, эта открытость и привлекает в первую очередь. Хотя – без чудовищного таланта, без густой метафоричности её поэтического языка подобная откровенность сокровенного, пожалуй, превратилась бы просто в нервические припадки экзальтированной дамочки. Здесь же – она, как хирург, держит в руке ваше бьющееся кровавое сердце. И может сделать с ним, что хочет.
Впрочем, сама Ленка порою нарочито снижает, огрубляет свой стиль.
Как мы любим все себя жалеть,
разводить сочувствие на масле…
Что ты сделал, чтоб ещё гореть?!
Там где все зассали и погасли…
…
Облака остался мятый флаер,
он летит на землю, чтоб успеть
лучика наколку – «Бог не фраер…», -
Купола коснувшись, затереть.
Хотя - последнем примере эта нарочитая сниженность достигает высот религиозной философии.
Как вот это пронзительное:
повстречались две еле заметных, несчастных пылинки
и смертельную драку затеяли в светлом луче.
Да разве всё перечислишь? У каждого – свой Воробей в руке. И в сердце.
У Ленки практически нет весёлых, светлых, умиротворяющих стихов. Я что-то не встречал. Её фасеточные глаза слишком пронзительно вглядываются в мир. Они словно всасывают через свои тысячи омматидиев мельчайшие детали, острые осколки этого мира. И осколки эти впиваются в сердце.
Пожалуй, нечто подобное встречалось мне разве что у раннего Маяковского. Помните:
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушёл.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон –
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" –
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору –
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте –
будем жить вместе!
А?"
А?