* * *
Любопытство, с которым мы замечаем живой немецкий шлем времён второй мировой войны, нужно прояснить. Во-первых, в нём присутствует страх; его ровно столько, чтобы так и оставаться любопытством. Во-вторых, это азарт, тень того азарта, который испытывают в виду врага, с которым невозможно договориться, да и нужно ли это? И, наконец, гордость, что враг был побеждён нами однажды. Ведь кровь наших предков бежит в наших венах, хотя мы и совершенно не похожи на них. Каждый день мы отсекаем от себя ночь. Но ночью снова не спим. Не смыкая глаз, мы смотрим туда, где нас не было, где нас нет, и возможно никогда уже больше не будет.
1. Война
Дверь открылась, заскрипев петлёю.
Отползло животное в сторонку.
Села мама. Мама села стоя:
Получила мама похоронку.
2. Танцплощадка
Девочки стояли, как сироты,
В кофтах белых, но не их вина:
Танцевали мальчики фокстроты
С женщиной по имени Война.
3. Райвоенкомат
И когда на пункте призывном
Поглядели и сказали «годен»,
В гимнастёрке, стянутой ремнём,
Ангел подошёл ко мне господень.
4. Поэт на войне
Парабеллум, фляга, полтетради,
Сточенный до пальцев карандаш.
Я валяюсь на стальной кровати.
Восемь дней уже как город наш.
Пуговица
Летит домой письмо в конверте,
А на земле солдат лежит.
К земле незримой нитью смерти
Он навсегда теперь пришит,
Как будто пуговица какая…
И вот лежит он, точно ждет,
Что кто-то выйдет из-за края
И землю к небу пристегнет.
* * *
Глухие бомбы рвутся рядом.
Пилот смеется в небесах.
Мы в чистом поле всем отрядом
Бежим в одних крестах.
Подпрыгивают наши срамы.
И ангелы идут за нами
С улыбкой грустной на устах.
1941
К семи часам восьмой субботы
Весь гарнизон был перебит.
И командир девятой роты
Сказал полковнику: «Рябит.
Рябит в глазах от красной крови,
От этой русской красной крови.
Полили поле мы на славу.
Мы славно сделали дела!
Отдайте мне приказ, полковник,
Я с ротой уберу тела».
«Дурак вы, Ганс, – сказал полковник, –
Глядите, там, у белой хаты
Лежат немецкие солдаты.
Кровь красная у них.
У русских красивая кровь».
* * *
Только живой убивает снежинки,
Что садятся на лицо.
Мертвый их не убивает.
Только живой, в волоса наловив
Слабых маленьких снежинок,
В дом их маленьких несёт.
Но бывает, что в степи,
Налетевши белым роем,
Шепчут путнику: «Спи, спи.
Мы тебя всего укроем».
Но придет, придет весна.
И закончится война.
Так пел пророк в ушанке серой
В летящем средь снегов составе
И чиркал спичкой с мокрой серой,
И ближе, ближе всё был фронт.
* * *
Когда мне было мало лет,
В кроватке я лежал уснувший,
И высунул лицо мой дед,
Прямо с винтовкой и в исподнем
Со всей заставою шагнувший
Из войска в воинство господне.
Я испугался. В тот же миг,
Прищурив добрые глаза,
Убрался белый добрый лик,
Быть может втянутый назад
Какой небесною трясиной,
А может быть шутя, лукавый…
* * *
Только ясная даль
И летящая сталь,
Что, пропев, или в теле тонет, или в дали.
Лишь земли ширина
Да небес вышина,
Где сейчас, кто сегодня на землю упали.
Где-то пляшут шаманы:
Колотя в барабаны,
Вызывают великого духа огня.
А в полях Конотопа
Мы встаём из окопа,
Вызывая огонь на себя.
* * *
Мы в хлеве заперты свинячьем.
У двери курит часовой.
А в небе, синем и горячем,
Идет воздушный бой.
Нас держат в хлеве, мы пилоты.
Наш часовой плечист и прост.
А в синем небе самолеты
Вертелись, заходили в хвост…
И мы глядели жадно в щели
И пели.
* * *
Редела тьма, мама махала мне платком,
Рыдала, целовала образа за занавешенным окном.
Я не заика, так на самом деле.
Была весна и молодость, был дом.
И вот я здесь, в промокнувшей шинели,
Еще живой, под проливным дождём.
* * *
Бойкий дед кричит чего-то,
У ларей толпясь без дел.
Старый, тощий голос в горле
Притомился малость, сел.
Сел, склонился, вспоминая,
Как высокий, молодой,
Он поднялся, увлекая
Роту в рукопашный бой.
Памятник неизвестному солдату
Бетонный, большой, неизвестный,
Пронзив поднебесье штыком,
Стоял он, взирая на местность,
И птицы сидели на нем.
Угрюм, продолжал он стоять,
Отчизны безмолвный кумир.
Ему было, в общем, плевать
На гадящих птиц и на мир.