ПЯТНИСТАЯ КРАСОТА
Слава Господу за пятнистый мир –
За свободу разбредшихся по небу стад;
За веснушчатых рыб золотой косяк;
Брызги ив; чьих-то крыльев косой пунктир;
За лоскутный ландшафт – пашню, выгон, сад;
Всех ремесел оснастку, чин, обряд, пряность, смак.
Все чудное, необщее, всякий крен;
Все, в чем, перемежаясь, поют и пестрят
Горечь, сласть; нега, скорость; сияние, мрак;
Он творит – всех прекрасней и вне перемен –
И да будет так.
СОКОЛ
Я видел нынче утром фаворита
Зари, дофина света, пестрой реки героя –
Сокола, седлавшего ветер. Пространство кроя
Крылом – как ходил на корде крыла! Как бита
Была высота! Как он скользил в ней – открыто –
Как конькобежец, шага длину утроя
На повороте. – Ветер! – Дух мой, от непокоя
Укрытый, взвился. – О мощь! О зоркость зенита!
Дикая красота и доблесть, перо и воздух, свершенье –
Вместе отныне! И – огонь, что ты высек в мильоны
Раз прекрасней, столь же опасней, о мой командор!
Что удивляться: плуг – и тот, пройдя все препоны,
Горит. И голубо-бледные угли в паденье,
Расщепляясь, багровым золотом брызжут изо всех пор.
ЛИКОВАНИЕ В СТРАДУ
Лето к концу; снова в голой красе стогам
Стынуть вокруг; наверху – какие скольженья
Шелковых риз! Растаявшей цепи звенья –
Вихри мучные к каким понеслись берегам?
Иду, сердце, очи горЕ поднимаю – там,
В полях этой славы сбирать семена спасенья;
И, очи, сердце, где еще, какие виденья
Явственней, благодатней сияли вам?
И облитые небом холмы – день на кобальтовом коне, и
Чье плечо, все приняв, входит плавно в крутой поток?
Это было здесь прежде, было, и не имея
Зрителя; нынче встретиться вышел срок –
И сердце крыльями бьет – вольней, вольнее –
Выбив землю, почти выбив землю из-под слабеющих ног.
ЯСЕНЬ
Что еще в этом мире так сладким млеком поит
Душу, так кочующий взгляд домой возвращает,
Как дерево, расплескавшееся в вышине?
Может, ясень, и, может, декабрьским днем, и забыт,
Как старая снасть, иль гребни свои отпускает
Плыть вширь и ввысь и весь как будто в огне.
Штурмует хмурую твердь – пусть здесь и там его натиск отбит,
Мести продолжает
Остывший зимний закат – и это по мне.
Но лучше еще, когда сквозь рваные кружева
Листвы – летит белопенная синева:
Земля от века так в сети свои залучает
Крутое небо, чтоб родить от него по весне.
СВЕЧА В ОКНЕ
Свеча зажглась в глухом углу окна.
Гляжу, как влажно-желтый ореол
Размыл ночную сажу; вот пошел
Крутить у глаз веретено... Одна
Мысль: что за весть? Рукою зажжена
Чьей? Ты ли, Господи, повел?
Твоя ли слава? Или произвол
Людской : кто заскучал там – он, она?
Иди к себе домой. Свой огнь усталый
Растормоши. И засвети свечу
В лачуге сердца. Ближнему опалой
Грозить легко. Чужое - по плечу.
С своим бревном не справишься, пожалуй,
И пресной солью будешь к калачу.
ФОНАРЬ В НОЧИ
Случается, фонарь бредет в ночи.
Глаз увлечен. Кто и куда, откуда,
Догадки строю, крайность иль причуда –
В бескрайнем мраке узкий брод свечи?
Проходят те, чьи щедрые лучи,
Упрямо выбиваясь из-под спуда,
Болотный сумрак наш секут до зуда.
Проходят – и ищи потом свищи.
Смерть, расстоянье ли крадут их, - путь
Неуследим. И после всех излук
Потерян. С глаз долой – теперь забудь.
Христос не сдаст, не выпустит из рук,
Ускорит шаг, пребудет – выкуп, суть
И – первый, скорый и последний друг.
МОРЕ И ЖАВОРОНОК
Два древних, долгих звука с двух сторон
Слух бередят – справа прибой в сто лир
Играет брегу, будто правит пир,
С луною отмеряя ход времен.
С дюн, слева, льется первозданный звон –
То жаворонок с высоты на мир
Бросает свой развившийся клавир,
Выплеснув все, чем полон испокон.
Два певчих! И как мелок под конец
Здесь городок. Дни немы, злы, бледны.
Как мы, Земли лелеемый венец,
Забыли блеск и цвет своей весны!
Наш род, наш труд дряхлеют, меркнут, мрут
И в персть, и в прах почти обращены.
ПЛЕННЫЙ ЖАВОРОНОК
Как в клетке жаворонок, высоких волн челнок, -
Так наш летучий дух в телесном тесном доме
Живет. – Первый в глухом беспамятстве, в истоме;
Второй – в поденщине свой коротает срок.
Что скверные подмостки, что шесток –
Но даже здесь поют, бывает, на подъеме,
Хоть никнут иногда, как ветка на изломе,
Иль в иступленье рвут заржавевший замок.
И вольному певцу нельзя не отдыхать.
Гляди, отпел – и камнем вниз летит опять.
То притяжение гнезда – гнезда, не плена.
Дух правый, вновь облекшись в плоть, роптать
Не будет: радуге, восстав, не смять
Пуха полей; плоть не стеснит, нетленна.
ФЕЛИКС РЭНДЭЛ
Феликс Рэндел, кузнец, так значит, все, и я не простился...
Статный, широкий в кости, отлитый надежно,
Таял, таял, словно в бреду, и сперва осторожно –
Четыре тяжких напасти к нему подступились. Бился,
Но сломлен. Все проклял, потом – помазан – смягчился.
Уж год почти вырастал из старых одеж, но –
Трудно. Я дал ему все, что было возможно.
Боже, прости ему, ежели где оступился.
Так ходишь к больным и душой срастаешься с ними.
Тронешь плечо – и высушишь слезы. Твоими
Слезами тронуто сердце, дитя, бедный Феликс; как льнул ты к слову!
И ранние бурные годы твои как назвать пустыми,
Когда, в темной кузне горЯ, титан меж своими,
Для смурой коняги искро-звонкую гнул обнову!
ПРАВЕДЕН БУДЕШЬ ТЫ, ГОСПОДИ
если я стану судиться с Тобою; и однако же
буду говорить с тобою о правосудии:
почему пусть нечестивых благоуспешен
и все вероломные благоденствуют?
(Иер. 12, 1)
Если с Тобой сужусь я, Боже, - Ты
Прав, и однако же спрошу теперь:
Зачем путь кривды гладок, мне же дверь
Закрыта и горят мои мосты?
Ты прав и помыслы Твои чисты,
Но враг бы столько не принес потерь
Мне, сколько Ты. Тот, кто живет, как зверь,
Тебе, мой Бог, нужней, чем красоты
Твоей ревнитель. Глянь, вон брег одет
В зеленое опять, вон кружева
Сплел кербель, ветром походя согрет;
Вон птицы строят – я не строю, нет,
Но – евнух времени – сам жив едва.
Моим корням дай дождь, дай думам свет.
ОГОНЬ ГОСПОДЕНЬ
Блеск, огонь Господень во всем живут.
Так пустой лист фольги полыхнет, загремев, как гром;
Так золотом изойдет заскорузлый жом;
Почему же меты Его так стыдливо обходят тут?
Поколенья идут, идут и идут;
И все избито бытом, засалено, стерто трудом;
Пот, смрад всюду; лысой, как ипподром,
Стала земля, стопам все подковы жмут.
Но притом природа всегда кристальный родник;
И блаженной свежестью веет даже от жухлых могил;
И – хотя черный Запад убрал последний ночник –
О, рассвет встороне над бурою кромкою всплыл –
Потому что Дух Святой к свернувшейся тверди приник
Теплой грудью и парой – ах! – сверкающих крыл.
ЗВЕЗДНАЯ НОЧЬ
Гляди, вон звезды, звезды, не забудь!
Как много быстрых божьих искр в одной купели!
Предместья света, грады, цирки, цитадели!
Во тьме лесов к алмазным шурфам эльфов путь!
Полей холодных дрожь - золотортуть!
Пирамидальных тополей цикады, трели!
И хлопья-голуби над пугалом ночным взлетели!
Вот - достояние, награда, суть.
Бери - молитва, милость, пост, терпенье – клад.
Вот - месса мая, выплеснутый сад!
И март, да, вербы, светом налитые!
И житница – внутри снопы слепят.
Монетой новой блещет палисад:
Там дом, там ждут - Христос, и Мать, и все святые.
СВИНЦОВОЕ ЭХО И ЗОЛОТОЕ ЭХО
Песня девушек из «Источника Святой Уинифред»
Свинцовое эхо
Как придержать, есть ли где, есть ли, нет ли, кто может знать,
брошки такой, пряжки, шпильки, крючка, застежки, шнурка, тесьмы,
Чтоб удержать ее, красоту, красоту, красоту, удержать?
Как смигнуть морщины? – или нельзя извести этих тихих,
крадущихся вестников нашей зимы, -
Нет и нельзя, нет и нельзя, нет
И здешней красой долго здесь владеть не мечтай.
Мы можем то, что мы можем, - лишь это, мы
Так мало можем – если кто мудр, начинай
Рыдать – так устроен свет,
Ведь нет тюрьмы,
Чтоб запереть время, вороний грай,
Время, седую прядь, дряхленье, тленье,
приметы все, атрибуты смерти, налеты тьмы;
Так что начни теперь, начни теперь и рыдай,
Потому что нельзя, нельзя, нет, нет и нет...
Начни и рыдай, рыдай,
Плачь и рыдай, рыдай...
Золотое эхо
Дай
Себе срок, есть ключ, есть замок, знай.
Но только не здесь, не среди этих планет.
Не на земле, где протухший воздух сто раз разогрет
Потеющим солнцем. Но есть, есть, взаправду, край,
И знаю, где, как найти, есть много замет,
Но место одно, да, место только одно,
Где все, что в нас свято, свежо и певуче, но летуче, текуче,
всякий опыт, что нами воспет и как будто тут же отпет,
Отпет, развенчан, забыт и все же так долго тлеть
Обречен, и каждый раз смыт, но никак не ляжет на дно,
Цвет красы, легкий пух, что, увы, так скоро готов облететь, -
Боле не облетает, привязан нежнейшей из правд
К лучшей сути своей, стеблю юности, самой стройной из трав!
Так придите, несите стать, повадку, походку,
свежесть жеста, женственность, живость, все, что щедро дано,
Резвость, грацию, грезы, косы, пряди упрямые, кудри,
все молодое вино –
Сложите, пометьте, печатью скрепите и шлите – доверьте
Дыханию все донести, и знайте, что не утратили;
Отправьте – душу саму красоту, теперь же, теперь,
задолго до смерти,
Верните ее, красоту, красоту, красоту, средоточью ее и подателю,
Богу нашему, и ни один волосок, ни одна ресница
не упадут невзначай,
Ибо волосы, волосы все на голове сочтены.
И семена, что так легковесно бросаем в вязкую землю, спешат
Подняться, раздаться и с ветром пройтись, покуда мы спим,
И вскинуться снова - пышней, весомей стократ,
О да, покуда мы в сон свой погружены.
Зачем же тогда, зачем так устало бредем, глядим так угрюмо,
заботой забиты, замучены, скручены, удручены,
Если все, что свободно теперь отдаешь, любой урожай,
Хранится бережней (знай), чем бережем и храним
Сами – много бережней – сами же не сбережем,
Нет. – Где, где хранится? Где этот берег, край?
- За краем, там... – Эта высь! Веди, веди, мы идем.
- Да, там, там, там...
- Мы идем.
ПРЕЧИСТАЯ ДЕВА, КАК ВОЗДУХ, КОТОРЫМ ДЫШИМ
Всесветный вольный ток,
Тот, что дарует в срок
Жизнь – каждый волосок
Объемлет и сквозь пух
Снежинки, светлый дух,
Проходит, чист и сух,
И сеясь, и струясь –
Всей сущей твари князь;
Поток неистощимый,
Питающий, незримый,
Мой хлеб, моя вода,
На всякий миг еда;
Чем и сейчас дышу,
Когда воспеть спешу
Подарок сей благой,
Во многом сходен с той,
Кто Божью благодать
Взлелеяла как мать,
Как семя приняла,
Носила, родила,
Взрастила и теперь
Распахнута, как дверь,
Для множества даров,
Что для своих сынов
Господь без счета шлет
От отческих щедрот;
С той, чей блаженный труд
Весь перед нами, тут,
Через кого текут
Светло и непрестанно
Вся милость и осанна,
Кто и сама, как манна.
Благословен наш дом:
Как благодать, кругом
Воздушная стихия –
Не так же ли Мария
Весь грешный шар земной
Сияющей, сквозной
Покрыла пеленой?
То Божье промышленье
И смертных нас спасенье
Вершатся чрез нее
И ею бытие
Хранимо; так природа
Мертва без кислорода.
Чтоб мы спаслись, она
Нам в матери дана;
Чтобы в сердцах людских
Смертельный вихрь утих –
Так воздух вновь и вновь
Нам оживляет кровь.
И с ней Спаситель сам
Нисходит в души к нам,
Спаситель и Господь,
Сын и от плоти плоть
Ее, Фаворский свет –
Он новый Назарет
В нас вечно воздвигает
(Где снова зачинает
Его она); затем –
И новый Вифлеем,
Где вновь звезда горит,
И в яслях Он лежит,
Сам – чистое сиянье.
Он дан нам как дыханье;
Так вольно дышим им,
Спасением своим.
И он из раза в раз,
Рождая лучших нас,
Рождается как Спас
И возрастает в силе,
Смерть хороня в могиле.
Еще, еще взгяните
На синь сию в зените
Иль просто поднимите
Ладони к небу – вот! –
Она уже течет
Меж пальцами, но этой
Густой и разогретой
Сапфирной краске – всей! –
Не запятнать лучей.
Будь в них хоть десять радуг –
И тут цветов порядок
Нам сохранила б синь
Небес; куда ни кинь –
Везде голубизна
Просвечена до дна,
И каждый зрим предмет,
И каждый, каждый цвет
Голубизной воспет.
Когда бы океаном
Воздушным, как туманом,
От нас не заслонен
Был солнца диск, то он,
Не драгоценным даром –
Слепящим, страшным шаром
Предстал бы нам, пожаром,
И вымазанный смолью
Свод, жгучие уголья
Звезд, каменною солью
Сверкающий узор
Лишь отвращали б взор.
Так до Марии Бог
Был ото всех далек,
А с нею, свет очей,
Стал ближе и родней,
Не резче, но ясней.
И Божьей славы вид
Нам взоры не слепит.
Ее рукой просеян,
Как заново содеян
Для слабых смертных глаз
Сей свет, проникший в нас.
Так будь же, Матерь мира,
Моей струей эфира,
Моей страной утешной,
Куда вхожу я грешный,
Закрыв врата грехам.
Сияй земным очам,
Небесный, присный храм.
Слух береди, зови
К молитве и любви,
Прими, благослови.
Всесветный воздух мой,
Освободи, омой,
Покрой своей волной,
Возьми дитя домой.